Он словно растворился в звоне колокольчиков, и я не спешила проходить дальше, тоже заслушавшись.

Но тут моего носа достигла пыльца цветов, и я чихнула. Он обернулся, и его глаза расширились, когда он понял, что звук издала я.

- Окаэри, - сказал он, и от этого я почувствовала себя более неловко, чем когда это говорила Диана. Из-за Томохиро по коже побежали мурашки.

- Я немного опоздала, - виновато сказала я.

- Вижу, - сказал он, рассмеявшись. – Смотри, что я рисую для тебя сегодня.

Я прошла вперед и села рядом с ним на траву. Он открыл блокнот, страницу покрывал почти законченный набросок. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами.

- И ты не шутишь.

Он усмехнулся и снял с ручки колпачок. Я положила ладонь на его руку.

- Думаешь, люди этого не заметят?

- В Торо Исэки? – сказал он. Я не сводила взгляд. – Кэти, это последний шанс попытаться. Другого не будет еще, кто знает, как долго. Я хочу попробовать.

- Ты точно с ума сошел, - сказала я. – Она нас растопчет.

Но он принялся ручкой заштриховывать рисунок. Он рисовал глаз, темное озеро чернил на странице. Он заштриховал ухо и гриву, морду, рисуя при этом длинные ровные линии, ручка скребла по бумаге. Рисунок поднял голову и повернул ее, чтобы прогнать муху с холки.

Приглушенный стук, за ним другой, и лошадь выскочила из-за хижины. Она казалась призраком, взгляд был пустым, а гриву покрывали поспешные штрихи Томохиро.

Томохиро рисовал все быстрее, уже его взгляд стал таким же отрешенным, как у лошади. Он добавлял детали, пририсовывал шерсть над копытами, мышцы на ногах.

- Думаю, хватит, - сказала я.

- А? – он дернулся, словно я разбудила его. Я указала на лошадь, нюхающую траву своим темным нарисованным носом.

Он прошептал:

- Я это сделал.

Он поднялся на ноги и нежно опустил блокнот на траву.

- Стой там, - предупредил он. Я послушно сидела, готовая разорвать рисунок, если понадобится. Лошадь подняла голову, когда Томохиро приблизился, и обеспокоено заржала. Томохиро шептал и шагал все ближе. Лошадь ударила копытом по земле и опустила голову.

Я смотрела, как он нежными руками касается морды лошади, и ожидала, что она его укусит. Пальцы вцепились в край рисунка, я ждала, когда раскроются челюсти.

Но лошадь только понюхала его руки и отвернулась к траве. Томохиро повернулся ко мне, его лицо сияло ярче, чем после победы в поединке кендо.

- Иди сюда! – крикнул он. Я вырвала страницу из блокнота и сложила в карман. На всякий случай.

Он помог мне взобраться на спину лошади, та медленно пошла вдоль хижины, а он запрыгнул позади меня. Облачка чернил поднимались в тех местах, куда ступали копыта лошади, и поднимались к ее гриве. Кожа лошади на ощупь была как мятая бумага, но теплая и живая.

Грива медленно развевалась, в ней вихрились чернила. Я осторожно коснулась гривы и запустила пальцы в теплые чернила.

Спирали чернил разбивались о мои пальцы и отлетали облачками.

- Готова? – спросил Томохиро, но ответа не дожидался. Он сжал бока лошади, и та помчалась вперед.

Я едва не упала на ее шею. Вцепившись пальцами в гриву, я уперлась ногами в ее бока.

Хижины проносились мимо, их не получалось разглядеть четко.

Плечи Томохиро прижимались к моим, его обнаженные руки потянулись к гриве, чтобы удержать его на спине. Влажный воздух ударялся мне в лицо, пока мы мчались по Торо Исэки, а смех Томохиро звенел в моих ушах.

Мы мчались к южному краю леса, лошадь замедлилась. Она обогнула деревья и повернула в другую сторону, где проходили свежие раскопки. Я задержала дыхание, когда лошадь перепрыгнула яму, в которой остались инструменты.

Когда мы добрались до конца поляны, до другого конца Торо Исэки, Томохиро сжал бока лошади, и та повернулась, снова устремившись на север. Мы кружились так множество раз, все расплывалось, и я чувствовала лишь жаркий воздух и дыхание Томохиро на моей щеке.

Он не нарисовал ни седла, ни уздечки, но лошадь все равно направлялась туда, куда хотел Томохиро. Может, он был прав, и лошадь была не живой, а лишь его продолжением. Томохиро напрягся, и лошадь ускорилась, он повернул голову влево, и лошадь тут же сменила курс. Я понимала, как много контроля это требует от него, и как мало делаю при этом я. Но я могла лишь довериться ему, и от этого было не очень приятно.

Лошадь начала дрожать от усилий, чернила слетали с ее белой шеи, словно черный пот. Томохиро легко остановил ее возле блокнота. Широкая улыбка сияла на его лице, он спрыгнул, и я последовала за ним, радуясь, что я снова стою на земле.

- Ну как тебе? – рассмеялся он, почесав нос лошади.

- Потрясающе, - сказала я, но тревога нахлынула на меня.

- Нужно было попробовать раньше!

- Да, но тебе пришлось много тренироваться, чтобы это получилось.

- И это только начало, - сказал он, и я заметила, что его взгляд стал легкомысленным, он был поглощен своими возможностями.

- Нельзя так спешить, - сказала я. – Не забывай, что случилось с Коджи, - он вытянул руку, и я отдала ему рисунок. Устроившись на земле, он перечеркнул рисунок ручкой. От скребущего звука ручки по бумаге мне стало не по себе.

Лошадь опустила голову к копыту. Она вздохнула, задрожав, а в глазах погас свет. Она рухнула на бок и разлетелась на спирали чернил, и на траве не осталось ничего, кроме маслянистого черного блеска.

- Я был слишком мал. Но ты это видела? – сказал он. – Она никого не ранила. Она была в моей власти.

- Да, - отозвалась я, но тон его голоса раздражал меня. – Давай отпразднуем это мороженым, - но он меня не слышал.

Он потянулся к сумке и вытащил бархатный кисет, вытряхнув на ладонь кисть и чернильницу.

Я задрожала.

- Томо.

Он снял с чернил крышку и обмакнул в них кисть.

- Томо, стой, - кожу покалывало от страха, в ушах гудело.

Он раскрыл блокнот на чистой странице, кисть коснулась бумаги, рисуя черные полосы. Чернила расплывались, они были слишком густыми для блокнота. А он словно был очарован этим, совершенно не боясь. Он не мог здраво думать. Может, об этой власти над собой он и говорил, но он так раньше себя не вел, по крайней мере, не при мне.

- Что ты рисуешь? – спросила я, в горле пересохло.

- Лошадь тебе показалась потрясающей, - говорил он, - но такого еще не испытывал никто. Я хочу, чтобы ты ощутила то, что могут только Ками. Другим такое не светит.

Я смотрела, как он вырисовывает изгибы, словно упражняется в каллиграфии. Длинные линии змеились по бумаге, а я пыталась понять, что именно он рисует. Что может испытать только Ками? Мысли роились в голове.

Я взглянула на его лицо, и его глаза напугали меня. Они были пустыми и призрачными, как у лошади. Глаза, что смотрели на меня свысока на школьном дворе, что светились, когда он смеялся в кафе, изменились этими черными озерами и смотрели напряженно на бумагу.

Его рука двигалась все быстрее, линии становились резкими.

Мой голос дрожал, а позже я заметила, что и руки трясло.

- Томо, ты меня пугаешь.

- Ручка слишком слабая, - сказал он не своим голосом.

Голос был хриплым, словно он задыхался, пока рисовал все быстрее.

- Теперь я это вижу. Это было лишь отражение.

- Хватит, - сказала я, ухватившись за конец кисточки. Я задела чернильницу запястьем, и она упала, разливая чернила на край блокнота и траву. Но Томохиро был сильнее меня, он продолжил рисовать, с упрямством двигая кистью.

- Знаешь, что умеют Ками? – сказал он отрешенным голосом, что ему не принадлежал. – Что умеют Ками, но не могут остальные?

Его голос стал шепотом.

- Лети.

Он рисовал дракона, длинного и закрученного в кольца, словно он был змеем, и я вспомнила обрывок с хвостом. Солнце озарило рот, полный сверкающих зубов, и я застыла.

Я попыталась выбить из его руки кисть, но он без усилий оттолкнул меня. Не сказать, чтобы я была такой слабой, просто Томохиро вдруг стал сильнее. Намного сильнее. Он смотрел на бумагу огромными пустыми глазами, ужасающая усмешка растянула его губы. И вдруг челюсти дракона задвигались, он бросился к Томохиро и вцепился в его запястье.