Поиск
1956
Вечер Александра Блока
(Из поэмы «Молодость»)
Туманной памяти внимая,
Я воскрешаю этот год.
И вот он —
Белый вечер мая,
К театру хлынувший народ.
Дверей распахнутые створки,
Волненье, говор, теснота
И от партера до галерки
Заполоненные места.
Задернут занавес.
И где-то
За ним, вот здесь, — так недалек!
Он сам —
«Дитя добра и света».
Он сам,
Волшебник слова — Блок!
И вот уж словно легкий ветер
Прошелся.
Занавес открыт.
И вот уж слово о поэте
Корней Чуковский говорит.
И голос звонкий и высокий
Поет магические строки,
Как «ворон канул на сосну»,
Как «тронул сонную струну».
России образ,
Тень Равенны.
В снегах двенадцать без креста —
Он все напомнил вдохновенно.
Ушел.
Все стихли.
Ждут.
А сцена
Светла, огромна и пуста.
Все ждут.
И вдруг неслышной тенью
На сцену слева он шагнул
И встал.
Еще шагнул.
В волненье
Ему навстречу колыхнул
Весь зал, вставая, гул приветствий,
Аплодисментов бурный шум.
А он стоял, застыв на месте,
Весь в черном, строен и угрюм.
Стоял, пережидал…
А в зале
Со скольких мест — не сосчитать —
Стихов названья выкликали,
Его просили прочитать.
Когда ж возможность отозваться
Пришла к поэту, он сказал
Усталым голосом:
«„Двенадцать“
Читать я не умею», —
Зал
Притих.
И голос глуховатый
«Седое утро» стал читать.
И он, влюблявшийся когда-то,
Опять влюбляется, опять.
Опять лепечут колокольцы,
Опять разлуки боль в сердцах,
Опять серебряные кольцы
Блеснули на ее руках.
Опять все молодо.
И снова
Россия, Русь, Ермак, тюрьма,
И вновь над полем Куликовым
Зарей пронизанная тьма.
И пусть копье дрожит и гнется,
Стальные ломятся щиты,
И пусть над степью ворон вьется —
Не пропадешь,
Не сгинешь ты!
И как раскаяться, расстаться,
Оставить боевой редут —
Там, впереди, уже двенадцать
В снегах с винтовками идут…
Тревоги полный голос Блока
Дышал грядущего судьбой,
Как бы в раздумье, одиноко
Он сам беседовал с собой.
Он был как ясное виденье,
Светловолос и сероглаз.
И не угрюмство,
Не паденье —
Крылатый стих летел на нас.
И пусть мы строки эти знали,
И пусть они знакомы, пусть, —
За ним неслышно повторяли
Мы эти строки наизусть.
И молодых сердец биенье —
Все было —
Так и назови —
Не только знаком уваженья,
Но и раскрытием любви.
В любви к нему,
К его России
Иная зрела в нас любовь —
К России той, что в дни иные
Расплатой за года глухие
Детей своих теряла кровь,
Что, землю кровью обагряя,
На небывалый встала путь…
И зал от края и до края
Гремел.
Душили слезы грудь.
И вместе радость накипала.
И памяти уже невмочь
Припомнить, как тогда из зала
Мы в белую шагнули ночь…
1956
Ленинградская гравюра
День — как на дереве гравюра,
Где ярок свет и тень резка,
Где льдом покрытая, как шкурой,
В граниты врезана река.
В садах деревья, словно смерчи,
Застыли в инее седом,
И в купол неба смело вчерчен
Рукой искусной каждый дом.
Пронзает воздух луч веселый —
И каждый штрих горит ясней,
И клочья снега, будто седла,
На спинах клодтовских коней.
И Невский, длинной панорамой
Развертываясь прямиком,
Летит к Неве и ввысь упрямо
Взлетает золотым штыком.
Сработал мастер нелукавый
Весь этот взлет, и тень, и свет,
Все, что не меркнет в лаврах славы,
Не увядает сотни лет.
1960
«Конопляники. Клевер. Полынь…»
Конопляники. Клевер. Полынь.
Край, что с детства вошел в мое слово,
Ты меня не забудь, не отринь,
Не суди меня слишком сурово.
Ты, как в детстве, повей надо мной
Той веселой березовой рощей,
Ты дохни мне опушкой лесной,
Где черемуху ветер полощет.
Материнскую ласку верни,
Прошуми на рассвете хлебами,
Родником под горой прозвени,
Затеряйся в хлебах за холмами.
Тихим словом, что шепчет не раз
Материнское сердце в разлуке,
Вспомяни меня в трудный мой час,
Протяни мне родимые руки.
Сколько лет от тебя я вдали,
От твоей первородной теплыни!..
Мне бы горсточку тульской земли,
Мне бы веточку тульской полыни!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: