— Никуда мне не надо.

— Тогда пошли. — Лариса провела Федю на кухню. — Садись и ешь.

— Спасибо, — робко засопротивлялся Топорок. — Я не голо...

Лариса не дала досказать ему слова.

— Что ты ведешь себя, как дикий? Если хочешь есть, то надо есть, а не ломаться. Интеллигентные люди никогда не ломаются за столом, — Лариса сказала эту фразу, словно учительница ученику.

— Сам знаю, — мрачно ответил Топорок и решил показать этой задавале, что и он не лыком шит: вилку он взял в левую руку, а нож — в правую.

— Чай будешь пить или кислушку? — спросила Лариса, когда Федя съел огромный кусок баранины и тарелку жареного картофеля.

— А что такое кислушка?

— Простокваша.

Топорку вдруг захотелось хоть чем-нибудь поразить эту рыжую зазнайку и всеумейку, и он небрежно так сказал:

— Я с удовольствием выпил бы сейчас чашечку черного кофе.

— Ты пьешь черный кофе? — искренне удивилась Лариса.

Топорок вспомнил, как одна мамина знакомая (Федя ее терпеть не мог, потому что она была взрослой кривлякой и всегда говорила каким-то наигранным тоном) однажды заявила маме, томно закрыв глаза: «Я жить не могу без черного кофе», И Топорок сказал точно так же, как мамина знакомая.

— Я жить не могу без черного кофе.

Лариса странно как-то фыркнула, а потом закатила жеманно глазки и кокетливо ответила:

— Ах, пожалуйста, пожалуйста, сейчас я вам сварю чашечку черного кофе.

И она, действительно, сварила ему кофе, и такого густого, что Топорка чуть не перекосило от этой противной горькой массы. Можно было бы спасти положение сахаром, но хитрая Лариса спросила наивно:

— Ты, конечно, пьешь кофе без сахара?

— Да, конечно.

Топорок никогда еще в жизни не пил такого гадкого, на его взгляд, напитка. Но он его все же выпил и выпил с блаженной улыбкой. Потом он стал раздумывать, а что делать с гущей, оставшейся на дне кружки. Подумал, подумал и мужественно доел эту отвратительную гущу ложечкой. И опять с деланной улыбкой.

Лариса удивилась:

— Что ты делаешь?! Гущу ведь не едят.

— А я жить не могу без этой гущи, — бодро сказал Топорок и галантно поблагодарил рыжую хозяйку. — Спасибо. Очень вкусно.

— Чудак ты какой-то.

— Все гениальные люди * были чудаками, — ответил Топорок, вспомнив папину фразу.

— И ты гений, да?

— А разве незаметно?

— Не.

— Я, как Пушкин. Думаешь, зачем меня в вашу Ореховку привезли?

— Не знаю.

— В ссылку меня сюда отправили на все каникулы. А в ссылку кого раньше отправляли? Гениев. Соображать надо.

— И никакой ты не гений, а задавала и хвастун.

— Сама ты задаешься.

— Это чем же я задаюсь?

— Что машину водить умеешь.

— Дурачок ты!

— Дурачок, да?

— Дурачок, — упрямо повторила Лариса.

Оскорбленный Топорок встал и пошел из кухни.

— Постой, — позвала Лариса. — Я отвезу тебя к твоему отцу.

— Спасибо, — гордо поблагодарил Топорок. — Обойдусь и без вашей машины. — Федя вышел на улицу и направился к мостику.

Не успел он еще с горки спуститься, как его обогнала «Волга». Лариса на него даже не посмотрела.

«Ну и пусть!» — решил Топорок и зашагал быстрее к мостику.

Федя проснулся от тишины. Темно. Чужая мягкая кровать. Запахи трав. Топорок сразу же вспомнил, что он в доме стариков Храмовых. Осмотрелся — в горнице никого не было. Федя сладко потянулся. И ему вдруг вспомнилась Лариса. Рыжая, в голубом сарафане, она сидела за рулем и смотрела на него своими огромными глазищами. А они у нее очень черные. У рыжих людей такие глаза редко бывают. У рыжих все больше зеленые, голубые, серые, а Ларисе глаза будто кто-то нарисовал. Топорок сначала улыбнулся, когда подумал об атом, но тут же вспомнил о ссоре с Ларисой и даже вслух сказал неожиданно:

— Рыжая задавала!

Но странное дело! Ему вдруг захотелось увидеть Ларису. Топорок никому на свете не признался бы в этом. Но от себя своих желаний не скроешь.

Вчера, когда кончился самодеятельный концерт и начались танцы, Екатерина Степановна сказала:

— Домой, мужички, пора.

— Пора и нам, — сказал Петр Петрович Селиванов.

Федя уже валился с ног от усталости. Он, наверное, заснул бы здесь же на улице, если б не Лариса. Надо же, навязалась рыжая на его голову! Делает вид, что совершенно не обращает на него внимания, а сама все, конечно, видит. А Топорок, как назло, с зевотой справиться не может.

— Спать хочешь, внучек? — спросила Екатерина Степановна.

— Нет, не хочу.

— А чего раззевался? — смеясь, спросил отец.

— Это от нашего сладкого деревенского воздуха, — заступился за Федю Семен Васильевич. — Городских в деревне первые дни всегда в сон клонит.

— Это точно, — поддержал Селиванов.

Федя удивился тому, что Селивановы пошли вместе с ними. «Провожают нас», — догадался он и старался казаться бодрым и совсем не уставшим. Увидав знакомый мостик, Федя подумал, что ошибся и что это они провожают Селивановых... Так оно и есть: перешли мостик, под которым журчала речка, подошли к дому председателя... Попрощались. И тут Федя почему-то решил, что они снова должны отправиться в центр деревни и первым пошел по дороге к мостику.

— Ты куда? — спросил отец.

— Домой, — сонно буркнул Федя.

— Мы уже дома.

Слова отца не сразу дошли до Фединого сознания, и он машинально прошагал несколько метров в сторону мостика.

И тут в ночной тишине раздался звонкий смех. Топорок вздрогнул и все сразу понял. Понял, что Храмовы и Селивановы — соседи, а Лариса стоит на своем крыльце и смеется над ним.

Федя решил не останавливаться и упрямо шел к мостику.

— Куда же ты? — спросил нетерпеливо Илья Тимофеевич.

— Купаться, — ответил громко Топорок.

Смех прекратился. Илья Тимофеевич понял состояние сына и поспешил ему на выручку.

— А может, не стоит сегодня? А? — спросил он тоном равного советчика и убежденно добавил: — Право, Федор, не стоит. Прошу тебя, очень прошу.

— Ну, ладно, не буду, — милостиво согласился Топорок.

...О даже покраснел, вспомнив, как зашагал ночью к мостику.

«Где ж папа? — подумал Федя. — Надо вставать. А, может, еще все спят?»

Федя встал с постели, оделся, осторожно подошел к занавеске, раздвинул ее и зажмурился от яркого света: вся горница за перегородкой была залита веселым солнцем. На столе он заметил записку и узнал почерк отца: «Федя, мы ушли в лес. Когда проснешься, завтракай. Если захочешь, то приходи к нам. Лариса тебя проводит. Зайди к Селивановым — она ждет тебя. Папа».

Сначала Топорок обрадовался, а потом обиделся. «Не могли разбудить», — проворчал он. Не хотелось Топорку идти на поклон к Ларисе, ох, как не хотелось. Он представил, как встретит его эта гордячка, и совсем огорчился. А пойти в лес ему очень хотелось.

Топорок вылез через окно во дворик и будто окунулся в ласковое тепло позднего утра. Неожиданное появление Феди испугало серого кота, дремавшего под окном на завалинке. Коту почудилось спросонья, что из окна выпрыгнул Полкан — самый лютый кошачий враг. Кот подскочил от неожиданности и мгновенно очутился на чердаке, а после выглядывал из укрытия и все недоумевал: куда же делся пес?

Выпрыгнувший из окна Топорок всполошил и кур. Они с кудахтаньем панически разлетелись по дворику. А петух подлетел вверх, но не побежал за курами. Приземлившись, петух гордо закукокал и приготовился защищать своих трусливых подруг. Это рассмешило Федю. Он хотел подразнить воинственного петуха, но раздумал.

Оглядевшись, Топорок увидел умывальник. Но перед тем как умыться, решил сделать зарядку. Ему нельзя было терять спортивной формы. Лучшего места для зарядки трудно и придумать.

Странные движения незнакомого мальчишки весьма заинтересовали петуха. Вид у него теперь был глуповато-любопытный. Петух вышагивал, выкидывая лапы, будто царский солдат на плану, и, тряся гребешком, наклонял голову то вправо, то влево. Иногда петух останавливался, топтался на месте, растопыривал крылья, будто старался повторить упражнения, которые делал Федя.