— Лопушок, — позвала тревожно Лариса.
— Чего тебе? — недовольно буркнул Ваня.
— А вдруг он умрет...
— Чего? — Лопушок уставился на Ларису, как на бредившую.
— Чего, чего. Тонул он, а я его спасала.
— Кто тонул!
— Федя.
— А кто же с тобою из речки выходил?
— Федя.
— А говоришь, тонул! Лопушок заподозрил какой-то подвох и, жуликовато поглядев на Ларису, заявил: — На мякине меня, Лисичка, не проведешь. Где Федюха?
— Не веришь, да? — Лариса схватила Лопушка за руку и потащила к месту, где лежал Федя.
Поглядев на Топоркова, Лопушок даже кукан с рыбой выронил.
— И правда, — испугался Лопушок, но тут же стал озабоченно-деловым и строго спросил: — Зачем навзничь его положила?
— Он сам так лег.
— «Сам лег»! Его надо от воды опростать: небось, наглотался.
— А ты умеешь?
— А Никитку Трюхина кто откачал?
Лопушок подошел к Феде и стал его переворачивать. Топорок открыл глаза и удивленно уставился на Лопушка.
— Тошнит, — тихо произнес Федя.
— Известное дело, тошнит, — согласился Лопушок, — водицы-то, видать, порядком наглотался. Хорошо еще легкие не затопил. Пошли в тенек...
Топорку стало легче.
— Поспи, — посоветовал Лопушок. — И все, как рукой, сымет. Рыбы я наловил. Видал сколько?
— Нет.
— Сейчас принесу показать. Лежи и не дрыгайся.
Ваня пошел за рыбой. За кустами он увидел Ларису. Она поманила его.
— Ну, что?
— Очухался.
— Лопушок... — Лариса замялась.
— Ну?
— Не говори ему, что я его спасла. Ладно?
— А чего утаивать-то?
— Ну, Лопушок, прошу тебя... Пусть думает, что сам выплыл. А то, говорят, он и так по городу скучает, а тут еще узнает, что девчонка из речки вытащила... Тебе-то не понравилось бы?
— Еще чего не хватало! — искренне возмутился Лопушок. — А если спросит, кто его спас?
— Скажи — русалка.
— Ваня, — позвал Топорок, — куда же ты пропал?
— Иду, — отозвался Лопушок.
— Договорились? — прошептала Лариса. — Не проговоришься?
— Как колечко на дно омута бросила. Молчок.
Топорок будто подслушал их разговор. Как только Лопушок подошел к нему, он тут же спросил:
— Ваня, а кто меня спас?
Лопушок сначала растерянно уставился на Федю, а потом выпалил:
— Русалка.
— Какая русалка?
— Обыкновенная. С хвостом. С волосами распущенными. И... И...
— А русалки купальники носят? — спросил Топорок.
— Известно, носят. А что?
— Показалось, что меня кто-то в купальнике голубом вытаскивал.
— В голубом купальнике? — переспросил Лопушок и вдруг захохотал.
— Чего ты? — обиделся Топорок. — Ну, чего хохочешь-то?
Насмеявшись и вытирая слезы, Лопушок пояснил:
— Не над тобой я. Говорил уже, что порода наша такая хохотущая... А про русалку я пошутил... Никто тебя не спасал. Сам ты выплыл на мель, а тебе показалось, что тебя кто-то вытащил. Утопленникам завсегда кажется, что их кто-то вытаскивает из речки.
— Ну?
— Божусь... Дома про купанье-то молчок. А то больше на речку не-пустят. Шабаш тогда купанью и рыбалке.
— Только бы ты не сказал.
— Я? Да ты что! Что я, пыльным мешком ударенный? Меня пытай — не скажу... А плавать я тебя научу. Без этого человеку нельзя. Вдруг война? Прикажут тебе переплыть реку, а ты, Топорок, топором на дно.
— Ваня, ты в футбол играешь?
— Мячик гоняли, но не по правилам.
— Хочешь, я научу? — предложил в порыве благодарности Топорок. — Из тебя, знаешь, какой центральный нападающий выйдет!
— Да какой я нападающий, — засмущался Лопушок.
Русалка-вратарь
Теперь каждое утро Федя и Ваня ходили на Сожу. Топорок оказался способным учеником. Уже на пятый день он переплыл Бархатную плесу в самом ее широком месте. Лопушок так обрадовался победе друга, что стал его обнимать.
Не меньше Лопушка успехам Топорка радовалась и Русалка в голубом купальнике, которая каждый раз тайно наблюдала за тренировками начинающего пловца. Федя не подозревал, что у него сразу два тренера и что эти два тренера обсуждают его успехи, советуются.
Когда Топорок уже совсем уверенно чувствовал себя на воде, Ваня стал учить его плавать на спинке, нырять, держаться под водою, и очень скоро выносливый и сильный Топорок стал неплохим пловцом.
...Утро было тихое и ласковое. Солнце еще не успело нагреть песок на берегу. Оно подарило земле свет и краски, краски, которые нельзя увидеть ни днем, ни вечером, а только на утренней заре, когда все вокруг умыто хрустально-чистой росою. И не зря юность сравнивают с утром. И не зря утренние песни птиц самые звонкие и радостные.
Который раз подряд Федя приходил с Ванюшкой на Бархатную плесу рыбачить, а все не переставал испытывать какое-то трепетное чувство восторга от встречи с красотою проснувшейся земли. Истинная красота — неистощима. Она может поражать человека всю жизнь.
В это утро с Топорком творилось что-то необычное. Он сидел притихший, задумчивый, грустный. И была грусть чистой, светлой, как прохладное дыхание утра.
Он невнимательно следил сегодня за поплавками. Иногда в нем вспыхивал азарт рыболова, но вскоре опять затухал. Топорок сочинял стихи.
На кукане у Лопушка уже билось несколько крупных окуней, пяток плотвиц и даже один «щупарик», позарившийся на червяка, а на Федином кукане — всего четыре рыбки. Лопушок никак не мог понять, что происходит с его другом. Несколько раз Лопушок замечал, как соседские поплавки уходили под воду, и тогда он шепотом кричал:
— Топорок! Клюет у тебя... Эх ты, разиня! Опять упустил.
Солнце поднялось над лесом. Растаяла под жаркими лучами роса на лугу, запахло согретой землею, травами, над водою у тростников заиграло зыбкое марево теплого воздуха, верного предвестника полуденного зноя. И клев как отрезало.
— Шабаш! — громко и твердо заявил Лопушок и стал сматывать удочки.
Топорок покорно последовал его примеру.
— Федька, дуй за дровами.
— Костер, что ли, будем жечь?
— Ушицей рыбацкой решил тебя угостить. Котелок прихватил и приправки. Такую сейчас ушицу сварю — пальчики оближешь!.. Покажь улов-то... И все?
— Да... — виновато ответил Топорок, а потом покачал головой и, будто бы разочарованно, добавил: — Местечко плохое я выбрал.
Лопушок зашелся смехом.
— Чего смешного-то? Говорю тебе — место неудачное.
— Ох! Ох!.. Ох! — квохтал Лопушок. От смеха у него текли слезы. И слезы эти казались плывущими по щекам веснушками. Наконец Лопушок высмеялся и обессиленно произнес: — Ну и шкоден же ты, Топорок. Сам ворон считал, а грешишь на заводь. Вот завтра сяду на твое место и тогда увидишь, сколько тут рыбы... Ладно, иди дровец сухоньких принеси, а я пока рыбу почищу.
Лопушок вбил рогатульки, разжег костер и повесил на перекладине над огнем большой котелок с водою.
— Куда такой большой-то? — удивился Федя.
— Еще мало будет... Да в маленьком и варить неудобно. — Бросив в воду пару луковиц, Лопушок предложил: — Давай, пока вода закипит, поваляемся.
— Давай, — согласился Топорок.
Он лег рядом с Лопушком, который вдруг сразу же на полуслове заснул. Федя удивился. Лопушок был всегда такой выносливый, а тут раз — и заснул.
Лопушок же вовсе не был соней. Просто эту ночь ему не пришлось поспать: он со старшим братом Митькой и пастухом всю ночь проискал свою корову, которая отстала в лесу от стада. Но Топорок не знал об этом. Лопушок вообще мало рассказывал ему о своих делах. И в дом к себе никогда Топорка не приглашал.
Жили Зеленовы небогато. Матрена Митрофановна пять лет назад овдовела. На руках у нее осталось четверо детей. Старшему Мите пошел тогда одиннадцатый год, а младшей дочери исполнилось восемь месяцев. Лопушок и вторая его сестренка Клава были погодками. Нелегкая жизнь была у Матрены Митрофановны, хотя дети ее с малолетства были хорошими помощниками.
Лопушок никогда не стыдился своей бедности, но вот, чтобы об этом знал его городской друг, не хотел.