Я пыталась забыться, но в толпе, где я хотела затеряться, мои светлые волосы никогда не позволили бы этого сделать.

Глава 3:

- Окаэри!

- Ты так будешь постоянно делать?

- Пока не подыграешь.

Я вздохнула.

- Тадаима, - произнесла я ровным голосом. – Я дома. Рада?

Диана нахмурилась.

- Не совсем.

Я постучала туфлями о ступеньку, сбрасывая обувь, и отправилась к дивану.

- Эй, тяжелый день? – сказала Диана, обеспокоившись.

- Нет, - пробормотала я. – Просто устала.

- Ты поздно, - сказала она. – Выбрала кружок в школе?

- Ходила в кафе с Юки, - сказала я. Лучше не говорить о стычке с Томохиро. Или о том, что на меня хотели напасть рисунки, обнажив зубы.

- Отлично! Видишь, у тебя уже есть друзья!

Я поежилась.

- И я записалась в кружок английского в школе.

- Ах, - сказала Диана. – Да, такое и происходит с гайдзинами. А еще куда-нибудь вступила?

- Кружок чайной церемонии с Юки.

- Рада, что ты все же заинтересовалась местной культурой.

Я закатила глаза.

- Не в этом дело. Я и не говорила, что мне не интересна Япония.

- Знаю. Это лишь тоска по дому, - и она не все сказала. Тоска по маме. И дом, куда я могла бы вернуться.

- А как твой день прошел? – спросила я. Она удивилась и сильно обрадовалась, когда я спросила.

- Загружено, - сказала он. – Очередной учитель английского выходит замуж, а потому мне пришлось заменять ее дополнительно. И теперь свободного времени совсем нет.

- Ты ее заменяешь, потому что она выходит замуж?

- Она собирается стать домохозяйкой, - сказала Диана. – Как и многие женщины в Японии. Не все, конечно, но Ямада чтит традиции. Так что я загружена.

- Тайхен да нэ, - протянула я, вытягивая ноги на диване. Диана улыбнулась мне.

- Да, сложно, - сказала она. – Но, как я вижу, дополнительные занятия себя оправдывают.

- Дай мне еще четыре или пять месяцев, - улыбнулась я.

Я помогла Диане расставить тарелки со спагетти, и мы ели в уставшей тишине. Посреди ужина Диану друзья вызвали выпить, и она поспешно нацепила на уши золотые серьги, а я в пятый раз сказала, что и сама посижу дома.

- Мне шестнадцать, ты же знаешь.

Диана бегло осмотрела меня и вскинула брови.

- Знаю.

- Все в порядке, - сказала я, подталкивая ее к двери. – Развлекайся.

- Если что, у тебя есть мой номер кейтай, - спешно добавила она.

- Иди! – сказала я.

- Иттекимас.

- Да, да, - сказала я, но она не сдвинулась, хмурясь, пока я не пробормотала ответ. – Иттерашай, - иди и вернись невредимой.

Хотела бы я пойти куда-нибудь, забыв о Томохиро. А теперь я осталась в пустой квартире, заполненной тишиной и воспоминанием о нем, обнимающем плачущую беременную подружку.

Я включила лампу на столе в своей спальне и подняла крышку ноутбука. Цвета закружились, компьютер ожил и загудел, а я думала о Танаке и Томохиро на занятии по каллиграфии, о разрезанном холсте, истекавшем чернилами.

Могли чернила течь всю ночь? Сколько он туда намазал? И что он сделал своему другу Коджи?

Мне пришло письмо от бабушки, новости о ситуации с опекой. Со здоровьем дедушки все еще все было плохо. Но он проходил химиотерапию, а потом его собирались проверить, удалось ли приостановить болезнь. Прошу, пусть так и будет. Я не хочу терять кого-то еще.

Я напечатала ответ, закрыла ноутбук и рухнула на кровать. В тусклом свете настольной лампы я разглядывала потолок. Тонкие лучи света падали на стену, разбивая полумрак. Я пыталась представить себе кандзи «меч», но не смогла. Я села и отыскала на столе словарик, у Дианы был электронный, но я все еще не могла легко читать кандзи, чтобы его использовать. «Меч» не выглядел сложным для написания, особенно, для Томохиро. Он состоял всего из десяти линий.

Я закрыла словарь и легла обратно, пытаясь представить, как Томохиро стоит в классе искусств, держит кисточку пальцами. Выгибая руку, он гладкими линиями набрасывал рисунок.

Он немного сутулился, но не казался мне неуклюжим.

Он двигался осторожно, и я не понимала, как можно было порезаться об установленный на мольберте холст.

Может, там был обломок ногтя или скрепка, как предполагал Танака.

Но если он рисовал, то зачем касаться задней части холста?

Я представила пятна красной крови поверх кандзи, черного, как ночь. Изорванный холст, и чернила, словно кровь, вытекают из мусорного ведра, вязкие, как и те чернила на ступеньках гэнкана.

И если его отец не одобрял рисунки, на которые он «тратит» время, то я представляла, что он скажет о беременной подружке.

Если узнает, ведь пока что это явно не произошло.

Не сказать, что это имело значения. А, может, и имело. Но мне и своих забот хватало. Мне не нужны были двигающиеся рисунки с острыми зубами и взрывающиеся ручки. Мне не нужно было пересекаться с юношей, что побил лучшего друга, а после этого просто сменил школу. Я просто должна была сказать ему, чтобы он не лещ, и тогда я больше не буду на него смотреть.

Я прикрыла глаза, комната была тускло освещена, и мои мысли ускользнули в сон.

Неделя пролетела, полная дополнительных занятий и часов в кружке садо, где я училась крутить чашку три раза в ладони, чтобы восхититься нарисованными цветами вишни и листьями, окружавшими лакированную чаван. Я писала строка за строкой кандзи. Учиться становилось проще, японский удавался лучше, и я начинала задумываться над правотой Дианы. Может, я недооценивала свою способность к языкам.

- Угадай, что? – спросила Диана за завтраком. Я оторвала взгляд от кексов и меда.

- Что же сделало тебя такой мечтательной? – спросила я.

- Цветение вишни, - сказала она. – Уже заметили первые деревья в Киото и Осаке, а в Камакуре зацвело все дерево.

- И Шизуока будет дальше?

- Не удивлюсь, если ты уже увидишь цветы по пути в школу.

Наверняка странные деревья в Сунпу уже вспыхнули розовым и белым, раскрашивая тусклый парк. Большая часть деревьев была покрыта почками, но мои глаза искали сакуру, пока я плелась в Сунтабу.

Когда я отодвинула дверь класса, все только и говорили о деревьях. Это так важно?

- Кэти-чан! – позвала Юки, и я не упустила наличие суффикса, указывающего на дружбу. Она помахала мне с места, где сидела с друзьями, что скромно улыбались.

- Утречко, - сказала я.

- Сакура расцвела. Мы собираемся на школьный пикник в пятницу!

- Пикник? – сказала я. – Отлично! – быть на улице вместо школы могло бы уберечь от проблем. Все не могли дождаться, сидя в классах, мыслями уже представляя пикник. Мы смотрели в окна на летящие лепестки вишни, что кружились, падая с деревьев, а потом прозвенел звонок с последнего урока.

Кружок чайной церемонии начался, когда мы с Юки закончили вытирать доску и опустошать мусорные ведра.

Учительница гудела о том, как перемешивать чай, и странное зеленое вещество в наших чашках становилось густым горьким чаем. Она принесла домашние сладости, что ели с чаем – розовые пирожные нерикири в виде цветов и манджу, полные пасты из красных бобов.

Сначала текстура красных бобов насторожила меня, но после почти двух месяцев в Японии я, похоже, привыкла.

Диана проснулась в полшестого утра, чтобы приготовить карааге, онигири, насуби и сварить яйца для бенто на пикник.

- Можешь взять бутерброды с арахисовым маслом на любование цветами, - сказала она, и тут я с ней согласилась. – Вот только я не знаю, как делать данго, - добавила она, смутившись.

- О, конечно, данго, - сказала я.

- Скажи, что ты знаешь, что такое данго.

Я поежилась.

- Юки, может, принесет немного. Съедим их.

И только когда я развернула розовый платок, которым она завязала коробку, я обнаружила, что она уложила еду в свою коробку, более дорогую, чем у меня, традиционную черно-красную бенто с двумя слоями и огромным количеством еды, чтобы делиться ею.