Эдифь была одна в гостиной; свет от пылающего камина играл на ее лице, которое казалось гораздо лучше прежнего. Мария бросила вокруг тревожный взгляд.

— Где Уильфред? — спросила она.

— Поехал в Грит-Кросс, — отвечала Эдифь.

— Поехал в Грит-Кросс? — повторила Мария с порывом обманутого ожидания. — Я… я хотела сказать ему два слова.

— Он скоро вернется, — небрежно сказала Эдифь. — Почему ты не садишься, Мария?

Мария села с сдерживаемым вздохом.

— Как у тебя славно топится камин, Эдифь! — заметила она машинально, думая о другом.

— Сэлли как-то устраивается с угольями, я понять не могу, — сказала Эдифь. — Она придет и наложит целую кучу, как будто они так дешево нам достаются. Говорить ей бесполезно, ты знаешь, Сэлли. Я никак не могу понять, как она может доставать все, что она достает, разве только… мне приходило в голову иногда, что тетушка Маргарет дает ей денег. Только я не понимаю, откуда тетушка Маргарет сама может их доставать.

— Зачем Уильфред уехал в Грит-Кросс? — спросила Мария, не обращая внимания на все это.

— Повидаться с каким-то стряпчим, он сказал. Он говорил как-то странно перед отъездом, будто мы скоро разбогатеем. Он был такой странный целый день; мне кажется, он не совсем здоров.

— Каков же он был? — спросила Мария, и сердце ее забилось несколько быстрее.

— Такой растревоженный, нервный, сказала бы я, если бы говорила о женщине, — отвечала бедная, ничего не знавшая жена. — Когда стучался кто-нибудь в дверь, он выглядывал посмотреть, кто это, два раза запирал дверь комнаты и стоял, прислонившись к ней спиной. Я спрашивала его, чего он боится, чем он так взволнован, но ничего не могла от него добиться. Он как будто пугался своей тени.

Ужасное подтверждение! Сердце Марии билось так, что готово было разорваться. Она удивлялась, отчего мистрисс Лестер ничего не говорила о происшествии в Дэншельдском замке.

— Сэлли тоже была какая-то неугомонная сегодня. Она не отворяла дверей никому, отвечала всем из окна. Я слышала, как она сердито разговаривала с Уильфредом сегодня утром. Я уверена, что он болен, бедняжка; ей не следовало быть сердитой с ним.

— Может быть, Уильфред нехорошо спал ночью, вот отчего он был так тревожен днем, — пролепетала бедная Мария. — Рано он лег в постель?

— Вот этого я не могу тебе сказать, Мария. Я легла спать в девять часов, тотчас же заснула и не просыпалась до утра. Сэлли говорит, что это для меня полезно, что моя слабость пройдет от сна.

Мария собиралась уйти; она так мало узнала, что ей незачем было и приходить. Она прокралась сюда почти как преступница, надеясь узнать какие-нибудь известия, что-нибудь верное, хорошее или дурное. Испытывали ли вы терзание от какой-нибудь ужасной неизвестности, мой читатель? Тогда вы поймете чувства Марии Лестер. Ей было гораздо хуже переносить неизвестность, чем самую неприятную действительность.

Простившись с Эдифью, она повернула в кухню, проходя мимо нее. Сэлли готовила чай для своей госпожи и стояла спиной к мисс Лестер весьма невежливо, но в этом не было ничего необыкновенного со стороны Сэлли.

— Мистрисс Лестер, кажется, немножко лучше, Сэлли, — рассеянно заметила Мария.

— Уф! — заворчала Сэлли. — Могло бы быть лучше, если бы ей не мешали.

— Куда уехал мой брат? — спросила Мария, потому что она не знала, верить ей или не верить поездке в Грит-Кросс.

Сэлли услыхала выражение страха в ее тоне; она уловила волнение в тревожных глазах, и нож, которым она резала хлеб, выпал из ее рук.

— Если с ним что-нибудь не сделают, мы все погибнем. Он с ума сходит, и если его не выпроводят из Дэншельда…

Внезапное молчание этой женщины было еще зловещее, чем могли бы быть слова. Ответ Марии звучал как тихий, умоляющий стон.

— О, Сэлли! скажите мне. Право, я не могу переносить неизвестности. Уходил он эту ночь?

— Да, уходил, мисс Лестер, и я не сказала бы вам, если бы не было нужно сказать кому-нибудь и сделать что-нибудь. Он выходил вчера ночью, когда я раздевала мистрисс Эдифь, потому что она еще слаба, бедняжка. Когда я сошла вниз, его уже не было; было около девяти часов. Я ждала здесь на холоде, потому что в кухне огонь погас, до двух часов утра, и он пришел с мистером Лидни. Я видела его шляпу сегодня утром, мисс Лестер, и, разумеется, поняла, где он был, так как я слышала, что случилось в эту ночь.

— Видела его шляпу! — пролепетала Мария.

— Эту старую поярковую шляпу, которую он носит — ведь у него нет другой. Внутри был пришпилен черный креп, — продолжала Сэлли, схватив нож и сразу воткнув его в корку хлеба. — Он был оторван, но булавка и кусочек остались.

Мария поднесла свои трепещущие руки к пылающему лбу, на котором сильно бились жилы. Это известие только подтвердило опасения, и ей сделалось дурно. Ей представилась скамья осужденных и Уильфред, сидящий на ней, Уильфред, для которого она охотно пожертвовала бы собою.

— Я вынула булавку и сожгла дрянной кусочек крепа, — прибавила Сэлли. — Каждый стук в дверь сегодня заставляет меня бояться, что пришла полиция. Если его арестуют за это, мисс Лестер, жена его через неделю будет на кладбище. Она еще ничего не слыхала об этом.

— Он точно поехал в Грит-Кросс?

— Кажется. Он, наверно, не смел показываться в Дэншельде. В каком ужасном страхе провел он целый день! Я ни слова ему не сказала.

— Зачем с ним пришел мистер Лидни? — нерешительно спросила Мария.

Сэлли откинула назад голову и захохотала.

— Я слышала, что его взяли под арест за то, что он ворвался в замок. Дураки, не видят, что мистер Лидни не таковский. Я могла бы им рассказать кое-что, если бы хотела раскрыть рот. Он до сих пор спасал моего барина; он смотрел за ним и день, и ночь. Мистер Лидни пробыл здесь с ним целый час после того, как привел его домой, и ушел только в три часа; он ночью караулил его, я так слышала, но не мог его отыскать, пока уже не случилась беда. Да, мистер Лидни ходил в замок, — сказала Сэлли, свирепо обращаясь к воображаемым слушателям прямо перед собою, — но это для того, чтобы вызвать оттуда моего барина.

— Он сказал мне, что постарается заботиться о нем, — сказала Мария очень тихо.

— Он и заботился о нем так, как, если бы все стало известно, не многие стали бы заботиться о другом! — закричала Сэлли, разгорячившись до гнева. — А какая же польза вышла из того, когда все так кончилось?

Сэлли выронила ножик. Мария стояла и дрожала.

— Что теперь делать, Сэлли? — мистер Лидни не может страдать за него.

— Я уж не знаю, что нам сделать, — сурово возразила Сэлли. — Я чуть с ума не сошла, когда услыхала, что его арестовали. Старик Ганд сказал мне, когда приносил раков к завтраку. Я думаю, я, право, думаю, что он будет настолько великодушен, что скорее пойдет в тюрьму, чем расскажет о мистере Уильфреде Лестере, но ведь и брат ваш также великодушен по-своему, мисс Лестер; я боюсь, что когда он приедет из Грит-Кросса и услышит, что случилось, он пойдет прямо в полицию и расскажет все, чтобы мистера Лидни выпустили. Уж как же я наказана за мое сумасбродство!

— За ваше сумасбродство? — спросила Мария, удивленная этим признанием.

— Ну да, мисс Лестер. Я была так глупа, что одобряла их намерение венчаться и говорила, что стану служить им за двух слуг. Сказать по правде, я приняла их сторону из-за жестокости сквайра Лестера и его знатной жены; я полюбила мистера Уильфреда, как родного сына, после того, как нянчила его. Поделом ему. Но я никогда не думала, чтобы это кончилось так.

— Сэлли, вы знаете, зачем он… мой брат… сделал это? Какая была у него цель?

— Не знаю, — сердито отвечала Сэлли. — Верно, они все хотели разделить серебро и все другое, что могли унести. Когда джентльмен начинает переходить от дурного к худшему, он перед многим не остановится.

Не было утешений ни с какой стороны, и Мария ушла с трепетным страхом. Становилось темно. В каждом дереве Мария боялась встретить врага, на каждом повороте засаду; полицейские могли отыскивать ее брата. Несколько часов прошло после того, как взяли Уильяма Лидни, и он, может быть, рассказал всю правду.