Ли Бо подозвал матроса. Тот закрепил шкот и поспешил, широко ставя босые ноги на мокрой палубе.

— А куда отсюда наш путь?

— К озеру Поянху, господин.

— На озере в такую погоду снег, что же там делать, зимовать, как уткам? На левой стороне реки лишь один город Яочжоу, разве он занят бунтовщиками?

— Рулевой сказал, флот идет как раз туда.

— Флот! От него осталось меньше половины.

— Мы люди маленькие, господин, что нам велят, то исполняем.

Когда бросили тяжелые якоря на рейде Яочжоу, Ли Бо насчитал всего двенадцать вымпелов, а было тридцать или сорок. Командиры гонят солдат к широким сходням, вот уж столпились на берегу продрогшие люди, шатаясь от качки, голодные. Сверкают доспехи командиров, гордо колышутся павлиньи и фазаньи перья на шапках, мерцает серебро нагрудных блях — слишком много командующих для такого войска. Сводят на берег храпящих коней, несут на руках бронзовые колесницы, потом паланкины с танцовщицами и певицами. Тесно на берегу, в холодном воздухе облачка пара от конских морд, приглушенные крики команд, гул гонгов. Тревожно на душе... Ли Бо невольно сравнил замерзших, измученных солдат с рослыми, сильными воинами Ань Лушаня; те — воины, а эти? Давно ли забрасывали невод, рубили хворост, мотыжили землю? Он поежился, вложил озябшие руки в рукава плаща и заторопился к шатру принца.

Принц Линь только что вымыл голову и сидел в кресле, девочка- наложница расчесывала его черные волосы черепаховым гребнем. Запавшие глазницы с выпуклыми дряблыми веками, полуоткрытый рот с выпирающими, крупными зубами — вот что увидел Ли Бо. И еще усталость и равнодушие на сухом желтом лице, маленькие вялые руки, лежавшие на низких подлокотниках слоновой кости.

Открыв глаза, принц раздвинул углы губ в улыбке, оглядываясь, куда бы усадить Ли Бо. Шатер обит желтым бархатом, тисненным темно-коричневыми цветами; здесь уютно, словно в покоях продажных девок из квартала Пинкан, фарфоровые безделушки и пуховые подушки, драгоценные ширмы и яшмовая ваза с синими пионами.

— Почтительный господин, неучтивый Ли Бо посмел войти, когда ваши волосы еще не высохли...

— Думаете, они успеют высохнуть? Император Су-цзуя еще молод, а мы с вами достигли закатных лет, нам надо торопиться удивить мир великими делами. Ваша образованность, ханьлинь, позволила вам проникнуть в глубь тайн неба и человека, однако до встречи со мной вы не получили ни одной должности, что с возмущением отмечено по всей земле.

Речь принца раздражала Ли Бо, но он вежливо улыбался.

— Почтительный господин, речь сейчас не обо мне.

— Как же могу не думать о вас, ведь вас уже разыскивают повсюду, и только мое могучее покровительство охраняет вашу жизнь. Не советую вам упрямиться, — когда богомол схватил цикаду, их обоих склевал воробей. А пока вы со мной, вам нечего опасаться. Обещаю, что сам вручу вам пурпурную ленту и печать министра.

Ли Бо не стал дожидаться печати министра. Опоясался мечом, взял с малахитовой подставки бронзовое зеркало: на исподней стороне искусно отлиты черепаха, дракон, феникс и тигр — потемнели от времени, позеленели, а лицевая сторона сверкала, как гладь озера в солнечный день. Скрутил волосы в пучок, туго завязал ленты шапки. Отодвинув легкую дверь, шагнул по дорожке, выложенной серым камнем. Оглянулся, а камень, как плот, далеко унес его от хижины, — густая тень карниза крыши окутала сумраком дверной проем, бамбуковые створки, оклеенные бумагой; слабо светились циновки из золотистой рисовой соломы. Словно рыбак, унесенный в море... Не видно ни завтрашнего дня, ни вчерашнего...

Куда теперь? Три большие дороги пройдены, каждая — он думал — спасет мир. Пришел в Чанъань, а государь заставил слагать строфы о красоте Ян гуйфэй и цветущих пионах; пришел в Фэньян — наместник Ань слушал только рассказы о непобедимых полководцах; пришел в Цзюцзян — воспевай подвиги трусливого принца. Всю жизнь он слушал глупцов, а слова мудрых забывал, спешил спасти мир, а свою семью оставил без мужа, без отца. Справедливо, что у каждого существа есть свой дом: у ласточки — гнездо, у тигра — логово, у устрицы — раковина; только он скитается по дорогам. Дом друга, постоялый двор, палуба джонки... А теперь и строки останутся без приюта.

Однажды он спросил у Пятнистого Бамбука: «Учитель, не одиноко ли вам?» «Каждый день вижу цветы», — ответил отшельник. Цветы... Нет собеседников лучше. Человек с годами старится, ноют кости, болит сердце, а цветы остаются цветами. Обратишься к кукушке — она кукует, к сливе — уронит на ладонь лепестки, и только человек, которому дан разум, не понимает человека. Что с этим поделаешь?..

Дождь сочится сквозь крышу, каплет в кадку — так жалобно, что впору самому застонать, заплакать. Посох зажат под мышкой, надо идти, но куда? Ли Бо оглянулся: уже дома не видно, сам, не заметив, ушел далеко, впервые за много лет не думая спасать мир, просто уйти подальше от мира, бродить среди облаков, заблудиться в цветах.

Стражники разъехались в разные стороны сгонять жителей. А есть ли здесь живые? Ни лая собак, ни смеха детей, ни петушиного крика, только ивы и вязы, только шепчет листва: «Шао, шао». Плакал мудрец на перекрестке, не зная, какую выбрать дорогу, а здесь живыми остались только дороги да мокрый барабан на деревянных козлах, а рядом комья тряпья и мяса — все, что осталось от монаха. На воротах ямыня ветер рвет императорский указ, — может быть, эту бумагу увидел он, когда бежал от принца Линя. Бежал от фиолетовой шапки, которую ему сулили все, кто нуждался в его таланте, а когда он не хотел служить, все бросились за ним в погоню. Дни все длиннее, а жизнь человеческая все короче. Убиты хитрые зайцы — и варят свирепых псов; подстрелены птицы в небе — и прячут тугой лук; разрушена страна — и губят верных советников.

Давно он уже потерял дом, жену, детей, друзей. Загнанный, голодный, пробирался тайно по безлюдным дорогам, всюду чувствуя топот погони, пока не остановился перед грозным указом.

«РАЗЫСКИВАЮТСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ: ГНУСНЫЙ ПРИНЦ ЛИНЬ, ТРУСЛИВЫЙ МАРШАЛ ВЭЙ, ПРЕДАТЕЛЬ ЛИ БО... ЩЕДРОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКУ ЛЮБОГО СОСЛОВИЯ И ТРЕМ ПОКОЛЕНИЯМ ЕГО ПОТОМКОВ, ЕСЛИ ДОСТАВИТ ПРЕСТУПНИКОВ ЖИВЫМИ, ИЛИ МЕРТВЫМИ, ИЛИ ИЗРУБЛЕННЫМИ НА КУСКИ...»

Бумага загрубела, затвердела в четырех углах, приклеенных к кирпичной стене. Ли Бо почувствовал неодолимое желание бежать от этой бумаги, даже не бежать, а мгновенно перенестись вдаль — вспыхнуть и погаснуть без следа, подобно вспышке молнии.

Он глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, редкие снежинки падали на вязы и туты, высоко поднимавшиеся над изгородями дворов. Хрюкала свинья. Ли Бо посмотрел в проем ворот — на изрытом огороде тощая свинья и грязная собака вырывали друг у друга желтые куски мяса. На тропе с вдавлинами буйволиных копыт валялся ржавый меч с розовой шелковой ленточкой; Ли Бо прочитал знаки, вышитые женой: «Возвращайтесь, любимый супруг, одержав десять тысяч побед!» От смрада неубранных тел подступала тошнота. Он поспешил выбраться из мертвого селения к поднимавшимся вдали чистым предгорьям — как легко там дышать!

Когда присел помочиться, ямка в снегу стала коричневой. Он не помнил, сколько дней ел только зерна, листья мальвы, хрустящие стебли хризантем. Теперь есть не хотелось совсем, голова стала легкой, и мысли проносились в ней легко, словно облака в высоком небе. Только с каждым днем тяжелее идти, приходится останавливаться и отдыхать. Страха больше не было. Страх гнал, когда он бежал из Яочжоу... Какая разница, кто победит, кому достанутся мертвые — свинье или собаке?

Бревенчатый мост выгнулся над замерзшим ручьем. Метелки высокого тростника пригнулись. На том берегу деревня видна, соломенные крыши над глиняными стенами. По запаху нечистот, бережно собранных, чувствуется близость рисовых полей — тускло блестит вода, разделенная узкими дамбами. А за полями — дворы.