Я оглядываю разложенные повсюду стопки книг. Даже не знаю, когда он находит время читать. Когда он дома с нами, он готовит и общается… несмотря на тот факт, что по всему дому где-нибудь лежат книги, я, правда, никогда не видела, чтобы он читал. Однажды я убиралась и, пока несла книги, которые он разбросал по всему дому к нему в кабинет, из одной книги выпала закладка. Наклонившись поднять ее, я увидела что-то очень напоминающее монетку размером с пенни — или, по крайней мере, когда-то это был пенни. Теперь же, на нем выгравирована поговорка о поцелуях. Этот пенни странной формы, немного выгнутый и удлиненный. Я положила его обратно в его книгу, но в следующий раз, когда ездила за покупками, купила Калебу настоящую книжную закладку. Кожаную, привезенную из Италии. Я заплатила продавцу пятьдесят долларов, предвкушая, как Калеба впечатлит моя заботливость. Когда я преподнесла ему ее тем вечером за ужином, он вежливо улыбнулся и поблагодарил меня, не выказав ожидаемого энтузиазма.

— Я просто подумала, что тебе она нужна. Ты пользуешься этим странным пенни, и он, наверное, постоянно выпадает—

Его взгляд мгновенно метнулся к моему лицу.

— Где он? Ты ведь не выбросила его? — я моргнула и в замешательстве посмотрела на него.

— Нет, он в твоем кабинете, — я не сумела скрыть боль, прозвучавшую в моем голосе. Взгляд его глаз смягчился и, обойдя вокруг стола, он поцеловал меня в щеку.

— Спасибо, Лия. Это хорошая идея, серьезно. Мне нужно что-то получше, чтобы напоминать мне о месте.

— Месте?

— Где я остановился в книге, — он улыбнулся.

Я больше никогда не видела пенни, но подозреваю, что он убрал его куда-то, чтобы не потерять. Калеб чрезмерно сентиментален.

Столкнув стопку книг на пол, я, для начала, направляюсь к секретеру и начинаю вытаскивать документы. Счета, какие-то бумаги по работе — ничего важного. Потом приходит очередь шкафа для документов. Я просматриваю все папки, перечисляя названия документов вслух.

— Колледж, поставщики, документы на дом, документы по карточкам....

Я возвращаюсь к папке с документами на дом. У нас есть только один дом, помимо кондоминиума Калеба, который он захотел оставить. В папке лежат документы на три дома. Первый адрес это адрес нашего дома, второй — кондоминиума, а третий...

Я сажусь и перечитываю каждое слово... каждое имя. Мне кажется, что я пытаюсь прорваться сквозь стекло. Мой мозг прекращает взаимодействовать с глазами. Я заставляю себя читать дальше. Закончив читать, я уже не в состоянии сфокусироваться ни на чем. Я опускаю голову на стол, по-прежнему сжимая документы в руках. Мне становится трудно дышать. Плачу, но это не слезы жалости, скорее, слезы злости. Я поверить не могу, что он так поступил со мной. Не могу.

Встаю я уже в ярости. Я готова сделать что-нибудь безрассудное. Хватаю телефон, собираясь позвонить ему — мне хочется накричать на него. Но успеваю сбросить звонок, прежде чем проходит дозвон. Согнувшись пополам, я прижимаю руки к животу, и с моих губ срываются стоны. Почему мне так больно? Со мной поступали и хуже. Мне больно. Так больно. Мне хочется, чтобы кто-нибудь вырезал мое сердце из груди, чтобы я больше не чувствовала эту боль. Он обещал, что никогда не сделает больно. Обещал заботиться обо мне.

Я догадывалась, что он никогда не любил меня так, как ее, но все равно хотела его. Догадывалась, что его любовь ко мне носила условный характер, но все равно хотела его. Знала, что я запасной вариант, но все равно хотела его. Но это уже слишком. Спотыкаясь, я выхожу из кабинета в коридор и обвожу взглядом наш дом — мой красивый маленький мир. Неужели я создала его, чтобы скрыть, насколько ужасна моя жизнь? На столике возле двери стоит яйцо филигранной работы. Это произведение искусства Калеб привез для меня из своей поездки на Кейп-Код. Оно обошлось ему в пять тысяч долларов. Я хватаю его и, крича, швыряю через всю комнату. Оно ударяется о плитку и разбивается на миллион кусочков, как и моя жизнь.

Я подхожу к нашей свадебной фотографии, которая висит над диваном. Пару секунд я раздумываю, вспоминаю тот день — предположительно, самый счастливый день в моей жизни. Затем хватаю метлу, которая стоит, прислоненная к стене, и из всех сил бью по стеклянной рамке. Разбившись, обломки рамы падают на мебель, а фотография — лицевой стороной на кофейный столик.

Эстелла начинает плакать.

Тыльной стороной руки я вытираю слезы, струящиеся по щекам, и отправляюсь наверх. В какой-то степени я рада, что девчонка проснулась. Мне нужно что-нибудь подержать в руках.

Прошлое…

День моей свадьбы напоминал скорее коронацию, нежели свадьбу. В каком-то смысле для меня это и была коронация. Я выиграла свою корону. Заполучила самого сексуального и привлекательного мужчину в мире. Победила злую ведьму с волосами цвета вороного крыла и испытывала триумф. Мне казалось, что ожидаемое счастье так близко.

Я думала обо всем этом, пока стояла перед зеркалом. На мне надето платье цвета слоновой кости с лифом сердечком и юбкой «русалка», а волосы уложены в высокую прическу в виде ракушки, и по бокам украшены потрясающе красивыми белыми цветами.

Мне хотелось распустить волосы, но Калеб попросил сделать высокую прическу, а я на все что угодно готова ради Калеба.

Я выглянула в окно на задний двор дома своих родителей. Гости уже начали прибывать и швейцары помогали им занять их места. Смеркалось, и на деревьях зажглись тысячи гирлянд, на которых настояла я.

Слева установили огромный шатер, где будет проходить торжество, а справа находился бассейн олимпийских размеров. Мои родители заказали стеклянное покрытие, которым накрыли поверхность бассейна, и именно там мы с Калебом произнесем наши клятвы. Мы как будто будем гулять по воде. Даже думая об этом, у меня кружится голова. Вокруг бассейна расставили стулья. Нас будут окружать наши гости. Калеб рассмеялся, когда увидел это накануне. Он ненавидит, что моя семья пытается превзойти Джонсов.

— Любовь проста, — заявил он. — Чем пышнее свадьба, тем меньше искренности.

Ненавижу подобные высказывания. Свадьба запоминается на всю жизнь. Если вспоминать нечего, то зачем она вообще нужна?

Мы смотрели на стеклянное покрытие добрых пятнадцать минут, прежде чем я, в конце концов, сказала,

— Мне всегда хотелось быть Русалочкой, — сначала он рассмеялся, а затем его лицо приняло серьезное выражение. Он потянул за один из моих локонов. — Это будет прекрасно, Ли. Ты будешь Русалочкой. Прости, я такой мудак, что сказал это.

Моя мать зашла в комнату за десять минут до начала церемонии. Я увидела ее впервые за весь день. Она наклонилась ко мне, пока Кортни наносила помаду мне на губы. Катин, которая вносила последние штрихи в свой макияж в другом углу комнаты, встретилась со мной взглядом в зеркале. Она слишком хорошо знакома с моей матерью и ее выходками. Я подавила поднимающуюся тошноту, когда Кортни промокнула мои губы салфеткой.

— Привет, мам, — поздоровалась я, с улыбкой поворачиваясь к ней.

— Зачем ты выбрала этот цвет, Лия? Выглядишь как вампир.

Я посмотрела на себя в зеркало. Кортни накрасила мне губы ярко-красной помадой. Пожалуй, для свадьбы это выглядит немного вызывающе. Я потянулась за салфеткой, стерла ее и указала на розовый тюбик.

— Давай попробуем эту.

Мама с удовлетворением наблюдала, как мы наносили помаду другого цвета.

— Почти все уже собрались. Это будет самая впечатляющая свадьба года, гарантирую тебе.

Я засияла.

— И самая красивая невеста, — отметила моя сестра, нанося румяна мне на щеки.

— И самый сексуальный жених, — бросила Катин через плечо.

Я захихикала, благодарная за их поддержку

— Да, ну что ж, будем надеяться, что в этот раз она сможет его удержать, — сказала мама. Катин уронила щеточку от туши.

— Мама! — рявкнула Кортни. — Так «вовремя». Может, прекратишь вести себя как сучка?

Я никогда бы не осмелилась сказать нечто подобное. Мама нахмурилась, глядя на свою любимую дочь. Я чувствовала, что назревает конфликт, поэтому положила руку Кортни на плечо. Не хочу, чтобы сегодня были ссоры. Хочу, чтобы все было идеально. Я проглотила свою боль и улыбнулась маме.