Она достаточно любила меня, но я точно уверена, что не нравилась ей. И я не переживала из-за этого, потому что любила ее достаточно, чтобы хватило на нас обеих.

Джереми был достойным мужчиной, и я всегда втайне задумывалась, сможет ли он вернуть ту маму, что была у меня до болезни Габи. Маму, которая могла посмотреть в мою сторону. Маму, которая любила меня, но не так сильно, как я ее. Я правда скучала по той маме.

Соскребая черный лак на ногтях, я вздохнула. Пастор продолжал говорить о Габи, как будто знал ее. Он не знал ее. Мы никогда не ходили в церковь, поэтому тот факт, что мы были в ней прямо сейчас, был немного драматичным. Мама всегда говорила, что церковь внутри нас, и что ты можешь найти Бога во всем, поэтому нет причины ходить в здание церкви каждое воскресенье. Я думала, что это просто был ее способ сказать: «Я сплю подольше по воскресеньям».

Не было ни единого шанса, что я могла оставаться в церкви на секунду дольше. В месте молитв и веры, я чувствовала, будто задыхаюсь.

Я повернула голову к дверям церкви, когда в мои уши ударила еще одна церковная песнь. О боже мой. Сколько у них песен? Оттолкнувшись от скамьи, я вышла наружу, чувствуя летнее тепло на своей коже. Было ярче, чем в предыдущие годы. Несколько капелек пота скатилось с моего лба еще до того, как я достигла ступенек. Оттянув черное платье, которое была обязана носить, я старалась не шататься на непривычно высоких каблуках.

Некоторые люди, вероятно, подумали бы, что это странно, что я надела платье, которое выбрала моя умершая сестра. Но это была Габи. Она всегда была немного безумной, как например, говорила о своей смерти, прежде чем она наступила, прежде чем она даже заболела, и, желала, чтобы я выглядела лучше всех на похоронах. Платье было немного маловато для меня в талии, но я не жаловалась. Кто вообще мог жаловать здесь?

Сев на верхнюю ступеньку церкви, я расположила локти по бокам своего тела, согнув их так, чтобы я могла чувствовать немного боли от давления, которое применяла. Похороны были скучными. Я наблюдала за муравьем на верхней ступеньке, который выглядел немного ошеломленным и в замешательстве, бегая туда-сюда, влево и вправо, вверх и вниз.

— Ну, кажется, у нас есть много общего, мистер Муравей.

Я прикрыла глаза от солнца и посмотрела в голубое небо. Глупое голубое небо, всеобщее счастье и прочая ерунда. Даже хотя я прикрыла глаза, солнце светило теплом на меня, увеличивая мои угрызения совести и чувство вины.

Я наклонила голову, изучая ступеньки из цемента, вырисовывая кончиком каблука бесконечный круг. Я не была в этом уверена, но считала, что одиночество — это болезнь. Инфекционное, отвратительное заболевание, что медленно прокрадывалось в твою систему и овладевало тобой, даже хотя ты пытался бороться с ним изо всех сил.

— Я помешал? — сказал голос позади меня. Голос Бентли.

Повернувшись, я увидела, что он стоит с сундучком в руках. Он улыбнулся мне, но в его глазах была печаль. Я похлопала по месту на ступеньках рядом со мной, и он быстро принял мое безмолвное приглашение. Габи одела и его тоже. Синий пиджак был поверх его поношенной футболки с Битлз. Люди внутри, вероятно, странно смотрели на него, из-за выбора одежды, но Бентли не заботило, что думали другие. Он заботился только об одной девушке, ее желаниях и потребностях.

— Как дела? — спросила я, положив руку на его колено.

Его голубые глаза нашли мои зеленые, и сначала он рассмеялся. Тем не менее, мы оба знали, что это был смех от страдания. Мои губы изогнулись. Бедный парень. Он накрыл лицо руками и свернулся на ступеньках. Я слегка ахнула, почти чувствуя, как его сердце разбивается на кусочки. Прежде, я всего один раз видела, как Бентли плачет, и это было, когда он выиграл билеты на концерт Пола Маккартни. Это были очень разные типы слез.

Смотреть как он ломается, заставляло меня чувствовать себя такой беспомощной, все что я хотела — это поглотить всю его боль и отправить ее в космос, так, чтобы он никогда не чувствовал ее снова.

— Мне так жаль, Бентли, — тихо сказала я, обернув руки вокруг него.

Он продолжил плакать еще некоторое время, прежде чем вытер слезы.

— Я такой идиот, что сломался прямо перед тобой. Последнее, что тебе нужно видеть — это как кто-то разваливается на части. Прости, Эшлин, — вздохнул он. Он был самым милым парнем, которого я когда-либо встречала. Жаль, что хорошие парни, могли чувствовать боль, потому что все знали, что их сердца наиболее уязвимые.

— Никогда не извиняйся передо мной. — Переплетая свои пальцы, я положила подборок на верхушку своих рук.

Он наклонил голову в мою сторону и подтолкнул меня в плечо.

— Как дела? — спросил он, смотря на меня тем же самым заботливым взглядом, что и всегда. Моя сестра влюбилась бы в него еще больше за то, что он пришел проверить меня. В мире, который наступает после этого, я была уверена, что она улыбалась, пока зависала с Тупаком и мамой Немо.

Небольшая улыбка коснулась моих губ, и простое напоминание, что я не одна, кому больно, скользнуло в мою голову. Бентли значил мир для Габи, но Габи была вселенной для Бентли. Он был на два года старше нас. Мы познакомились, когда он был одиннадцатиклассником в старшей школе. Габи была десятиклассницей, а я девятиклассницей, так как оставалась на второй год из-за проблем со здоровьем.

Через несколько недель Бентли начнет свой второй год обучения в колледже, вернувшись на север, где он учится на врача, что было иронично, потому что прямо сейчас он страдал от разбитого сердца, что ни одно лекарство не могло излечить.

— У меня все в порядке. — Это была ложь, и он знал, но это было нормально. Он не будет спрашивать меня об этом. — Ты видел там Генри? — спросила, на мгновение повернувшись, чтобы посмотреть на двери церкви.

— Да, видел. Мы немного поговорили. Ты говорила с ним?

— Нет. Я даже не говорила со своей мамой. Несколько последних дней. — Дрожь в моем голосе была заметна Бентли, и он обнял меня за талию и притянул ближе в комфортное объятие.

— Она просто скорбит. У нее нет дурных намерений. Я уверен в этом.

Я провела пальцами по ступенькам, ощущая грубую текстуру под своей гладкой кожей.

— Я думаю, она хотела бы, чтобы это была я, — сказала я тихо. Слеза покатилась по моей щеке, и я повернула голову к Бентли, которому, казалось, было больно за меня от моих собственных слов. — Я думаю, что она даже не может посмотреть на меня, потому что, ну... я просто дьявольский близнец, который выжила.

— Нет, — сказал он решительно. — Эшлин, в твоем теле нет ничего дьявольского.

— Откуда ты знаешь это?

— Ну, — он выпрямился и подарил мне глупую улыбку. — Я врач. По крайней мере, учусь на него. — Я не могла ничего поделать и рассмеялась на его комментарий. — И просто ты знаешь... во время последнего разговора, который был у нас с Габи, она продолжала повторять, как она счастлива, что это не ты.

Я прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать слезы, что уже были готовы политься.

— Спасибо, Бентли.

— В любое время, дружище. — Он обнял меня в последний раз, прежде чем мы отстранились. — Это приводит меня к следующему моменту. — После того как он потянулся к сундучку рядом с ним, он поднял его и положил мне на колени. — Это от Габи. Мне сказали отдать его тебе, чтобы ты открыла после похорон сегодня вечером. Я не знаю, что в нем. Она не сказала мне. Просто сказала, что это для тебя.

Я уставилась на деревянный сундучок и провела пальцами по нему. Что может быть внутри? Что делает его таким тяжелым?

Бентли поднялся со ступенек и засунул руки в карманы. Я слушала его шаги, когда он подходил ближе к дверям церкви и открыл их, из-за чего изнутри был слышен тихий гул слез, что становился более разрушительным. Я не подняла взгляд, тем не менее, я знала, что он все еще здесь.

Он прочистил горло и подождал несколько мгновений, прежде чем заговорил:

— Я собирался попросить ее выйти за меня, ты знаешь.