У внука умершего полководца, Александра Аркадьевича, часто собирались старые, заслуженные генералы. Еще совсем молодыми офицерами они с Александром Васильевичем ходили в знаменитый итало-швейцарский поход. Они вспоминали своего командующего и вместе с хозяином обдумывали, как бы лучше отметить приближающуюся годовщину.
Встречался Александр Аркадьевич с офицерами и солдатами полков, которыми командовал его дед. Все они в один голос просили выполнить последнюю волю Суворова.
Они рассказывали, как, возвращаясь из швейцарского похода, полководец ехал через Баварию, Богемию, Австрийскую Польшу и Литву. Всюду его встречали с триумфом и оказывали королевские почести.
В Аугсбурге местные власти прислали к нему почетную стражу.
- Меня охраняет любовь народная, - ответил Суворов и отослал стражу обратно.
В городе Нейтингене Суворов осмотрел гробницу австрийского фельдмаршала Лаудона.
Читая многословные, пышные надписи, прославлявшие Лаудона, Суворов задумался и тихо, едва слышно сказал правителю своей канцелярии:
- К чему такая длинная надпись? Завещаю тебе волю мою. На гробнице моей написать только три слова: "Здесь лежит Суворов".
Волю его нарушили. На месте погребения положили плиту с длинной, витиеватой надписью: "Генералиссимус, князь Италийский, граф А. В. Суворов-Рымникский, родился в 1729, ноября 13-го, скончался 1800, мая 6 дня".
Александр Аркадьевич прислушался к голосу соратников полководца, долго хлопотал и, наконец, выполнил волю деда, заменив эту надпись короткой, в три слова:
"Здесь лежит Суворов".
- Эту надпись мы видим и в наши дни, - сказала Аполлинария Сергеевна и глубоко вздохнула. - Но это еще не конец. Александр Аркадьевич задался целью собрать материалы, которые помогут написать историю жизни Суворова. Он стал собирать обширную переписку полководца, личные вещи, патенты на присвоение военных чинов, грамоты за боевые заслуги.
Собрав письма, автобиографические заметки, записи и другие документы, связанные с полководческой деятельностью Суворова, Александр Аркадьевич обратился к историкам, художникам, писателям и поэтам с просьбой создать художественные произведения, посвященные славным делам Суворова и его победам над врагами родной земли.
Помню рассказы о том, как на вечерах Александра Аркадьевича появлялись историки Милютин и Полевой, художники Жуковский, Коцебу и Тарас Григорьевич Шевченко.
Внук показывал вещи своего великого деда.
С волнением осматривали гости награды, ордена, оружие, подзорную трубу и табакерки, которыми пользовался Суворов.
Дела великого полководца были воспроизведены ими в картинах и книгах.
Коцебу написал несколько больших картин о походах Суворова. Шевченко сделал много рисунков к книге историка Полевого о жизни полководца и его боевых делах. Жуковский и Коцебу тоже дали свои рисунки для этой книги.
Готовясь к юбилею, внук полководца заказал художникам портрет-миниатюру знаменитого деда, а резчикам приказал вырезать красивую раму с изображением герба рода Суворовых.
Над портретом работали лучшие художники и резчики по дереву. Срок был установлен короткий. Мастера старались. К условленному дню портрет и оправа к нему были закончены.
Лицо прадеда имело оживленное, насмешливое выражение. Воинственный хохолок поднимался на темени.
Вокруг портрета художник расположил несколько миниатюр, исполненных масляными красками. Он запечатлел на этих небольших картинах отдельные эпизоды боевой жизни Суворова: штурм Измаила, битву у Треббии, переход через Чёртов мост.
После смерти Александра Аркадьевича портрет перешел к его детям, а от них - к какому-то важному по своему положению почитателю полководца. Что стало с миниатюрой дальше, не знаю. Ее след затерялся.
Больше ничего Аполлинария Сергеевна сообщить не могла и, смеясь, сказала:
- Вот мы с вами опять в тупике. Все истории мои не имеют конца.
- Нет, - возразил я, - вы неправы. Конец истории мы обязательно найдем. Важно другое. Ваша история так интересна, что, слушая ее, непременно хочется отыскать конец. Вот я и ищу концы ваших историй - то шпагу Суворова, то его портрет.
- Утешайте старую! Что же, давайте искать медальон вместе.
Решено было искать. Но как? Каким путем двигаться, если нет никаких следов?
Аполлинария Сергеевна предложила мне идти, как она выразилась, "двумя тропинками".
- Каждый пусть идет самостоятельно, - сказала она. - Будем встречаться с людьми, которые интересуются Суворовым, и расспрашивать их, не видали ли они где-нибудь медальона в ореховой оправе. Я буду вести поиски среди своих знакомых; вы - среди своих. Это, по-моему, сократит время.
Поиски медальона начались.
По старой пословице - "на ловца и зверь бежит", я на другой же день встретил в музее знакомого, любителя и знатока старинных русских медалей.
- Иван Феоктистович, дорогой! - обратился я к нему. - Как дела? Что нового в царстве медалей?
- О, новостей много! В наши дни жизнь и труд простых людей запечатлеваются в медалях, как никогда и нигде раньше. Мы, медалисты, удачливый народ. И медали - одна интересней другой.
- Рад вашим успехам, - поддержал я Ивана Феоктистовича.
- Да ведь известно, что вас интересует, - продолжал он. - Вам что-нибудь о Суворове подай, тогда вы воспламенитесь! Мы, медалисты, гордимся тем, что первое изображение Суворова сделано на медали. И какой медали! Профессор Академии художеств делал! Карл Леберехт!
- А помните, какие стихи об этой медали написал Державин:
Се росский Геркулес!
Где сколько ни сражался,
Всегда непобедим остался,
И жизнь его полна чудес!
Разговор сам по себе принял нужный оборот.
- Рад, рад вашим успехам, Иван Феоктистович. А вот у меня неудача.
- В чем дело?
- Да все никак не нападу на след миниатюры Суворова в ореховой оправе. Не знаете ли вы хороших знатоков старинных миниатюр?
- Как же! Как же! Есть! Один - в Ленинграде. А вот другой - подальше, в Москве. Интересные люди. Все миниатюры у них на учете.
Иван Феоктистович порылся в записной книжке и сообщил мне адреса. Потом он написал две коротенькие записки известным собирателям картин и вручил мне.
Я его поблагодарил. Затем мы распрощались
Мне не терпелось. В тот же день, вечером, я направился на квартиру ленинградского собирателя.
Передо мной стоял высокий, худой мужчина, с черными выразительными глазами на бледном лице и большими седыми усами, свисающими вниз. Это был Михаил Николаевич - крупнейший знаток миниатюр.
- Что вам угодно? - довольно сухо спросил он.
Я отрекомендовался и протянул ему записку от Ивана Феоктистовича.
Внимательно прочитав записку, он медленно прошелся по комнате, потом повернулся ко мне и спросил:
- Что вас заставило заняться поисками миниатюры Суворова?
По правде сказать, я ожидал этого вопроса и был к нему подготовлен. После моего довольно-таки подробного рассказа о поисках пропавшей миниатюры Михаил Николаевич, поняв, что его беспокоят с серьезной целью, стал более любезным.
Он пригласил меня в большую комнату; стены ее были увешаны картинами, а на небольших столиках лежали всевозможные миниатюры. Их владелец оказался настоящим знатоком и ценителем трудного искусства миниатюр и с восторгом говорил о них:
- Взгляните! Какая тонкость кисти! Какие краски!
Михаил Николаевич держал миниатюру в правой руке, то приближая ее к глазам, то отдаляя от себя. Он так увлекся, что уже забыл о цели моего посещения.
- Ей цены нет! Сокровище! - почти пропел он. - Ах да, простите! Вас ведь интересует миниатюра Суворова! О ней, к сожалению, я ничего не слышал. Вот о старых могу рассказать. Вы, конечно, знаете о силуэте Суворова, выполненном Антингом, адъютантом и биографом полководца.
- Да, знаю, - ответил я. - Копия этого силуэта хранится у меня.
- Должен вам сказать, что работа Антинга не представляет большого интереса. Если я и говорю об этом силуэте, то только потому, что это первое известное нам изображение полководца.
- Позвольте, - перебил я, - а медаль Леберехта?
- Ну что вы, медаль! - возразил Михаил Николаевич. - На ней не Суворов, а Геркулес! По грудь обнажен, на плечах - львиная шкура. Нет, нет! То ли дело миниатюра.
Михаил Николаевич порылся в ворохе фотоснимков со знаменитых миниатюр и, протягивая мне один, продолжал:
- Обратите внимание, даже самая старая, известная нам миниатюра, хотя бы, например, беконовская, от 1795 года, в какой-то мере передает живые черты Суворова. Кстати, она написана с натуры. Суворов тогда находился в Варшаве.
- Как сказать, но работа Бекона все же груба, - не выдержал я.
- Согласен! Но на миниатюре вы видите Суворова, а не Геркулеса!
Спор мог затянуться. Я не собирался защищать преимущество изображений полководца на медалях и ничего на это не ответил.
Уже в коридоре, прощаясь со мною, Михаил Николаевич сказал:
- Вы меня очень заинтересовали известием о миниатюре Суворова. Если нападу на след, сразу же сообщу, непременно сообщу! Желаю удачи.
Поиски медальона продолжались. Не прекращались расспросы о нем друзей и знакомых.
Однажды об этом портрете зашел разговор с врачом, собирателем русских военных миниатюр. Он с интересом выслушал меня и пригласил к себе на квартиру полюбоваться его коллекцией. Я совершенно не предполагал, что увижу такую многочисленную, ценную коллекцию миниатюр. Свыше тридцати небольших картин украшали стены кабинета врача. Они были подобраны по эпохам.
Среди них находились сподвижники Петра Великого во главе с Александром Меншиковым, генералиссимусом российских войск, портреты-миниатюры Румянцева, Потемкина, Суворова, Кутузова, большое количество миниатюр советских полководцев, героев гражданской войны. Вот Василий Иванович Чапаев в развевающейся за спиною бурке летит на стремительном скакуне в атаку на белых. Рядом - миниатюры Ворошилова, Буденного и Фрунзе, идущих впереди полков Красной Армии; тут же миниатюра комбрига Котовского и Николая Щорса.