Глава 15

Я стояла на краю скалистого плато и неотрывно смотрела на то место, где мы появились с Волчиком. В голове было пусто. Ледяной ветер трепал волосы, пронизывал до костей. Мне не хотелось двигаться. Я ждала. Ждала его появления. Подсознательно понимая, что этого не произойдет. Но принять это не было сил. Перед тем как Хаято толкнул меня в искажение, я вспомнила беловолосых преследователей. Я видела их во сне. Давно. Еще дома. Тогда они гнались не за мной. За Хаято. И они хотели его убить. В голове всплыла рана Хаято. Если бы я по случайному совпадению не оказалась рядом. Хотя случайностей не бывает, и искажения появляются не сами по себе. Но ухватиться за эту мысль не успела. Оказалась в горах. И стало не до размышлений. Ожидание убивало похлеще неизвестности. Но я продолжала верить.

Холодно, очень холодно. Я стояла в одной легкой рубашке и разодранных штанах. Руки заледенели, От холода зуб на зуб не попадал. Глаза закрывались. Хотелось спать. Затуманенное сознание сигналило об опасности. Нужно было подвигаться, разогнать кровь. Но сил уже не осталось. Я не заметила, как исчез ликархонт. Не заметила, как из пещеры вышел высокий мужчина в белых одеждах. Даже когда подошел и неожиданно сказал:

— Здравствуй Юля!

Я не смогла ответить. Меня сковало странное оцепенение. А потом накрыла блаженная темнота. Из теплых объятий беспамятства меня постоянно бесцеремонно вырывали. Трясли, что-то кричали прямо на ухо. Как же громко и утомительно. Я хотела погрузиться дальше, там так спокойно и хорошо. Смутно помню, что меня несли, что мужчина ругался:

— Сваргальф почему сразу не сообщил? Она замерзла…. Да. Бестолковый мальчишка. Жизнь не чему его не научила….

Один раз я даже смогла разлепить тяжелые веки. Отстранено отметила необычный цвет глаз мужчины теплого золотисто-янтарного оттенка. Он ласково улыбнулся и заговорил. Мягкий бархатистый тембр окутывал теплом и дарил спокойствие:

— Бедный ребенок. У меня уже входит в традицию при каждой нашей встрече вырывать тебя из ледяных лап смерти. Не бойся девочка. Ты проживешь долгую жизнь. Только не закрывай глаза. Спать пока нельзя. Потерпи маленькая.

Я смотрела в эти необыкновенные глаза и верила. А затем стало больно. Боль была невыносимой. Как будто тысячи острых игл впивались в кожу. Я, то теряла сознание, то приходила в себя. Мужчина болезненно растирал окоченевшие конечности и ласково уговаривал. Но слова не доходили до бессознательного разума. Облегчение приносили лишь прикосновения Волчика, и то кратковременное, а затем снова накрывала нестерпимая боль. Наконец мои мучения прекратились. Незнакомец, завернув меня в простыню, отнес на кровать. Расцепив зубы, он влил мне в рот горький отвар, и я провалилась в тревожный сон.

Меня будили, чтобы влить следующую порцию отвара, а затем я снова погружалась в липкие грезы сна. Меня, то трясло от озноба, то душил лихорадочный жар. Болезнь не отпускала. Иногда мне виделось бледное, обескровленное лицо мужа. Он касался меня ледяными пальцами. В такие моменты казалось, что сама смерть пришла забрать меня. Я истошно кричала, брыкалась. Кто-то крепко держал горячими, как огонь руками и снова вливали мне в горло обжигающую жидкость. Я забывалась зыбким сном.

Проснувшись, я долго лежала, прислушиваясь к своим ощущениям. Затекшее тело противно ныло, отдаваясь в голове тупой болью. Я открыла глаза и тут же пожалела об этом. От резкого света в глазах потемнело, и потекли слезы. В следующие несколько минут я привыкала к рассеянному свету. Наконец мне удалась оглядеться. Тяжело повернув голову, разглядела очаг. В нем ярко горел огонь, тихо потрескивали горящие поленья. Я перевела взгляд на стол заваленный посудой и какими-то баночками. На полу возле кровати обнаружила волка. В его глазах синим пламенем отражался огонь. При моем шевелении он поднял голову и пристально посмотрел на меня. Я попыталась улыбнуться. Но пересохшие губы отказывались слушаться. Волчик подскочил и ткнулся горячим носом в ладонь. Затем лизнул и, положив голову мне на грудь, заглянул в глаза. Он смотрел взглядом побитой собаки. Мне стало жалко его. Попыталась его утешить, но из горла вырвались нечленораздельные хрипы. Тогда еле подняв ослабшую руку, положила на голову между ушей и, успокаивая, погладила. Волк расслабился и прикрыл глаза от удовольствия, а затем тихо произнес:

— Это моя ошибка. Я не доглядел за тобой. Не почувствовал твоего состояния.

— Все хорошо Волчик. Все уже позади, — мысленно обратилась я к нему, — Как я здесь оказалась?

В этот момент в комнату вошел мужчина с золотыми глазами и широко улыбнувшись, направился к кровати. В руках он держал чашку с чем-то дымящимся. Осторожно приподняв меня и подоткнув подушку, приложил чашку к губам. Рот обожгло горьким отваром. Я поморщилась. Мужчина весело сказал:

— Пей, пей. Не морщись, — по-моему, все знахари одинаковые. Нита говорила также, когда поила тем отвратительным лекарством, — как себя чувствует наша болезная?

— Не плохо. Все болит. Значит, жить буду. Спасибо вам…, - я замялась.

— Мое имя Тахока. Раз проснулось чувство юмора, значит и, правда выживешь. Но постельный режим, ни кто не отменял и лекарства тоже. Будешь следовать моим предписаниям. Скоро поднимешься на ноги. Сейчас принесу бульон. И снова спать. Сон лучшее лекарство.

— Тахока простите. А сколько я провела в беспамятстве.

— Две недели. Испугала ты нас. Твой хранитель себе места не находил. Его сила не помогала, лишь на время, принося облегчение. У тебя было сильное истощение. Обморожение и как следствие лихорадка. На сегодня с тебя хватит разговоров. Отдыхай пока.

— Тахока подождите. Можно еще один вопрос? — его губы тронула улыбка, а я срывающимся от волнения голосом спросила, — После нашего появления к вам не приходил мужчина с серыми глазами?

— Юля тебе не стоит волноваться. Этот высокородный оболтус жив и здоров. А теперь отдыхай.

Следующее мое пробуждение было не столь болезненно. Потихоньку силы возвращались ко мне. Я решила, что могу самостоятельно сесть. Беспомощность угнетала. Мысли о том, что посторонний и довольно приятный мужчина ухаживал за мной две недели. Поил, обтирал, не говоря уж о том, что все нужды организма при этом никуда не испарились и, всего скорее справлялась я под себя. Мамочка как же стыдно! Раньше я об этом как то не задумывалась. Но сейчас, когда эти самые нужды пробудили ото сна. Стало стыдно вдвойне. Дрожащей рукой оперлась о край постели и попыталась приподнять ослабшее тело. Безрезультатно. Я предприняла еще несколько попыток, но в итоге обессилено откинулась на подушки. Зло зыркнула на Волчика, который внимательно наблюдал за моими трепыханиями и, не удержавшись, съязвила:

— Из тебя хранитель никудышный. Вместо того чтобы сверкать на меня синими глазищами помог бы.

Бесшумно открылась дверь, и на пороге показался Тахока. Он нахмурил брови и строгим голосом, каким обычно мама ругала меня, спросил:

— Позвольте узнать, а куда вы собрались юная госпожа?

— Тахока мне очень нужно.

Я потупила глаза и покраснела как помидор. Так стыдно мне еще не было. Он что-то неодобрительно сказал на незнакомом языке и подошел ко мне. По дороге он выудил из сундука толстые вязаные носки и что-то наподобие унтов. Все это он надел на меня и подхватив под грудь начал поднимать.

— Не торопись. Осторожно. Голова закружится.

Голова все же закружилась. На мгновение комната покачнулась и меня повело. Знахарь перехватил меня за талию, а я крепче вцепилась за его руку. Накинув на меня толстый меховой плащ, он повел меня на выход. Мы вышли в полутемный коридор. На стенах тускло горели факелы. Их трепещущее пламя отбрасывало бледную тень. Я бесцельно разглядывала каменный пол пока мы шли по коридору — тоннелю. Тахока остановился у тяжелой, деревянной двери и толкнул ее. За ней оказалась просторная уборная. Он провел меня внутрь и совершенно серьезным тоном произнес:

— Как только закончишь. Позови меня. Я буду ждать за дверью.

Я смиренно кивнула. Стыд, стыдом, а слабость во всем теле присутствовала неимоверная. И я признала тот факт, что без знахаря не прошла бы и пяти шагов.

Дни потекли неспешным чередом. На третий день я начала вставать и немного ходить по комнате, делала легкую гимнастику, разминая тело. Тахока приветствовал мои порывы, только просил не усердствовать. А вчера осуществилось самое заветное желание. Я, наконец, самостоятельно приняла ванну. Какое это блаженство погрузиться в горячую воду. До этого Тахока обтирал меня влажным полотенцем. От смущения я не знала, куда девать себя. А вечером после ужина я сидела возле очага и с интересом наблюдала, как знахарь пересыпает порошки и колдует над всевозможными баночками. Волчик иногда пропадал на целый день, но неизменно возвращался под вечер. Довольный он клал голову мне на колени, и я неустанно гладила его за ухом.

Лишь одно беспокоило. На все мои расспросы о Хаято, знахарь неуклонно уходил от ответа. От Волчика я тоже не добилась вразумительного ответа. Поэтому все чаще стали закрадываться тревожные мысли. Иногда мне казалось, что Тахока, что-то скрывает. В такие моменты накатывала депрессия. А в мысли лезло все, что не попади. Что Хаято тяжело ранен и находится при смерти. Или что он просто бросил меня. Отослал подальше с глаз долой. За эти дни я передумала множество вариантов, накручивая себя до такого состояния, что просто ненавидела мужа. Вот и сегодня безрезультатно подвергнув знахаря допросу, в итоге впала не в лучшее настроение. Волчик снова исчез. Тахако сославшись на дела, скрылся в конце коридора. И теперь я в одиночестве сидела возле очага и тупо смотрела на тлеющие поленья. В руках держала так и не раскрытую книгу. Как оказалось, местные письмена в отличие от речи я вообще не понимала. Поэтому разглядывала только картинки. При этом чувствуя себя безграмотной дикаркой. Я не заметила, как задремала. Очнулась от зудящего ощущения в затылке. Резко обернулась и наткнулась на Хаято. Он стоял, облокотившись о дверной косяк, и напряженно наблюдал за мной. Меховой плащ покрывал слой снега. Он начал таять и стекая по ткани, капал на пол. Там уже образовалась приличная лужа. Сколько же он стоит здесь. Я посмотрела на лицо любимого и непроизвольно ахнула. Лицо осунулось. Двухнедельная щетина покрывала всегда чисто выбритый подбородок. Под глазами залегли синяки. Глаза лихорадочно блестели. Он кусал бесцветные губы. Злость и ненависть схлынули, уступая место щемящей тревоге. Я подскочила. На пол с глухим стуком упала книга. Я подлетела к нему, прижав свои ладони к его холодным щекам, заглянула в глаза и тихо спросила: