Полковник юстиции
Полковник юстиции
Котляр Николай Михайлович
Именем закона
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Проект "Военная литература": militera.lib.ru
Издание: Котляр Н. М. Именем закона. — М.: Воениздат, 1981.
OCR, правка: Андрей Мятишкин
[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
Котляр Н. М. Именем закона. — М.: Воениздат, 1981. — 221 с., с портр. — (Военные мемуары). / Тираж 65000 экз. Цена 1 р. 10 к.
Аннотация издательства: Автор во время Великой Отечественной войны был военным прокурором 5-й ударной армии и первым военным прокурором поверженного Берлина. В своих воспоминаниях он рассказывает о деятельности армейских юристов по укреплению в частях и соединениях социалистической законности и воинского правопорядка, об их вкладе в обеспечение успешных боевых действий и налаживание мирной жизни в Берлине.
СОДЕРЖАНИЕ
К читателю [3]
Неожиданный вызов [5]
Новые заботы [25]
Молчат ли законы на войне... [39]
Это звало к возмездию [45]
Нечисть и плесень [54]
На кюстринском плацдарме [57]
Решающий удар [79]
Встреча с деловыми людьми [89]
В поисках Гитлера [91]
Первые шаги [102]
Восьмого мая на рассвете... [109]
Эхо войны [116]
Визит к Вильгельму Пику [129]
Батальон смерти [133]
У истоков новой жизни [138]
Гибель командарма [145]
Межсоюзническая комендатура [153]
Показания Эмилио Бюге [161]
Юристы из Москвы [166]
Без права на ошибку [174]
Командировка к союзникам [178]
В нюрнбергском Дворце юстиции [192]
На суде в Дахау [201]
Тревожные слухи [213]
Именем закона
Иллюстрации
К читателю
Неожиданный вызов
Новые заботы
Молчат ли законы на войне...
Это звало к возмездию
Нечисть и плесень
На кюстринском плацдарме
Решающий удар
Встреча с деловыми людьми
В поисках Гитлера
Первые шаги
Восьмого мая на рассвете...
Эхо войны
Визит к Вильгельму Пику
Батальон смерти
У истоков новой жизни
Гибель командарма
Межсоюзническая комендатура
Показания Эмилио Бюге
Юристы из Москвы
Без права на ошибку
Командировка к союзникам
В нюрнбергском Дворце юстиции
На суде в Дахау
Тревожные слухи
Примечания
Иллюстрации
Николай Михайлович КОТЛЯР
К читателю
Война прервала бурное, насыщенное творчеством течение жизни моих сверстников, тех, кому к ее началу было к тридцати или чуточку больше. Сердца наши были переполнены радужными надеждами, ожиданиями предстоящих свершений — мы зримо ощущали новую, социалистическую эру. Каждый из нас имел любимую работу, избрал свой путь в жизни и стремился к тому, чтобы свои силы, свои знания отдать народу. В этом мы видели смысл нашей жизни.
Фашизм и война встали перед нами черной силой, разрушающей то, во имя чего мы жили и без чего сама жизнь не была жизнью.
На войне каждый шел одной и той же дорогой — через бои к победе. Но каждый шел по-разному. Был свой путь и у тех, кто носил на петлицах, а потом на погонах щит и два меча — эмблему советских военных юристов. Об этом пути и рассказывается в моих записках. Я не ставил себе целью передать опыт работы военных прокуроров или технику расследования уголовных дел, а просто стремился показать воина-юриста, шагавшего по дорогам войны рука об руку со всеми и со всеми пришедшего к Победе.
Выражаю глубокую признательность генерал-полковнику юстиции А. Г. Горному, генерал-лейтенанту Ф. Е. Бокову, полковнику юстиции Д. Г. Городецкому, полковнику Г. П. Солоницыну за помощь, оказанную мне при работе над книгой.
Автор [5]
Неожиданный вызов
Шла триста двадцатая ночь войны. В небе ни луны, ни звезд — низкие тучи, тяжелая чернота. Высоко над оврагом тоскливо стонали сосны и, кажется, жаловались на свою горькую судьбу, на то, что их, не имеющих никакого отношения к войне, к добрым и недобрым людским делам, дни и ночи беспощадно кромсают и калечат мины и снаряды. Сегодня артиллерийский обстрел начался с вечера. Сначала он обрушился на передовые позиции полков, а с полуночи — на штаб дивизии.
Землянки штаба 130-й стрелковой дивизии{1} и военной прокуратуры расположились в глубоком и узком лесном овраге. Снаряды, не причиняя им никакого вреда, гулко рвались то с недолетом, то далеко за оврагом. И все же на душе было тревожно. В землянке нас было трое: следователь старший военный юрист М. А. Кулешов, замкнутый, неразговорчивый человек, тоскующий о жене, с которой зарегистривался в загсе в последний предвоенный день, красноармеец Мария Стольникова, секретарь-машинистка, восемнадцатилетняя романтическая душа, живущая надеждой попасть в разведшколу и вершить большие дела в тылу врага, и я, военный прокурор дивизии. День прошел трудно, усталость мешала уснуть. Помимо воли припомнилось все, что было позавчера, вчера и сегодня. Несколько дней назад воины дивизии освободили многие населенные пункты в районе Старой Русы. Жители Лунева схватили не успевшего уйти с гитлеровцами старосту. Когда-то он жил в селе, но был раскулачен и выслан, а в начале войны появился вместе с фашистами и стал старостой.
На площади, возле сожженной гитлеровцами школы, селяне соорудили виселицу и учинили над изменником самосуд. Командир 528-го стрелкового полка майор [6] А. X. Кузнецов проезжал случайно через Лунево, когда на шею старосте уже набросили петлю. Появись он минутой позже, и не пришлось бы мне и следователю особого отдела столько дней заниматься стариком. Его доставили в прокуратуру со связанными руками двое подростков и немолодая, с изможденным лицом женщина. Подавая записку Кузнецова, она сердито заявила:
— Зря заступаетесь — предателей надо вешать... Он холуй немецкий...
К тому времени я уже немало прошагал по земле, побывавшей под фашистским сапогом, и не раз навертывались на глаза слезы, а в горле застревал ком при виде повешенных стариков, женщин, пристреленных детей. От гнева немело сердце. Казалось, попадись в руки виновник этих злодеяний — разорвал бы на части! И вот стоит передо мною один из тех, кто, как утверждают жители, прислуживал оккупантам, а может, и сам вешал и расстреливал! Он стоял спокойно, щуплый, в засаленной, штопаной-перештопаной ситцевой рубахе, небритый, со свалявшимися волосами на лобастой голове.
— Вот вы какой, — сказал я недружелюбно, — доигрались...
Старик посмотрел на меня долгим, испытующим взглядом, вздохнул и тихо сказал:
— Я играл, верно, только не так, как вы думаете. Отпустите их, — показал он на сопровождающих. — Я все расскажу...
Следствие длилось всего три дня. Выяснилось, что избавленный нами от виселицы человек действительно в 1929 году был раскулачен, затем перед ним извинились, восстановили во всех правах, однако в деревню он уже не вернулся — работал в городе на заводе. Когда вспыхнула война, его перебросили в оккупированный район как «раскулаченного», и фашисты клюнули на это — подобрали...
— Почему же вы не попросили, чтобы вас доставили хотя бы к первому ближайшему командиру? — спросил я, когда все прояснилось.
— Кого просить? Слова не дали сказать: схватили, связали, засунули в рот тряпку и поволокли на виселицу... Их, конечно, нетрудно понять... Как еще поступать с предателем, немецким прислужником...
...Когда освобождали старика, мне хотелось обнять его, сказать сердечно: «Великое тебе, отец, спасибо. С такими [7] нас никто не одолеет». Но, прощаясь, я только шепнул: «Бодрись, папаша!» В ту же ночь дивизионная разведка перебросила его через линию фронта с новым заданием.
...Заснул я незаметно, но на рассвете был разбужен телефонным звонком.
— Что у вас произошло? — огорошил вопросом комиссар дивизии К. А. Лазарев и, поскольку я, соображая спросонья, о чем может идти речь, долго молчал, добавил сердито: — Что же вы не отвечаете? Приказали немедленно откомандировать вас в распоряжение военного прокурора фронта Лиховидова. Натворили что-нибудь?
— Вроде нет.
— Заходите ко мне, разберемся...
Через несколько минут я был у полкового комиссара К. А. Лазарева. Связаться с прокурором армии или фронта нам не удалось, так что в десять утра я сидел уже в старенькой эмке с командировочным предписанием в кармане и держал путь к Валдаю — в военную прокуратуру Северо-Западного фронта. Ехали проселками и лесными дорогами, избегая большаков, которые беспрерывно бомбил или обстреливал противник. Май уже перевалил за вторую половину, но было холодно и сыро. Дороги развезло, и машина, с трудом вырываясь из одной лужи, тут же застревала в другой, еще более глубокой, выла, дрожала, казалось — вот-вот рассыплется.
До Валдая километров сто пятьдесят, а мы делали не более восьми — десяти в час. Возле какого-то хутора застряли надолго — впереди образовалась пробка. Об объезде нечего было и думать — справа и слева глубокие кюветы, и за ними — море торфяной жижи и лес, лес, лес...
Нахлынули воспоминания. Вот я — политбоец сводного Московско-Ленинградского коммунистического батальона, а с первого боя еще и парторг третьей роты. Командир подразделения никак не найдет дивизии, в которую нам надлежало влиться; кажется, это должна быть сотая. Но где она? Одни поясняли, что пробивается из окружения, другие — что ведет бои справа от нас. Между Минском и Смоленском какой-то бригадный комиссар приказал батальону занять оборону вдоль шоссе и прикрыть отход наших войск. Для поддержки нам придали несколько «заблудившихся» пушек и обещали помочь с воздуха.
Мы крепко заклинили шоссе и контролировали его более суток. Но к полудню следующего дня фашистские танки [8] оказались в нашем тылу. Стих грохот поддерживающих батальон пушек, и только одиноко и тревожно кружились над нами два-три «ястребка», словно предупреждая о надвигающейся беде. Танки противника, смяв тыл батальона и расправившись с артиллерией, устремились вперед. Тогда впервые услышал я горькое слово «окружение». Как выходили из кольца, знает только тот, кто бывал в таких переплетах. Потом угроза окружения и частые стычки с противником уже не очень пугали — отбившись от одной вражеской группы, мы вскоре сталкивались с другой и снова уходили, причинив немало вреда фашистам. Последний раз нас здорово потрепали западнее Ельни. Неся большие потери, батальон все же оторвался от наседавших гитлеровцев, вышел на боевые позиции 103-й стрелковой дивизии 24-й армии Резервного фронта и вошел в ее состав.