– С ума сошла?! – ахнула я вместо приветствия. – Без куртки даже!

Лебеда налетела, оглушительно шмыгая носом, я расстегнула плащ, вылезая из рукавов, перетянула его на одно плечо и попыталась укрыть нас обеих.

– Не хотела, чтоб ты с дурными мыслями уходила, – объяснила Лебеда, смело, гордо и одновременно как-то жалобно, с явной мукой заглядывая мне в глаза. Не знаю, как сказать. Я слишком часто к ним, к моим товарищами, слов подобрать не могу.

– Да ладно тебе, – невнятно отозвалась я. – Я ни на кого из вас никогда зла не держала. Разве что на деда...

– Я ж... – Лебеда нахмурилась. – Я ведь...

Догадавшись, что сейчас она произнесет что-то важное и близкое лично ей, я поспешно сказала:

– Да не говори ничего. Потом же сама жалеть будешь.

– Не буду, – упрямо мотнула головой Лебеда. Волосы у меня промокли, едва сняла капюшон, и тогда мы с подругой, верно, были как две бродяжки, которых даже на порог постоялого двора не пустили.

– Я, может, давно хотела сказать, – продолжала Лебеда. – Потому что нельзя так... тошно ж, Полынь, когда ничего сказать не можешь... И почему молчим? Вроде друг друга знаем, похожи, с кем еще-то говорить?..

Я не останавливала ее, но и не поддерживала, и потому скоро она осеклась и вздохнула:

– Я ж приютская, Полынь... Знаешь, каково там нашим?

– Плакун тоже из приюта, – вместо ответа сказала я. – Он рассказывал.

– Ты, наверное, спросила его?

– Само как-то получилось.

– Он хороший, – снова вздохнула Лебеда. – Хороший парень. Все плохое забывает, ровно и не было. Сбежал он, да? Не отвечай, иначе и быть не может. Все наши сбегают рано или поздно, вот как я... Так про что я, не в том дело! Вот... вот ты пришла ко мне – я знаешь что вспомнила? Как меня мать оставила... Та, видишь, тоже честная была. Все своих к порогу подбрасывали, младенцами, а моя... Мне семь лет было, представляешь? Семь! Отца не знаю, а она... Уезжаю, мол, работа важная, а я больше себя мучить не могу...

– Так и сказала? – не поверила я.

– Так. Ты не думай, не преувеличиваю... Я видела, что ей тяжело рядом со мной... И дальше говорит – прости, тебе деньги оставляю на содержание, но пока не вырастешь, быть тебе в приюте... Сказала – друзей там себе найдешь, – Лебеда усмехнулась горько и зло. – Нашла тоже, чем утешить... И деньги мне ее... Ни монеты не взяла, убегая. Я ведь тоже гордая! – подруга вскинула голову, едва не ударив меня лбом в челюсть. – Прям в мать!..

Я молчала, не зная, что она хочет от меня услышать.

– Видела ее потом? – спросила я.

– Видела, – после долгого молчания глухо уронила девушка.

И я поняла – все, граница, больше ничего не скажет. К лучшему... Но словно сама в тот миг, проклиная себя и Лебеду, увидела... Поджидала давно примеченную карету – синюю, в позолоте, – поджидала за воротами, потому как в город лучше не соваться... Видела – кони, мчащие по грязи, темные брызги с колес, хлещущий ливень, светлое чистое лицо, – один миг! – и тонкая белая ручка, поправляющая узорчатую шторку. И до того тогда больно стало, и до того страшно – уже сейчас... Ведь тоже обочина, и тоже дождь, и тоже ноги вязнут в грязи, а по щекам катятся слезы и вода.

– И вот ты пришла, – всхлипнув, пробормотала Лебеда. – И говоришь – ухожу, делайте, что хотите...

– Я не так сказала...

– Да какая разница... Меня словно в то время отнесло, с головой накрыло. Сорвалась на тебя... Я ж знаю, что ты вернешься.

– Все вернутся. Может, даже раньше меня.

– Это в каком смысле? – Лебеда нехорошо прищурилась. – Подвох чуешь, что вовремя не вернешься?

– Да нет, – поморщилась я и криво ухмыльнулась. – Просто я этого старика уже жду-жду... Как бы не получилось – что мне восемь дней, то ему месяц...

Лебеда рассмеялась нервно и громко. Еще какое-то время мы стояли, обнявшись... Капли стекали за шиворот, и рубаха на спине уже совсем промокла.

Сначала было легко – ведь ухожу без обид, – потом стало как-то... муторно на душе, тяжело. Лебеда, она ж старше меня на два года, а я себя матерью ей чувствую. Той матерью, которая не оставила, а просто уходит – и потом обязательно вернется. Ни к Вьюнку такого не чувствовала, ни даже к Белозеру. Дожила!..

Это понимание едва не толкнуло меня на злость по отношению к подруге, вот еще бы немного поразмышляла – и прогнала бы Лебеду, вместе с ее признаниями и воспоминаниями, мне совсем не нужными! Как будто мне себя мало! Много, иногда даже слишком много...

– Сказала бы тоже что-нибудь, Полынь, – вдруг попросила Лебеда. – Твои родители магами были?

– Да. Оба, – то ли уши мне водой залило, то ли голос и вправду изменился.

– Расскажи. Легче будет.

И вроде ничего особенного там, в моем прошлом, не было, а заставить себя произнести хоть слово не могла. Не хотела. Никого это не касается, кроме меня.

– Полынь...

Я глубоко вдохнула, отвела взгляд и...

– Идут, – заметила я. – Дождалась все-таки.

Лебеда быстро-быстро принялась оттирать с глаз слезы, будто и забыла, что дождь и так их спрячет.

Взгляд Рхиса из-под капюшона был пристальным, заинтересованным и немного недоверчивым – как обычно. Лебеда вывернулась из плаща, и я с неудовольствием отметила, что промокла до нитки, а подруга расправила плечи и уперла руки в бока.

– Так вы, значит, нашу Полынь уводите? – приподняв бровь, спросила она.

Я молчала, сдерживая улыбку. Лебеда – босоногая, мокрая, непричесанная! – с каким же достоинством она умудрялась держать себя перед двумя магами! Мне никогда так не суметь.

– Она сама согласилась, – осторожно сказал Рхис, а на лице у него застыло то странное выражение, когда человек размышляет, засмеяться ему или остаться серьезным.

– Мало ли, согласилась, – Лебеда махнула рукой. – Она-то обещание сдержит, а вот вы...

– Лебеда, – вмешалась я все-таки, – палку не перегибай.

– Пошутить не даст...

Шутки ее – отголосок только что произошедшего разговора, понимаю... Но все же неприятно.

– До скорого, Лебеда.

– До скорого, – эхом откликнулась разом помрачневшая девушка. – А если что случится... Я знаю, с кого спрашивать.

– Руэрхис, – кротко вставил маг. – В городе знают.

Оставил последнее слово за собой, молодец. Лебеда уходила домой, я смотрела ей в спину лишь пару мгновений – и так слишком много она мне подарила ненужных мыслей и воспоминаний.

Наконец я перевела взгляд на второго мага. Рхис молчал, чего-то ожидая, хотя я чуть ли не кожей чувствовала, как он хочет представить мне своего старшего товарища.

Второй поднял руку в кожаной перчатке, касаясь края капюшона и открывая мне свое лицо. Маг был старым, с волосами светлыми, седыми и глазами хмурыми, серыми, спокойными... И я уже знала, каков будет его голос.

– Дождь, – произнесла я шепотом и засмеялась. Мне тоже нужно было куда-то сбросить все напряжение, оставшееся после прощания с Лебедой. – Дождь!

Угадала тогда. «Нимжан» – колдовское имя, означающее «дождь».

К удивлению своему я узнала, что маг очень даже не прочь поболтать – про себя он рассказывал легко, меня слушал внимательно, а вопросы задавал... Вопросы, сначала неуверенные, осторожные, постепенно становились все смелее, но вот что я заметила довольно быстро – его вопросы ни разу не повторили вопросы Рхиса. Да, Рхису я частенько не отвечала, но... насторожило меня это, почти напугало, а чем – сама не знаю. Неизвестностью, должно быть, ведь кто поймет, что у этих колдунов на уме.

Потому, наверное, новое утро, третье или четвертое с нашего ухода, ознаменовалось моим молчанием. Ничего не хотела ни показать, ни доказать, просто – боялась сказать лишнее. Даже путь поменяла я, и свернула с дороги, сухо пояснив: «Тебе отдых нужен». Конечно, он ни разу не пожаловался на трудности пути, но я-то понимала, что старику, будь он хоть сотню раз колдуном, тяжело ночевать в лесу. А до Рейге, как назло, остановиться можно только в деревнях, ради каждой из которых придется делать крюк и, мало того, пробираться через топи. С этим я смирилась, так же, как и с остальными будущими трудностями, – ведь Нимжан до того вряд ли перебирался по болоту, никак не используя магию. Однако ж повезло – дом показался раньше, чем болотные кочки. Еще и заря вечерняя заняться не успела.