Не знаю, что мне в этот момент пригрезилось, только я решил продемонстрировать свою силу и мощь и одновременно удаль — погнался за этой кошкой. Она сперва страшно удивилась, не ожидая этого от меня, вполне респектабельного соседа, потом взяла себя в руки, хладнокровно прыгнула и очутилась возле двери своей квартиры. Дверь была приоткрыта, и она степенно и неторопливо вошла в квартиру, посмотрев на меня, как на идиота; а в этот момент порывом ветра дверь как раз и затворилась.

Каким же я показался себе глупым… Вот уж, поистине — головокружение от успехов.

Но это ещё не все. Мой поводок, который Мама-Маша, открывая дверь, так и не успела отстегнуть, зацепился за синее ведро с нарисованной на нём головой свиньи, и оно перевернулось.

С ума сойти, чего в нём только не было: и множество целых буханок хлеба, и рыба, и мясо, и сыры, и колбаса…

Мама-Маша бросилась все это собирать. А мне было ужасно стыдно, я чувствовал себя совершеннейшей перед ней свиньёй, такой вот, как нарисована на этом ведре.

А ещё я подумал, не стыдно ли всем тем, кто все это добро выбрасывает в мусорное ведро?

Понурый я пришёл домой и сразу же забрался на диван.

Маленький Костик проснулся, и, по обыкновению своему, не заплакал. Мама-Маша поставила его возле манежа, и он, держась за перекладины, стоял.

В этот момент раздался телефонный звонок, Мама-Маша вышла в коридор, а Костик инстинктивно потянулся за ней, и вдруг… пошёл. Он сделал несколько шагов и уже готов был упасть, но я вовремя подставил ему свою спину, и Костик, опираясь ручкой на неё, ещё немного прошёл.

Когда Мама-Маша закончила разговаривать, мы уже являли собой живое подобие известной картины «Ромул с волчицей». В роли волчицы выступал ваш покорный слуга.

А когда вечером пришёл домой Пал Палыч, все в нашей семье уже были взрослыми, и оттого стало почему-то грустно.

А Витя снова имел озабоченный вид. Ну, неужели все это из-за девчонки?! Может, мне поговорить с ней?

Однако неизвестно, как она отнесётся к тому, что я разговариваю… Неизвестно…

Сегодняшний день был так наполнен приключениями, что я заснул без задних ног. Завтра решил написать письмо тёзке в деревню…

Утром я проснулся раньше обычного, но Пал Палыч уже ушёл на свою работу, Витя в школу, а Мама-Маша занялась пестованием нашего уже заметно повзрослевшего Костика; и тогда, чтобы не тратить времени, я сел за стол и решил написать письмо в деревню, которое задумал вчера.

«Милый мой тёзка, Пират, — писал я, — ты знаешь, какая собачья жизнь у собак в городе. Я с такой радостью вспоминаю наше с тобой лето в деревне и так завидую тебе, что ты постоянно живёшь на воле.

В городе собака делается несамостоятельной, даже глупой. Иллюстрируя эту сентенцию, я тебе расскажу один случай.

Пал Палыч взял меня как-то к своему приятелю в один дом, в гости. Квартирка у него малогабаритная, санузел совмещённый (ну это когда, скажем, и речка, и лес были бы вместе).

Пришли мы, сели, ведём интеллектуальную беседу.

Но я ещё на лестничной площадке почувствовал, что у хозяина дома тоже есть собака. Что поделаешь — свояк свояка чует издалека. Когда вошли и поздоровались, я дружелюбно завилял хвостом и, как культурный человек, присел на коврик.

А местный пёс, похожий на сардельку Бассет, очень витиевато и надменно меня поприветствовал. В городе вообще, знаешь, такого вот нет, чтобы запросто. Сперва полчаса приветствуешь. Стараешься не огрызаться. Потом положат тебе в миску — сразу не хватай; и ещё много всего, что так приятно забыть в деревне. Для чего, спрашивается, рассказываю тебе все это?

По-моему, ты очень правильно живёшь. Условности — они губят.

Словом, после встречи с тобой я любое живое существо подвергаю пытливым расспросам: «А для чего ты живёшь?»

Иногда я слышу в ответ: «Для интерьера» или «Для декора», «Для услаждения взоров хозяев». Словом, такая вот собачья мура, а тут вдруг в этих самых гостях, от вислоухого Бассета услышал нечто необычное: «Я защищаю хозяев от опасности».

Боже мой, — подумал я, — я у них тут в квартире ещё и опасность какая-то! Я стал тревожно оглядываться и прислушиваться. Даже вышел в коридор и понизил голос до шёпота. Представляешь шепчущую собаку?

Мой Пал Палыч, ничего не подозревая, сидел в соседней комнате и беседовал с хозяином; их голоса не были тревожными, и я подумал: а успеет ли хозяин сардельки предупредить моего хозяина об опасности, или мне это лучше сделать самому? На всякий случай я принял боевую стойку, ощерился, — но мой знакомец мне говорит:

— Вы не беспокойтесь, — говорит, — сейчас без пяти восемь, вепрь прилетит только через пять минут, и, уверяю вас, я сумею его испугать и справлюсь с ним один. Вам не надо беспокоиться. Можете подождать меня в коридоре или в комнате. Ничего не поделаешь, служба.

И с этими словами он побежал в кухню.

Я, честно говоря, зауважал своего нового знакомца. Быть таким хладнокровным в минуты страшной опасности — это, брат, в наше время редкость.

Я притих: ну, не будешь же в самом деле приставать к собаке, когда ей предстоит через пять минут схватка. Я ещё раз тоскливо оглянулся на дверь, за которой сидел Пал Палыч.

«Какое счастье, — думал я, — что в нашей квартире нет вепрей».

Все в квартире затихло, я тоже притаился и вдруг услышал совершенно явственно голос сарделькиного хозяина, обращённый к Пал Палычу.

— Хочешь, — говорил хозяин, — увидеть аттракцион? Мой дурачок сейчас будет отрабатывать свой хлеб. Пойдём в кухню, я тебе покажу кое-что.

И они пошли в кухню, я от нечего делать поплёлся вслед за ними.

И что же я увидел, когда истекли эти три минуты?! Мой бедный знакомец лаял на… кукушку! Обыкновенную кукушку в часах!.. Естественно, что она «прилетала» или, вернее, появлялась в точно определённое время в маленьком окошечке.

Хозяин сардельки ужасно сеялся и даже дал своему псу чего-то вкусного, кажется конфету. Предложил он конфету и мне, но мне этот аттракцион был неприятен, и я отказался. Зачем же так унижать собаку?! Надо ей объяснить то, чего она не понимает, а не унижать. Ещё неизвестно, кто глупее — она или хозяин. Она ведь считает, что выполняет свой долг…

Словом, у меня было неважное настроение, и мы с Пал Палычем на обратном пути молчали всю дорогу. И Пал Палыч меня прекрасно понимал. Я чувствовал это.

Вот, брат, до чего доводит городская жизнь!

Слушай, я ужасно по тебе соскучился. Ещё соскучился по нашей хозяйке — тёте Груше, по корове Фросе, Кузьме Егоровичу, Анюте… Так хочется побегать на воле! Даже, кажется, с удовольствием бы на цепи посидел, только бы не в квартире. Тут взбесишься не то что на кукушку — на собственное отражение в зеркале и то залаешь. Кстати, об отражении.

Пришёл тут недавно какой-то приятель или знакомый Пал Палыча. Пришёл, казалось бы, в гости, а в какой-то форме. Не знаю, зачем ему это было надо. И весь вечер сидел и только собой любовался. И в зеркало глядел, и в отражение книжного шкафа. Скажет слово и смотрит, как на него кто отреагировал. Или съест кусочек чего-то и снова смотрит. Странный человек. Уж так он всем надоел! И Мама-Маша несколько раз уже глазами показывала Пал Палычу, дескать, Костеньке давно пора спать, а гостю и честь знать. Но не понимает гость, и все тут, а ещё завёл какой-то длинный и страшно, по-моему, скучный разговор о какой-то награде, знаке, что ли. И гость и так его показывает и эдак — этот знак, и свинтил, и снова надел, и подержать хозяевам дал…

Тут уж я понял, что настало время мне вмешаться и проучить честолюбца. Я вышел в соседнюю комнату и через минуту вошёл обратно, держа в зубах свой ошейник. На нем красовалось множество медалей: свидетельства моих заслуг и участия в различных собачьих выставках. Я подошёл к гостю и сунул ему в руки ошейник.

С минуту длилось молчание, после чего гость встал и принялся откланиваться.