Сделали из тех тросов длинный такой проход, через всю воду. Уж мы их так связывали, те шнуры, как он наказывал, так что, сдается, никогда не развязать. Тогда председатель подъезжает к толпе и говорит: коров будем выводить сюда по одной между канатами. Оно бы и ничего, но течение хоть и не сильное, а есть. Потом сентябрь все-таки, ну и вообще страшно, что говорить... Молчат люди. Он посмотрел, побледнел. Но ни словечка из уст. Только вздохнул и сам назад на моторке к коровнику. Все решалось за минуты. Ждем, и, знаете, стыдно каждому, но и страшно в то же время. А он подплывает к коровнику, это уже Степан, моей сестры двоюродной муж, рассказывал, он был тогда с ним тоже. Подплывает Школа, а они уже ворота в коровнике раскрыли прямо в воду, а сами держатся на лодках. Что-то сказал Павлу по-испански, тот ему ответил. Школа уже по-нашему: подожди тогда, я пройду.

Прыгнул в воду в чем был. В коровник. Отвязал одну корову, за веревку и потянул через воду, за те тросы держась, Павло возле него недалеко на лодке. А мы стоим на холме и смотрим. Метров двести той воды было. Страшно. Идет Школа, вода ему уже по грудь, корова голову задирает, но идет за ним, понимает, что надо. Вот так идет он, а село смотрит. Знаете, я до сего дня не могу забыть, как мы смотрели тогда на него. Страх и стыд. Прошел. Вывел корову. Кому-то веревку в руки ткнул, ни гугу, на лодку к Павлу — и назад. Потом пошли они вдвоем. Андрий, следом Павел. А тогда и Микола, Андриев брат, пошел с коровой, только школу кончал. Идут они. Мы стоим, ждем здесь.

И тогда Ганя, Павла Кинтаны жена, Школина сестра, повернулась к нам, слезы на глазах.

— Где же, — говорит, — люди, ваша совесть? Сколько там тех коров, подумайте. Так хлопцы наши простудятся насмерть. А вы будете ждать и смотреть. И это мужики? Ну, девчата, кто со мной? Давайте быстренько домой, каждая в мужское и покажем этим мужчинам, кто у нас на селе бабы.

Трое нас с ней пошло, женщин. Ольга-докторша, еще за Школой не была, Настя, моя сестра, и я.

Ну, а уж за нами все. Школу после второй коровы не пустили в воду. Сразу засуетились вокруг него. Одежду ему переодеться, горилки чарку. Одним словом, вывели всех коров за несколько минут.

И уже село было за Школу. Мы все стали его люди. Да, да. Никто не забыл, как он позвал нас и как мы все стояли и молчали. Как он пошел сам. И только свои за ним. Павло и Микола.

У нас потом было собрание. Ох и поговорили ж мы меж собой. И о себе, и о других. Это и было начало тем самым разговорам на собраниях. Тогда Школа и сказал нам: давайте жить, люди, не для себя каждый, а все для нас. И жить будет хорошо, и все у нас будет. И будет лад.

Видите, есть.

Я вам вот что еще скажу. Вы знаете, как оно в селе с огородами. А после войны мужиков мало, женщины да дети. Колхозное отработаешь — пока наладилось, как теперь, ох и довелось же нам поработать, — а для своего огорода и сил нету. Еще у кого мужик в доме, так-сяк. А если нету? Вот некому, и что делать? Надо ж и картошку посадить, и зелень... Беседовали мы и ругались, бывало, да что с того. Собирает наш Школа колхозное собрание, вторая весна его была у нас, и заводит разговор о наших огородах. Люди от неожиданности даже оторопели, а потом как началось — мне надо, и мне, и мне... Утихомирил всех и план предлагает. Вдовам и старикам вспахать колхозными тракторами. А удастся, то и другим по очереди. Тут уже ему бригадир трактористов: кто на трактор сядет? Когда это делать? И где же те люди у нас? Трактористы едва колхозное успевают вспахать... Одним словом, долгие были разговоры. Андрий Адрианович говорит, что найдем и силы, и время, если захотим. Все захотим.

И что вы думаете? В потемках сам на трактор садился, чтобы огороды людям вспахать. Ну, такого уже от председателя, знаете, не ждали. Тут уже все взялись гуртом и за колхозное, и за свое, и за соседское. И до меня дошла очередь. Мы уже, правда, половину сами вскопали, но как-то часов в десять вечера затарахтел у нас возле хаты трактор, и увидела я Андрия Адриановича за рулем, так мне и этого было достаточно. Не дала я ему пахать. Идите, говорю, домой, на вас же смотреть больно, сами управимся. Поберегите себя! Ой, оценили мы нашего председателя, оценили. Золотое сердце у человека!

Председатель наш, например, дом себе в последнюю очередь ставил. Правда, что один был, при родителях жил, и Павло с женой, то есть с сестрой его, и с ребятенком же, тесно им было. Наверное, и дома что-то Андрию говорили. Нет, он свое: когда у всех будет, тогда и мы. Так и выдержал. Вы пройдитесь селом. Есть ли хоть одна хата заброшенная? Асфальтированные дороги! Теперь и в кино нас снимают, и иностранцев сюда возят...

А когда-то тут такие страшные лужи были весной и осенью, боже коханый, казалось, не пройти селом. Председатель как-то созвал людей и спрашивает: у кого есть целые сапоги, у кого резиновые, у кого как с обувью? Все удивляются. А он тогда: сколько мы одной обуви снашиваем, не говоря уже о силах, о здоровье, о настроении. Доколе в селе такие улицы? Вывел людей стелить тот асфальт. И, знаете, пошли за ним люди; Вот такой он человек — за ним люди идут! Понимаете, еще в первый день, помню, сказал на собрании, что все будет делать для людей, чтобы со всем шли к нему, станет помогать всем и каждому, но в своей работе просит помощи и от села, и от людей. Говорит: себе научитесь помогать, люди! Держава идет нам навстречу во многом. Можно поднять хозяйство. Должны поднять. Это же ваша жизнь, ваших детей, ваших внуков. Это же наша родина! Какой мы ее сделаем, такой и будет.

Много он пережил за свою жизнь. Молодой еще был, когда вернулся, а почти седой. Еще и сорока не было... Ну, эти чернявые седеют раньше, вот и его прихватило. Только чуб буйный остался. И всегда без фуражки — и зимой, и летом. Разве что какой-нибудь страшный ливень или мороз до тридцати, тогда что-нибудь натянет. А так с непокрытой головой, говорит, думать лучше. Этот человек умеет думать. Видите, сейчас из нашего села мало кто в город перебирается. Сообщение хорошее, недалеко. А жить у нас, сами видите, как. Заработать можно, как нигде. Ага, к нам вот и из других сел просятся. Редко берет председатель, редко. Надо у себя исправлять, не искать, где лучше, так всегда говорит. Работать надо.

Этот человек умеет работать. А все же главное — как с человеком говорит. На что уж у нас в селе всякие люди есть — и выпьет кто лишнее, и языком иной такое ляпнет. Ну, знаете, как бывает. Председатель со всеми общий язык найдет, боятся его как огня. Не то чтобы даже боятся, а как-то совестно перед ним, неловко в глаза ему смотреть. Сядет вот так, да и разговаривает с тобой, как кум твой иль сват. В селе каждого ребенка знает. Если крестины, или свадьба, или что-то в этом духе, всегда его зовут. Всегда и зайдет, и чарку выпьет. Одну. И все. Уже все знают. Долго сидеть не станет, не удержать его. Поблагодарит и пошел. На свою семью времени у него не хватает. А семья славная, их любят. Дружные такие у него все.

А ёще он на охоту частенько ходит, это у него страсть. Вдвоем они с Павлом ходят. У нас тут леса богатые, чего только нет. А они чаще всего на газике, подальше. Еще ни разу не было, чтоб вернулись без добычи. Бывало, дней на несколько заведутся. И тогда будто отходит наш председатель. После охоты у него как-то и глаза светлеют. Знаете, человеку надо... Один выпивает, другой там еще что-то... А наш Андрий Адрианович круглые сутки в работе, когда и спит, неизвестно. Это и хорошо, что у него охота есть. Такую себе нашел радость. А ружей у него дома — чего только нет! Любит оружие. Старый вояка.

Уж мы, когда прожили с ним лет пять, нелегкие тогда были времена, только молили бога, чтобы не забрали его куда-нибудь. И правда, хотели его в райком, и в горисполком, и еще куда-то... Но это наш человек. Сказал — из села никуда. Я на своем посту, сказал. Это тяжелый участок, и я его приведу в порядок, как надо. В жизни надо сделать что-то существенное. Это он потом на собрании докладывал о своем решении и о том, что предлагали ему. С нашим районным начальством он не очень. Сейчас они его боятся, а как же? Колхоз — миллионер, председатель — депутат, Герой. С ним сейчас тягаться никто не посмеет. Потому что, знаете, все вышло по его. Всякое бывало тут. Дают указания, бывало: то сей, того не сей, так сей, а не иначе. А он все по-своему. Учился недаром. Тогда же и пошел в сельскохозяйственную академию, учился заочно и тоже никуда из села, нет. Знает, что к чему. Такое было, что и в Москву ездил за правдой. И нашел. А потом проходит время, оно по его и вышло... Тут ему будто и вся честь, а он: нет, говорит, так люди решили. Я с людьми советовался, они знают. А что люди? Люди везде есть. Люди-то все разные. Вот рядом, в соседнем селе... Председатель всех слушал, ну и что? К нам просятся, а мы — нет. Свое, говорим, сделайте. Ой, не умею я вам сказать про него...