Олли: Это ужасно эгоистично — держать их при себе, Синяя птица.

Мою кожу покалывало, когда я читал прозвище, и когда машина подъехала, я забрался на заднее сиденье, показывая тем самым водителю, что не готов к диалогу.

Рид: Кто сказал, что я буду держать это при себе?

Олли: ...я в ожидании.

Рид: Я думал о том, спишь ли ты голым.

Появились три точки, затем исчезли, затем снова появились, как будто он продолжал писать и тут же стирал написанное.

Олли: Я скажу тебе, но мне любопытно, к какому заключению ты пришел.

Рид: Я очень хорошо помню, что ты никогда ничего не надевал... по крайней мере, когда я был с тобой.

Олли: Ты прав. Что еще ты помнишь?

Рид: Звуки, которые ты издаешь, когда кончаешь. Ты всегда произносил мое имя, и было жарко, как в аду.

Олли: Черт.

Рид: Я тоже это помню. ;)

Олли: Господи, Рид. Мне кажется, ты хочешь убить меня.

Водитель подъехал к дому Олли, и, когда я вышел из машины, мой член пульсировал в такт с моим сердцебиением.

Рид: Пока нет. Сделаешь мне одолжение?

Олли: Я уже трогаю себя.

«Ох, черт».

Рид: Открой свою дверь.

Олли: Открыть мою дверь? Зачем?

Меньше чем через тридцать секунд Олли так и сделал, и изумление на его лице, когда он увидел меня стоящим на крыльце, было бесценным.

— Я подумал, что мы могли бы поговорить об этом лично, — улыбаясь, сказал я.

Пока он стоял, застыв на месте, мой взгляд скользнул по нему. Его волнистые волосы были слегка взъерошены, возможно, от того, что он метался и ворочался на подушке, так же, как и я, он был обнажен по пояс, и его грудь покрывал тонкий блеск пота, как будто я только что застал его в середине тренировки. «Мой любимый вид тренировки», — подумал я, посмотрев вниз и увидев пару тонких боксеров, выглядывающих из расстегнутых джинсов, которые низко сидели на его бедрах. Но это никак не мешало скрыть его возбуждение, и это еще больше усилило мое желание.

— Ты так и будешь стоять и смотреть или впустишь меня? — спросил я.

Все еще пребывая в шоке, ему потребовалась секунда, чтобы отодвинуться, чтобы я смог войти.

— Отличный сюрприз? — спросил я, когда он закрыл дверь.

— Ты даже не представляешь.

— Ох, мне кажется, представляю, — сказал я, глядя вниз на то, что его эрекция не спала. «Да, это было очень хорошее решение…»

— Именно поэтому я не приглашал тебя сюда раньше.

«Ой... вот дерьмо. Так... плохая идея?»

— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил я.

— Нет, — ответил он, качая головой. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Поверь мне, это последнее, чего я хочу.

— Но...?

— Но, Рид... я не уверен, что доверяю себе рядом с тобой, когда мы одни.

Вот. Именно на такую реакцию я и надеялся. Выражение тоски на лице Олли было ясно как день, когда он сдерживал себя, как будто считал, что так будет правильно, хотя это было совсем не то, чего я хотел. Больше нет.

Несмотря на то, что план состоял в том, что я сразу наброшусь на него, сейчас мне нужно было успокоить его. Он должен быть уверен в том, что я сам хотел быть здесь и что мое появление не было каким-то спонтанным решением, о котором я пожалею утром.

Оставив его, я повернулся и пошел по коридору, а когда увидел одиноко стоящее в углу пианино, направился прямо к нему.

— Ты купил его для меня, — сказал я, вспомнив, что говорила мне мама.

— Да.

— Для меня, — пробормотал я, протягивая руки. — Потому что ты хотел сделать меня счастливым. Потому что ты верил в меня, — я поднял голову. — Потому что ты... заботился... обо мне?

Он уставился на меня, потом кивнул, и когда он это сделал, медленная мелодия заполнила мой разум. Я подошел и поднял крышку. Стоя около пианино, я играл ноты так, как слышал их.

— Это моя любимая, — тихо сказал Олли.

— Ты знаешь эту мелодию?

Он кивнул и подошел ко мне.

— Ты ее играл для меня.

— Играл? — я продолжил играть, и музыка, которая звучала, была нежной любовной песней, прекраснее, чем все, что я мог вспомнить. — Она напоминает мне о тебе.

— Ты и это мне говорил.

Я поднял голову:

— Я написал ее для тебя?

Он только улыбнулся, но эта улыбка открыла что-то внутри меня. Что-то, что было готово принадлежать кому-то другому. Мое сердце.

— Олли, я... я никогда не испытывал ничего подобного. Ни к кому, и уж точно не к мужчине, — проговорил я. — Это одна из причин, почему я держался от тебя подальше, хотя и осознавал, что ты заставляешь меня чувствовать. Я не мог понять, почему я смотрел на тебя по-другому, но теперь все это обрело смысл. Воспоминания, которые у меня были в последнее время, о нашем времени, проведенном вместе с тобой перед операцией... я чувствовал себя так... я не знаю. Почти беззаботно. Что странно, потому что я должен был быть каким угодно, но только не таким, — я посмотрел вниз, туда, где мои пальцы почти сами по себе двигались по клавишам. — Можно тебя кое о чем спросить?

— О чем угодно.

— Тебе не показалось, что я был счастлив после несчастного случая? Не помнишь? Как будто с чистого листа. Не заметил никакого багажа, который тяготил бы или не давал спать всю ночь?

Он ответил не сразу.

— Было, конечно, такое впечатление. Ты все еще боролся, так что это было нелегко. У тебя были проблемы по разным причинам. Я скажу, что меня всегда удивляло, насколько ты был спокойным и каким открытым ты мне казался, и не только передо мной, но и перед тем, что стало для тебя открытием и принятием себя самого, своей ориентации. Но был ли ты счастлив? Я не могу однозначно ответить на этот вопрос, но, если смотреть со стороны, это выглядело именно так.

— Я много думал об этом последние две недели. Потому что главное в воспоминаниях то, что ты помнишь все, что происходило с тобой в течение многих лет. Все, что говорят другие, правильно или неправильно, привычки, которые ты приобрел, хорошие или плохие. Воспоминания могут заставить тебя осознать, насколько ты был несчастным. А до несчастного случая? Я был несчастен.

Олли прислонился к пианино, и в его глазах плескалось сочувствие.

      — Вот каково просыпаться после операции, — продолжил я. — Как будто у меня был самый невероятный сон только для того, чтобы потом узнать, что он не настоящий. Пока ты не появился, мой мир не вернулся к жизни.

Он втянул в себя воздух, и я перестал играть и положил руки на пианино.

— Хочешь знать, что меня больше всего расстраивает? — спросил я.

— Скажи мне.

— То, что я не помню наш первый раз, — сказал я, посмотрев на его губы, когда он прикусил их, а затем медленно осмотрел его тело. Его крепкая шея, сильные плечи, татуировка, обвивающая предплечье. — Я помню все другие разы с тобой, но не первый. Я не помню, как это началось и где это произошло. Был ли я тем, кто сделал первый шаг, или может это был ты.

— Просто это значит, что у тебя снова будет первый раз, — сказал он, упавшим на октаву голосом, затем он оттолкнулся от пианино и встал передо мной. Его глаза расширились, как будто идея дать мне еще один первый раз очень взволновала его, но он не хотел давить на меня. Но к черту это — я хотел, чтобы он подтолкнул меня.

— Олли, — прошептал я, положив руку ему на грудь. Мышцы там были такими твердыми, что мне захотелось провести пальцами вниз к другим частям его тела, чтобы вспомнить, каким твердым он был везде.

— Я думаю... я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, — сказал я, снова опуская глаза к его губам. Олли дрожал под моей рукой.

— Если хочешь, чтобы я дотронулся до тебя, ты должен быть в этом уверен.

— Я уверен, — без колебаний ответил я и посмотрел на него. — Прикоснись ко мне, Олли.

      Он поймал мой взгляд, и его рука накрыла мою, а затем поднес мои пальцы к своим губам и нежно поцеловал их — но это было последнее нежное движение, которое он сделал. Потому что затем, с настойчивостью, которую сдерживал все эти месяцы, он притянул меня к себе, его хватка была крепкой, когда одна рука обхватила мою талию, а другая держала мой затылок. От его поцелуя у меня закружилась голова, я задохнулся, но не имело значения, что он забрал мое дыхание, мой язык, даже мое сердце, потому что рот Олли был на моем, и ничто в мире не казалось таким правильным.

      Мои ногти впились в его спину, и он наклонил голову, чтобы еще больше переплести наши языки, бархатная мягкость его так опьяняла, что я подумал, что мои ноги не удержат меня. Когда мои колени уперлись в скамейку, Олли слегка наклонил меня, и моя задница ударилась о клавиши, выбивая какофонию звуков, пока мы пожирали друг друга. Его член ощущался как сталь в нижней части моего живота, и я поднял правую ногу на скамейку, чтобы дать ему лучший доступ. Он потерся об меня, когда моя рука скользнула под его боксеры, чтобы вцепиться в его задницу.

— Черт. Рид…

Дрожащими пальцами я спустил его джинсы вниз по бедрам, и он отшвырнул их, его бумажник и ключи скользнули по кухонному полу, мгновенно забытые.

— Я хочу большего, — сказал я, задыхаясь, и Олли улыбнулся мне в губы.

— Тогда обхвати меня ногами, — хрипловатый тон его голоса требовал, чтобы я подчинился, и, когда он приподнял меня, я обвил ногами его бедра, и черт — это было идеальное положение, чтобы его член прижался к моему. Его руки скользнули под мою задницу, и когда он понес меня в спальню, я прижался к нему, ощущая восхитительное трение нашего возбуждения, от которого мои глаза практически закатились.

Он бросил меня на кровать, и я упал на спину. Я лежал, пытаясь отдышаться, пока он доставал смазку и презервативы из бокового ящика и бросил их на кровать.

      О Боже, я хотел этого. До этого момента я не осознавал, как отчаянно мое тело жаждало его, и видя желание, написанное на моем лице, Олли снял свои боксеры. Приподнявшись на локтях, я посмотрел на короткие каштановые кудряшки, окружавшие его длинный, толстый ствол, и когда я облизнул губы, он схватился за основание своего члена.

Сев, я стянул футболку и в рекордное время избавился от шорт. Я не надел под них боксеры, отчего глаза Олли расширились. Но он не сделал ни одного движения, как я ожидал. Вместо этого он уставился на меня, пытаясь справиться со своей эрекцией, и сказал: