Не словами бедными, скупыми
Говорить бы нынче о тебе, —
Все сказать, назвать, придумать имя,
Все, чем стала ты в моей судьбе.
Не словами — облаком плывущим,
Еле слышным шелестом ветвей,
Свистом ветра, в море снасти рвущим,
Воркованьем сизых голубей.
Языком таким, которым в грозы
Туча с тучей в небе говорят,
Чтобы бились ливни, чтобы слезы,
Чтобы дали вздрагивали в лад!
Чтобы все цветы, деревья, травы
О тебе сказали: вот весна!
Чтоб твоей живительной отравой
Вся земля была полонена!
Чтобы звезды замерли, внимая
Невозможной песне о тебе,
Чтобы мог сказать я: «Дорогая,
Вот что значишь ты в моей судьбе!»
Распрощаемся, разойдемся,
Не в разлуку, а навсегда.
Разойдемся — и не вернемся,
И не свидимся никогда.
Никогда! Отпылают зори,
И леса отшумят листвой.
В дальней дали, как чайка в море,
Затеряется голос твой,
Затеряется облик милый,
Не дотянешься, не дойдешь,
Не докличешься. Все, что было,
Только небылью назовешь.
Только небылью! Все скитанья,
По которым прошли с тобой,
Все скитанья и все страданья —
Крылья молний над головой.
Так прощай же! Заря сгорает,
Звезды в небе, дрожа, встают.
Так прощаются, вдруг теряя
То, что молодостью зовут,
То, что в сердце горело, билось!..
Утро. Осень шумит листвой.
Это все мне только приснилось —
Ты покуда еще со мной.
Он спал как будто.
Песню ветра,
Гремя заслонкой, вел камин.
Висели звезды рядом где-то,
Между оконных крестовин.
Он сразу понял: осень, вечер,
Деревня, ссылка. Он привстал
На локоть. Вслушался: далече
Запел бубенчик и пропал.
Опять пропал! Опять хоть в спячку!
Ни книг, ни писем, ни друзей…
Вдруг слово первое враскачку
Прошлось по комнате по всей.
И, на ходу качая воздух,
То легкой рысью, то в карьер,
Шатая стены, окна, звезды,
Обозначается размер.
В его походке знаменитой
Раздольем песенной тропы
Восходят кованым копытом
Четыре тяжкие стопы.
Четыре солнца всходят разом,
Четыре бубна в уши бьют,
Четыре девы ясноглазых
В четыре голоса поют.
И песня льется, замирая,
А в ней, чиста и глубока,
То удаль русская без края,
То злая русская тоска,
Паром, скрипящий у причала,
Полынь, репейник на полях
И потерявшая начало,
Вся в рытвинах и колеях,
Дорога. Полосы косые
На верстовых ее столбах
И на шлагбаумах. Россия!
Трактиры, галки на крестах,
И деревянные деревни,
И деревянные мосты.
Россия, Русь в уборе древней,
Живой навеки красоты!
Душа изведала отрады
Народных песен, скорбных дум,
И глушь лесов, и гор громады,
И ширь долин, и моря шум.
Страна! Как сердцу в ней просторно
И как в ней тесно для ума,
Для вольности! Живые зерна
В ней душит рабство и тюрьма.
Уже друзей не досчитаться
На перекличке. Черный год!
Суровый год! И, может статься,
Его уж близится черед?..
Писать! Слова идут, мужают
И в строе песенном плывут,
А звезды стены окружают
И в окна свет неверный льют.
Писать, писать — в стихах и в прозе,
Писать! Не то сойдешь с ума…
Вот-вот зима. Свежо. Морозит.
Ужель еще, еще зима?
Пролетали журавли на север,
К северным болотистым озерам.
Длинным клином журавли летели
И кричали голосом протяжным.
А над ними плыли, отставая,
Облака и таяли в лазури.
Холоден еще апрельский ветер,
Но уж солнце крылья пригревает.
Впереди вожак, силен и зорок,
Ровным махом воздух рассекая,
Строй равняет и крылом могучим
Сдерживает натиск торопливых.
Так они летели. А под ними
Шли поля, селенья и дороги,
Шли леса в сквозной зеленой дымке,
Половодьем набухали реки.
И земли звучанье долетало:
Топоры стучали, ржали кони,
Петухи кричали, пели дети,
И перекликались паровозы.
И тянуло журавлей на север
Жаркое весеннее томленье
И заботы смутные о гнездах,
О птенцах крикливых, тонконогих.
Вдруг раздался звук внизу короткий:
Не пастух кнутом пеньковым щелкнул,
Не топор сорвался дровосека —
Злая пуля устремилась к небу.
Злая пуля злого человека
К журавлиной стае устремилась
И крыло тому, кто шел последним,
Острием свинцовым перебила.
И, внезапной болью обожженный,
Он глаза от ужаса расширил,
И взмахнул крылом, и покачнулся,
И оно, как мертвое, повисло.
И тогда в безумье, задыхаясь.
Он крылом здоровым резал воздух,
Но все выше уходило небо,
А земля навстречу подымалась.
И, ударив снизу жесткой глыбой,
Вздрогнула и вдруг остановилась.
И увидел он, как, строй нарушив,
Ходит стая в высоте кругами,
Кружит стая, брата окликает,
Окликает, кличет за собою.
Он ответил братьям слабым стоном
И рванулся, и упал на землю.
И когда опять он глянул в небо,
Он увидел: тем же строем ровным
Уходили сильные на север
И все звали, звали за собою.
Там озера в камышах и зори,
А ему теперь уж не увидеть,
Как по тем озерам ходит солнце,
Как дрожат в затонах звезды неба.
А ему не окликать подруги,
Не хранить от ястреба гнездовье,
Не летать за пищей по разводьям
И птенцов не обучать полету.
Но крылом своим, еще могучим,
Но дыханьем жадным и глубоким,
Всею кровью, что стучала в сердце,
Всею болью — он не верил в гибель!
Слишком громко север призывает,
Так, что шея тянется к полету
И в ушах посвистывает ветер!..
Пролетали журавли на север…