Уильям, граф Маунт-Северн, восседал в кресле просторной и уютной библиотеки своего городского дома. Он был седовлас, гладь широкого лба избороздили ранние морщины, а на некогда привлекательное лицо легла печать той бледности, которая служит верным свидетельством нездорового образа жизни. Нога, скрытая складками простыни, покоилась на мягкой бархатной оттоманке, яснее ясного показывая, что ее обладатель страдает от подагры.

При первом взгляде на сидевшего человека казалось, будто он преждевременно состарился, что, увы, соответствовало действительности. Еще не достигнув возраста сорока девяти лет, он мог, тем не менее, с полным основанием называться пожилым человеком.

Итак, персонаж, с которого мы начали наше повествование, был не кто иной, как граф Маунт-Северн. Он не являлся известным политиком, великим полководцем, выдающимся государственным мужем или хотя бы деятельным членом Палаты Лордов; имя его было у всех на устах отнюдь не в силу одной из вышеозначенных причин. Лорд Маунт-Северн был известен в обществе как человек, чье безрассудство, расточительность, страсть к азартным играм и беспутство превосходили все известные пределы. Поговаривали, что виною всем его порокам была голова, что более доброе сердце или благородная душа никогда еще не соседствовали в бренном человеческом теле, и это было недалеко от истины. Право же, для него было бы лучше жить и умереть просто Уильямом Бейном! До двадцати пяти лет он был трудолюбивым и степенным, исправно посещал заседания в адвокатском обществе «Темпль» и грыз гранит юридической науки с утра до вечера. Рассудительность и прилежание Уильяма Вейна были притчей во языцех среди будущих адвокатов; они иронически называли его «судья Вейн» и тщетно стремились увлечь на стезю праздности и пороков. Но молодой Вейн был честолюбив и знал, что его возвышение в этом мире зависит только от собственных способностей и трудолюбия. Он был из бедной, но знатной семьи и приходился родственником старому графу Маунт-Северну. Мысль о возможности унаследовать графский титул даже не приходила ему в голову, поскольку между ним и титулом стояли трое вполне здоровых наследников, двое из которых были достаточно молоды. И тем не менее эти три жизни оборвались: одна от апоплексического удара, вторая — от лихорадки, в Африке, а третья — в результате несчастного случая во время занятий греблей, в Оксфорде; так молодой студент Темпля Уильям Вейн в один прекрасный день проснулся графом Маунт-Северном, законным обладателем дохода в шестьдесят тысяч фунтов в год. Первой его мыслью было, что ему никогда не придумать способа истратить свои деньги, что подобная сумма, накапливающаяся год за годом, просто не может быть истрачена.

Чудом было уже то, что низкопоклонство сразу не вскружило ему голову: перед ним заискивали, ему льстили, он был буквально нарасхват. Он сделался самым привлекательным мужчиной своего времени, поскольку, помимо свалившегося на него богатства и титула, обладал благородной наружностью и обворожительными манерами. К несчастью, благоразумие, поддерживавшее Уильяма Вейн, бедного студента-юриста в уединённой конторе Темпля, совершенно покинуло Уильяма Вейн, молодого графа Маунт-Северна; и он столь стремительно пустился во все тяжкие, что здравомыслящие люди предрекли ему скорое разорение и крах.

Но пэры королевства, имеющие к тому же шестидесятитысячный годовой доход, не разоряются в одночасье. На сорок девятом году жизни граф сидел в своей библиотеке; разорение все еще не наступило — точнее говоря, оно не застало его врасплох. Но кто сумел бы описать неотступно преследовавшие его трудности, нарушавшие душевное равновесие и отравлявшие само его существование! Общественность была осведомлена о них достаточно хорошо, его близкие друзья — еще лучше, кредиторы — лучше всех; но никто, кроме него самого, не знал, какая мучительная тревога была его уделом, почти доводя до безумия. Еще несколько лет назад, трезво взглянув на вещи и прибегнув к экономии он мог бы исправить положение; увы, он поступил так же, как большинство людей при подобных обстоятельствах — отложил черный день на неопределенный срок и продолжал множить и без того внушительный список своих долгов. И вот теперь час позора и разорения неотвратимо приближался. Возможно, именно об этом размышлял граф, сидя перед зловещей грудой бумаг, разбросанных по столу. Мыслями он уносился в прошлое… Этот его брак по любви в Гретна-Грин был глупостью с точки зрения здравого смысла; но, вместе с тем, графиня была ему любящей женой, мирилась с его безрассудством и пренебрежением к себе и была замечательной матерью их единственному ребенку. Одно лишь дитя подарила им судьба, и, когда их дочери шел тринадцатый год, графиня умерла. Ах, если бы господь послал им сына, — граф нарушил горестным стоном печальное безмолвие библиотеки — тогда, возможно, он и нашел бы выход из теперешнего затруднительного положения. Мальчик, достигнув совершеннолетия, помог бы ему отделить неотчуждаемый майорат, и тогда…

— Милорд, — раздался голос слуги, вошедшего в комнату и разрушившего воздушные замки своего хозяина, — некий джентльмен просит принять его.

— Кто он? — резко воскликнул граф, не замечая карточки, которую принес слуга.

Незнакомец, даже выглядевший как иностранный посол, никогда не допускался к лорду Маунт-Северну без его собственного соизволения. Многолетние визиты назойливых кредиторов приучили слуг к осторожности.

— Вот его карточка, милорд. Это некий мистер Карлайл из Вест-Линна.

— Мистер Карлайл из Вест-Линна, — простонал граф, ногу которого в этот момент пронзила ужасная боль. — Что ему нужно? Проси!

Слуга повиновался и вскоре ввел м-ра Карлайла.

Это был очень высокий мужчина, двадцати семи лет от роду, удивительно благородной наружности. Он имел обыкновение слегка наклонять голову в разговоре с собеседником меньшего роста; очень своеобразная привычка — он как бы кланялся — и такой же обладал его отец. Когда ему указывали на нее, он смеялся и заявлял, что сам не замечает, как делает это. У него были правильные черты лица, светлая и чистая кожа; волосы его были темными, а над темно-серыми глазами нависали тяжелые веки. В общем, это было лицо, на которое с равным удовольствием взирали и мужчины, и женщины, лицо, свидетельствовавшее о честной, искренней натуре, не то чтобы красивое, а скорее приятное и благородное.

Будучи всего-навсего сыном сельского адвоката, обязанным последовать по стопам своего отца, он был воспитан как истинный джентльмен, учился в привилегированной школе в Регби и получил ученую степень в Оксфорде. Наш новый герой сразу же приблизился к графу с прямотой человека, пришедшего по делу.

— Мистер Карлайл, — произнес, протягивая руку, наш лорд, слывший самым любезным вельможей своего времени. — Рад видеть Вас. Прошу извинить, но я не могу встать, во всяком случае не причинив себе сильной боли и весьма значительного неудобства: подагра, мой злейший враг, снова дала знать о себе! Присаживайтесь. Вы остановились в городе?

— Я только что приехал из Вест-Линна, имея главной целью моего путешествия встречу с Вашей светлостью.

— Чем могу служить? — с тревогой в голосе спросил граф, поскольку у него вдруг возникло подозрение, что м-р Карлайл может представлять одного из его многочисленных и назойливых кредиторов.

М-р Карлайл придвинул свое кресло поближе к графу и сказал, понизив голос:

— До меня дошли слухи, что продается Ист-Линн.

— Одну минуту, сэр, — воскликнул граф сдержанным, если не сказать, высокомерным, тоном, поскольку подозрения его усилились. — Мы можем говорить конфиденциально, как благородные люди, или же за этим кроется нечто иное?