— Я думала, что вы ушли! — воскликнула леди Аделаида.

— Я немного опоздал, — отвечал он. — Я отыскивал бумаги, которые хочу дать отвезти Монктону.

— Я так поняла, что твой друг придет к нам сегодня, Гэрри, — заметила леди Дэн.

— Он завтра придет. Шкипер нашел, что он не может починить яхту раньше завтрашнего вечера, так что Монктон пробудет здесь еще день. Прощайте, Аделаида.

— Желаю вам приятного вечера, — возразила она, оставив на минуту свою руку в его руке.

В эту минуту вошел буфетчик доложить, что обед подан.

— Мой поздний уход, по крайней мере, доставил мне некоторую награду, — сказал капитан, ведя Аделаиду за Лестером и леди Дэн.

— Прекрасную награду! — отвечала Аделаида, слегка откинув голову назад и смеясь.

— Сладостную награду, — шепнул он ей на ухо. — Аделаида, — прибавил он страстно, — возможность вести вас таким образом под руку хоть одну минуту вливает трепет радости в мои жилы на целый вечер.

Они спустились по красивой лестнице и через обширную залу вошли в столовую. Тут капитан оставил леди Аделаиду, поклонившись ей и все держа ее за руку с рыцарской вежливостью. Он шел обедать на яхте с полковником Монктоном, который отказался от приглашения обедать в замке.

Лорд Дэн уже сидел в конце стола. Он всегда был на своем месте, как теперь, прежде чем приходили гости. Это был еще видный мужчина, величественной осанки. Теперь его болезнь не была заметна: он с аппетитом обедал, говорил остроумно; лорд Дэн всегда отличался блистательной речью. Никто, видя его за обедом, не мог подозревать, что он не владеет нижними конечностями. Леди Дэн села напротив него, Лестер и леди Аделаида — по разные стороны, и обед начался. Служили Брефф и два лакея.

Вечер был прекрасный, почти такой же светлый, как день, и Ричард Рэвенсберд стоял у ворот замка, наслаждаясь лунным сиянием. Перед ним расстилался гладкий луг, а за лугом — море, почти такое же гладкое и спокойное. Стоя на этом месте, Рэвенсберд мог, однако, только видеть море вдали, а не волны под утесами. С правой стороны были разбросаны виллы, далее — деревня с своими огоньками, почти напротив него — развалины старой капеллы, ее окна без стекол, стены обвиты плющом, походившие на привидения, когда лунные лучи падали на них.

Ричард Рэвенсберд налюбовался этой стеной досыта, а потом прошел через дорогу, по траве, в развалины. С каждой стороны было отверстие, служившее вместо двери, так что в него можно было пройти. В иных местах росла трава; надгробные плиты, еще очень заметные, покрывали останки тех, которые вот уже несколько веков, как превратились в прах. Мраморный пол еще остался в некоторых местах, так же, как следы ниш, уголков и миниатюрных алтарей, встречающихся в римско-католических церквах. Это не привлекало Ричарда Рэвенсберда, и он из развалин направился к утесам. Здесь одна часть скал была не так высока и вовсе не страшна, и Рэвенсберд посмотрел вниз на берег, который был тут очень низок и во время прилива часа на два покрывался водой, и тогда, разумеется, тут проходить было нельзя; в другое время тут проходили береговые стражи, подстерегая контрабандистов.

Эти стражи имели каждый определенное место патрулирования в милю длины, и прогулки их были так распределены, что они должны были встречаться на определенных границах в известные минуты, обмениваясь сигнальными словами: «Все благополучно», а потом возвращались назад. Сплетники говорили, что они иногда оставались для компании друг с другом на этих встречных пунктах, раскуривали трубки и вынимали бутылки из каких-то ям в скалах и устраивались совершенно комфортабельно. Эти слухи дошли до надзирателя, и он сказал, что постарается сам застать виновных врасплох. Печальное происшествие случилось на берегу за неделю перед этим. Один человек сел на этом месте, как предполагали, и заснул, и прилив унес его в море. Тело было выброшено на берег на следующий день, а для жены и детей проведена подписка. Лорд Дэн подписался на пять фунтов. После него была подписка на двадцать пять, с подписью буквы Г. Подозревали (и по справедливости), что это подписался Генри Дэн, не хотевший открыто дать сумму большую, чем его отец.

Когда Рэвенсберд стоял и смотрел, дежурный таможенный страж медленно подошел к тому месту, где скалы выдавались и закрывали весь вид. Рэвенсберд закричал ему:

— Это вы, Мичель?

Таможенный поднял глаза. Сначала он не мог различить, кто с ним говорил.

— Вы не узнали меня, Мичель? Довольно светло. Берегитесь, чтоб не заснуть, как бедный Билз.

— О! Это вы, мистер Рэвенсберд. Нет, сэр, я поберегусь. Мы думаем, что, должно быть, на этом самом месте он сел и задремал, если только он задремал. Мы говорили между собою, что напрасно заставляют нас ходить по этому месту. В некоторых местах — вот, например, здесь, так узко, что повернешься с трудом. Билз скорее поскользнулся и утонул, таким образом, чем заснул.

— Если вы убедите в этом офицеров и они избавят вас от дежурства, контрабандисты будут благодарны вам.

— Вовсе нет, сэр. Они могут перевести нас наверх, и там мы будем вне опасности. В нынешнее время контрабандистов мало.

— Трусливы же вы, если воображаете, что тут опасно. Ребенок мог бы уберечься тут.

— Может быть, если постоянно будешь остерегаться, но ведь иногда остерегаться перестаешь.

Рэвенсберд засмеялся.

По милости того, что вы пьете, чтоб согреться в холодную ночь.

— Мы ничего не пьем и не смеем пить, а то мы можем лишиться места. Не наклоняйтесь так далеко, мистер Рэвенсберд, у вас может закружиться голова.

— Нет, — отвечал Рэвенсберд. — Я люблю смотреть с высоты, у меня нервы крепкие.

— А я не люблю. И падение было бы прескверное; наверно, разбились бы все члены, и жизни можно лишиться. Доброй ночи, сэр.

— Я не желаю упасть. Доброй ночи, если вы идете вперед. Я думаю, скоро начнется прилив.

Таможенный прошел, а Ричард Рэвенсберд воротился к развалинам. Только что он вошел туда, как увидел, что кто-то приближается по направлению от Дэншельда, и узнал Герберта Дэна.

— Софи была права! — воскликнул Рэвенсберд.

До самой этой минуты в его душе было некоторое сомнение. Дэн подходил свистя; он прислонился спиною к оконной раме, покрытой плющом, и посмотрел в направлении замка. Облокотившись о развалины, он мог не бояться, что его увидит прохожий с дороги.

Она скоро пришла; закутавшись в салоп, она шла быстро. Герберт Дэн пошел к ней навстречу, а Рэвенсберд спрятался внутри развалин и произнес, конечно, не благословение на вероломство. Герберт Дэн обнял ее, и они быстро прошли через капеллу на открытую местность, или, лучше сказать, пробежали, потому что молодая девушка, казалось, была в нетерпении. Рэвенсберд спрятался в самом темном углу, когда они проходили, а потом потихоньку выглянул, когда они прошли между капеллой и утесами; она с любовью цеплялась за его руку.

— Любезный капитан дома сегодня? — Рэвенсберд слышал, как спросил Герберт Дэн.

— Нет, он пошел на американскую яхту. У нас обедал сквайр Лестер. О, Герберт! — прибавила она с веселым смехом, — я думаю, что от всех этих поклонников у меня закружится голова. Он, сквайр, становится все общительнее.

— Сквайр Лестер не значит ничего, Аделаида. Можно бояться только того, кто ближе к дому.

— Вам нечего бояться, — возразила она. — Я ненавижу его! Я его презираю! Может быть, он один из тех людей, которых мужчины уважают, которыми женщины восхищаются, но он предложил мне свою неуместную любовь, и за это я его ненавижу!

— Он высокородный Гэрри Дэн, и кошелек у него тяжеловесный, — заметил Герберт с горечью. — Такого соперника презирать нельзя.

— Если вы начнете говорить таким образом, я уйду, — возразила она с жеманным ребячеством. — Вы знаете, что он для меня ничего не значит, что я никогда за него не выйду, хотя я вынуждена позволять думать, что выйду. Но… но я не должна этого говорить, я обещала. Вы боитесь, что я выйду за него, Герберт, когда я… я… люблю только вас.