– Пробовала? – коротко спросил Герберт, отставив бутылку, когда бокал заполнился на два пальца.

– Нет. Ты решил меня напоить?

– Ни в коем случае...

Крамер поджег сахар и вместе с Розой стал следить, как он плавится и капает.

– Очень интересно бывает смотреть, как меняются люди под воздействием алкоголя... – отстраненно говорил Герберт. – Чаще всего в них просыпается все то грязное, низменное, что они старались прятать, но иногда, очень редко, случается и наоборот. Я встречал полунищего старого механика, что после пары стаканов вина рассказывал о своей первой любви такими словами, которые и от поэтов не услышишь.

Сахар полностью стек в бокал, и ювелир добавил туда воду. Напиток из зеленого стал мутным и беловатым. Герберт вопросительно приподнял бровь. Хлое решительно протянула руку и приняла бокал. Осторожно глотнула.

– Довольно гадко, – поморщилась она.

– Из всего алкоголя этот дает самый поразительный эффект, – продолжил Крамер, отпив в свою очередь. – Не думаю, что с половины бокала у тебя начнутся галлюцинации... – Хлое поперхнулась. – Но расслабление и рассеянные мысли гарантированы.

– Герберт, – проникновенно сказала девушка, – весь мой день сегодня – это сплошная путаница в мыслях и... и ощущениях... Так что, пожалуй, хватит. Мне еще идти вечером...

– Ты уйдешь уже сегодня? – Герберт нахмурился.

Хлое хотела ответить, что преспокойно доберется до дома и волноваться за нее не стоит, но промолчала, дотянулась до полотенца на спинке стула и осторожно выбралась из ванной. Чего она добьется этими словами? Разве Герберт станет беспокоиться? Они друг другу никто и совершенно не нужно знать, что каждый из них будет делать через час, день или год. Поэтому она и выбрала другие слова.

– Конечно, – беззаботно и тепло улыбнулась Хлое. – С твоего позволения, не сейчас, но ближе к ночи, чтоб меньше вероятности встретить патрульных.

– Хорошо, я не держу тебя, – ювелир пожал плечами. – Но думал, тебе будет интересно посмотреть на розу.

– Ты уже сделал ее? – удивилась девушка, одеваясь за спиной Крамера.

– Конечно, – с легкой издевкой произнес ювелира. – Редко когда требуется больше нескольких часов, – он поднялся и равнодушно скользнул взглядом по женщине в его рубашке. Внезапная холодность совершенно сбила с толку Хлое.

Герберт напряженным, отточенным движением поставил на тумбу недопитый бокал и усмехнулся.

– Забавно. Я не всем говорил, что делаю цветы, но те женщины, которые знали... Они отчего-то видели себя в золоте или хотя бы серебре. В блеске и великолепии. И считали, что на такую работу уйдет множество дней, хотя явно не стоили подобных трудов.

Намек был предельно ясен.

– Зачем ты мне это говоришь? – прямо спросила Хлое. – Решил меня...

– А ты о чем думала, Роза? – девушка не договорила, осеклась, таким жестким и злым был голос ювелира. Герберт в упор смотрел на нее пару секунд, затем подошел вплотную и сжал запястья Хлое. Еще утром она бы в такой ситуации сохранила самообладание, но не сейчас – в ванной комнате, в его рубашке, с красными пятнами на шее.

– Или что ожидала услышать, рассказывая, что скоро уйдешь? – и так просто он это спросил, что Хлое почувствовала себя последней дурой. – Может, какую-нибудь просьбу, букет из глупых затасканных слов?

– Нет! – возмущенно откликнулась девушка и посмотрела вправо. – Но и не ожидала, что ты разозлишься.

– Я не злюсь, – вздохнул Герберт, отпуская ее руки. – Я поражаюсь. Пойдем, посмотришь на розу.

Цветок уже ждал на столе в гостиной. Хлое застыла рядом, разглядывая его и не торопясь прикасаться. Жесть. Белая жесть, листовая сталь, изгибалась лепестками распустившейся розы на неровном, шипастом металлическом стебле и отражала свет керосинки.

– Интересно, – протянула Хлое серым голосом, – как скоро она займет место в вазе?

Крамер ничего не ответил.

– Нет, Герберт, ты ошибся, – покачала головой девушка. – Это не я.

Она все-таки подняла розу. Держала ее за стебель в вытянутой руке, всем своим видом выражая неверие.

– Стой здесь, – резко бросил Герберт и умчался наверх.

Он вернулся очень быстро, поза Хлое и ее взгляд не изменились ни на чуть-чуть. Девушка думала о том, что в Кордтауне все имеет странные сложные названия и все им не соответствует. Нижний Город зовется Городом-Под-Ногами, хотя под землей тоже живут люди – их не так много, и их считают отребьем даже воры, но иногда отчаянные банды все же вылезают на поверхность, ночью, заявляя всем и каждому, что их, настоящий Город-Под-Ногами не в пример страшнее того, что привычно считается царством порока и зла. Притон Джереми зовется Домом-Под-Мостом, хотя того моста, нависающего на прохудившейся крышей кабака, давно нет, и если вдуматься, то любой дом Нижнего Города и Пояса – Дом-Под-Мостами... Теперь вот и Хлое Меркер, с легкой руки безумного мастера стала Розой, Розой-Из-Жести. Хлое нравился материал, но вот цветок... Слишком красив и слишком дик, а все творение – пугающе живо. Это не льстило даже, это печалило.

Гнев Крамера, неподдельный и нескрываемый, ее напугал. Вернувшийся ювелир развернул Хлое к себе, она от неожиданности выронила розу, и лицо Герберта побелело еще больше.

– Смотри! – в раскрытой ладони лежала другая роза. – Чистое золото!

Сверкающие капли бриллиантовой росы на золотых лепестках и нестерпимый даже в полумраке блеск. Было ли это в самом деле, или стало бредом Хлое, недавно выпившей подозрительное зеленое снадобье, пахнущее горькими травами, но все стало темным и мутным, кроме драгоценного цветка в протянутой руке.

Что бы случилось, если бы взяли ядовитую сороконожку, извивающуюся, жирную, влажно блестящую тварь, и опустили ее в золото? Стала бы она красива, одевшись сверкающими бриллиантами?.. Каким-то образом Герберт сделал прекраснейший цветок, до которого было неприятно дотрагиваться. Как будто эта сама сороконожка пряталась за лепестками.

Хлое медленно опустилась в кресло, не сводя завороженного взгляда с маленького страшного сокровища. Потом посмотрела на Герберта. Лицо его казалось необычайно живым сейчас. Казалось, с его губ вот-вот сорвутся слова.

– Эмили, – произнесла девушка безжизненно. – Эмили... Вот почему она так рыдала.

Герберт, с которого разом схлынула злость, в замешательстве и растерянности, опустил руку с цветком.

– Она приходила второй раз, чтобы увидеть... – прошептала Хлое с огромными от ужаса глазами, заторможенно подтягивая к груди колени и обхватывая их руками. Ей стало холодно, жутко холодно. – Чтобы увидеть работу, на которую ты потратил... множество дней. Даже я... плохо зная Эмили, вижу, это – она. И... эта роза отвратительна, Герберт. Я не возьму ее в руки... Герберт... Как ты мог с ней так поступить?!

Ювелир отбросил розу в сторону, в темноту, в угол, где она брякнула о стену и пол, хотел сделать шаг к Хлое, но не смог – будто на стену напоролся.

– Как ты мог? – четко, твердо повторила Хлое.

– Я думал, Эмили не заметит этого, – признался Герберт. – По крайней мере, не станет так бурно реагировать. Я думал, и ты ничего не увидишь.

– Чудовище, – пробормотала Хлое, уткнувшись носом в колени. – Слепое чудовище. Ты показал Эмили это. Ты показал это мне. Ты посчитал, это может мне понравиться... Вот скажи, – она резко подняла голову, движение отозвалось туманом. – Он был прав? Патрульный. Когда говорил о... о контрасте, – с чего-то в голову полезли события, кажущиеся уже очень далекими. – Тебе нравится жить здесь именно потому, что здесь ты... Как принц, – Хлое презрительно усмехнулась. – Как идиотский принц в окружении золота и драгоценных камней! За стенами – ненависть, голод, предательства, а ты... А ты сидишь здесь и делаешь это, эти...