Тишина поселилась в его квартире после того, как он развёлся с женой. Была тишина тусклой, едва заметной. Пряталась в электрическом гудении дешёвой лампочки, монотонном напряжении системного блока, у которого заглох вентилятор. Нежно касалась лица мужчины, по ночам закрывала окна, подходила к его кровати и целовала в плечо. Она любила его, и он любил её.
Так она считала.
Керамический звон кружек, всплески радующей жидкости, смешки друзей, мявки кота, музыка – всё это тишина ненавидела. Она ревновала своего мужчину и, конечно же, не собиралась отдавать его никому. А потому начала избавляться от шума.
Легче всего было для начала разобраться с толстым котом. Комок шерсти занимал слишком много места в сердце мужчины, как считала тишина. Зверь мурлыкал тёмными и холодными вечерами, согревая своим телом колени. Пронзительными возгласами нагло просил еду. И рычал на неё, на тишину, когда она пыталась приобнять свою любовь.
Когда мужчина ушёл на работу сквозь бесформенную кашу звуков города и сливающихся в бесконечность бесед, тишина подозвала к окну воробья, завладела тихим птичьим разумом и на мгновение ошеломила. Этого мгновения хватило для того, чтобы кот запрыгнул на подоконник. Оставалось лишь подтолкнуть…
Жалкий чавкающий хруст стал доказательством того, что даже девять жизней не могут спасти от высоты девятого этажа. Не менее жалкий звук из глотки узнавшего о несчастье мужчины взбудоражил тишину и напугал тем, насколько такая тихая эмоция может оказаться невыносимо громкой.
В следующие дни тишина с чувством нежной грусти приглушала музыку, шум от соседей за стенкой, медленно и неторопливо готовилась к тому, чтобы показать себя. Звонки друзей, сообщения в соцсетях пропадали, ведь они несли неприятный шум и нарушали гармонию ставшей чересчур привычной тишины.
Двери квартиры оказались закрыты для гостей. Выходить разрешалось лишь по значительной причине и под защитой наушников с отголоском пустоты. Некогда дружелюбное гудение электрической лампочки и монотонное напряжение системного блока сейчас смущали тишину. Даже шелест книжных страниц заставлял её негодовать. Ведь эти мелочи отвлекали мужчину от неё, чей обезличенный голос – шёпот – он, вроде, даже начал слышать:
– Я люблю тебя.
Пока что безответно.
Однажды он изменился. Излишне громко хлопнул дверью, напугал тишину, казалось бы, беспричинным смешком. Включил ненавязчивую мелодию и, неумело вторя ей своим голосом, начал жить. Громко и счастливо, наслаждаясь шумом, продуцируя его.
Обескураженная тишина поникла от крещендо, но не сдалась, а принялась дожидаться пика, чтобы найти причину и вырвать её с корнем из жизни своего мужчины. Она ослабла, но не более.
Через два дня в квартире появилась причина. Женщина. Гремящие браслеты, шуршащая одежда, гомерический хохот, громкие эмоции. В ней было слишком много жизни и звуков, которые она создавала своими неосторожными и активными движениями, которыми она заразила любимого тишиной мужчину.
Несколько недель длилось сражение. Тишина давила на мужчину, напоминала о мёртвом спокойствии, что она подарила ему. Указывала на громкие возгласы, стук кофейной чашки об блюдце, скрип кровати и стоны. Доказывала, что всё это ненормально или хотя бы непривычно. А значит, несёт угрозу и должно быть выброшено из жизни навсегда.
В итоге, женщина и тишина поставили его перед страшным выбором – должна остаться лишь одна: либо материальное воплощение неизбежного шума жизни, либо эфемерная спокойная пустота.
И он выбрал.
Вакуум поглотил звуки его существования, тишина оплела квартиру паутиной, останавливающей мельчайшие колебания. В безумстве мужчина прикасался к предметам, к себе, но не слышал ответа. Он оказался в центре оглушительного вихря.
– Я люблю тебя, – говорила тишина.
И до сих пор безответно.
Шум, заглушающий её голос, был не снаружи, он шёл изнутри: отвратительное бормотание желудка, гулкое течение крови в артериях и венах, прерывистое дыхание. Шум самой что ни на есть настоящей жизни. Но был способ разобраться и с ней.
Мужчина не мог слышать го́лоса тишины, но он чувствовал её прикосновения. Ощутил ладонь в своей ладони, лёгкий рывок. Пошёл, словно под ручку с мамой, на балкон. Ведь, как удалось узнать тишине, даже девять жизней бессильны перед девятым этажом.