— Теперь, когда ты не участвуешь в гонках, как ты проводишь свое время?

Я жестко рассмеялся.

— Вам глянцевую или реальную версию?

— Правду. Я хочу, чтобы ты всегда говорил мне только правду. Если тебе кажется, что прямо сейчас ты не можешь ею поделиться, это нормально. Но никакой лжи. Я не смогу помочь, если ты будешь лгать мне.

— Ладно. – Я выдыхаю. — Как я провожу свои дни? Сожалею о прежних днях, тоскую по жизни до аварии и забочусь о похмелье. Затем иду в бар, напиваюсь, цепляю женщину. Веду ее в отель, к ней домой, в переулок, в туалет бара, плевать куда, и трахаю ее. Абсолютно то же самое я делаю на следующий день, и через день, и в любой другой после.

Это первый раз, когда я перед кем-то обнажаю свою жизнь.

И она даже не вздрогнула. Полагаю, она должна была слышать много разного дерьма.

— Все еще думаете, что можете мне помочь? — Смотрю на нее с вызовом.

— Да. — Она одаряет меня твердым взглядом. — Ты пьешь, чтобы скрыть свои чувства. Уверена, мне не нужно говорить, что это плохая идея. Алкоголь — твоя зависимость?

— Прямо в точку, — рассмеялся я, но смех получился глухим, даже для моих ушей.

Я так давно смеялся по-настоящему, что уж и забыл эти звуки.

Она перестала скрещивать ноги. И мое внимание мгновенно перенеслось на них. У нее великолепные гребаные ноги. И на ней чулки. Интересно, есть ли под этой юбкой пояс с резинками?

— Прости, если это задевает тебя, но я так работаю. Я могу задать вопрос и заставить почувствовать дискомфорт. Тебе не нужно отвечать, но, если все же ответишь, мне это поможет оказать помощь тебе.

— Нет, я не зависим.

— Уверен?

— Уверен. Я не пьяница.

— Что ты чувствуешь, если думаешь о том, чтобы не пить снова?

Я задумался на мгновение.

— Ничего не чувствую. — Сомневаюсь, что что-то сможет заставить меня чувствовать.

— И все же, я бы рекомендовала обратиться к кому-нибудь по поводу употребления алкоголя. Я знаю чудесную группу, которая справляется с состоянием…

— Я не алкоголик, — огрызаюсь я. — У меня есть проблемы, но это не одна из них.

Она смотрит на меня с осторожностью.

— Ладно. Оставим это… пока. — Она кладет ручку на журнал, лежащий на ее коленях, и смотрит на меня.

Ее красные губы медленно размыкаются, и я могу думать только о том, как размазываю эту помаду по ее рту поцелуем.

— Наше время почти подошло к концу. Первый сеанс всегда короткий. В следующий раз у нас для разговоров будет целый час.

Я знаю, что бы я предпочел делать с ней шестьдесят минут, и это не включало в себя так уж много разговоров.

Но она лучшая, а мне нужно стать лучше.

— Есть ли у тебя что-то такое, о чем ты хотел бы поговорить, прежде чем закончится наш сеанс? Мысли или чувства, о которых мне следует знать?

Я хочу трахнуть тебя.

— Нет. А вообще есть. — Я чешу нос. — Мне нужно вернуться на трассу к январю, самое крайнее к середине января, чтобы я смог подготовиться к старту Гран-при в марте.

Она кладет журнал и ручку на стол и бросает взгляд на настенный календарь, на котором значится нынешний месяц — ноябрь.

— У нас три месяца. В крайнем случае, три с половиной.

— Невозможно? — Слабая часть меня хотела, чтобы она ответила утвердительно, чтобы у моей трусости было оправдание. Я борюсь с этим.

— Нет. Мне нравятся испытания. — Ее губы сложились в мягкую улыбку, заставляя меня улыбнуться. — Но это означает интенсивное лечение. Мне нужно видеться с тобой по меньшей мере три раза в неделю. Готов к этому?

Я разгибаю пальцы, которые сжимались в кулаки.

— Готов.

— Хорошо. — Она соединяет ладони, как в хлопке, и поднимается с кресла. — Моя секретарша Сэйди свяжется с тобой завтра, чтобы занести в расписание твои приемы. Будем вносить их группами для интенсивного лечения.

— Ладно.

— Итак, увидимся через несколько дней, Леандро, и сможем начать твое возвращение на гоночную трассу.

Я следую за ней до двери, рассматривая ее качающуюся во время ходьбы попку. Она направилась к другой двери, не через которую я вошел.

— Это дверь на выход, — поясняет она. — Мои пациенты всегда выходят не через ту дверь, через которую вошли, потому что следующий уже может ожидать встречи. Большинство людей предпочитают анонимность, которую, как я понимаю, предпочел бы и ты.

Она придерживает для меня дверь открытой, предлагая выйти.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Это не может просочиться в прессу, — говорю я ей.

Она улыбается мне с другой стороны дверного проема.

— Все, что ты скажешь мне в этой комнате, не выйдет за ее пределы. Здесь ты в безопасности.

Я киваю ей.

— Хорошо. Ну, увидимся через пару дней.

Разворачиваясь, я слышу звук закрывающейся за мной двери, и сбегаю вниз по лестнице. Внизу я выхожу за дверь, которая выводит меня на улицу.

Дыша свежим, промозглым воздухом, я пробегаюсь рукой по волосам.

Затем из кармана достаю телефон и набираю номер.

Я даже не даю ему возможности заговорить. Только слышу оповещение об ответе на звонок и начинаю говорить:

— Какого черта ты не сказал мне, что она выглядит вот так? — рычу я в телефон Каррику.

— И тебе привет. И кто выглядит вот так? — В его голосе слышится насмешка.

Ублюдок.

— Ты знаешь, о ком я говорю — о докторе Харрис, мудак. — Мой член начинает твердеть от одной лишь мысли о ней.

Иисусе. Кто я такой, черт подери? Подросток, у которого встает на привлекательную женщину?

Кого я обманываю? Она не привлекательная. Она великолепная.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Перестань корчить дебила. Ты знаешь, о чем я говорю. Может, ты и подкаблучник и восхищаешься Энди, но ты узнаешь горячую цыпочку, если увидишь ее. Мог бы предупредить меня.

— Прости, но эта мысль даже не закралась мне в голову. Да, она хорошо выглядит, но не в моем вкусе. Я и подумать не мог, что ты захочешь ее трахнуть. А вообще, забудь об этом. Сейчас ты набросишься на кого угодно, так что, на самом деле, моим предупреждением было, когда я сказал, что она женщина.

— Смешно, членоголовый.

— Мне нравится, когда ты говоришь мне грязные словечки.

— Отвали.

Он громко рассмеялся.

— Если не говорить о твоем желании трахнуть доктора Харрис, как все прошло? Энди она помогла сильно.

— Да, она хороша. Мне кажется.

— Как думаешь, она может тебе помочь?

— Она сказала, что может. — Только если я раньше не трахну ее и не испорчу все к хренам собачьим.

Глава вторая

РАДУЯСЬ, ЧТО УЖЕ ДОМА, я открываю входную дверь с коробкой пиццы в руке.

— Я дома, — кричу я.

— На кухне, — кричит в ответ Кит.

Сбрасывая туфли, я иду на кухню.

Кит и любовь всей моей жизни, Джетт — мой маленький мальчик, который больше не маленький — сидят вокруг стола, играют в карты.

— Привет, дорогой. — Я целую Джетта в макушку и кладу пиццу на стол.

— Привет, мам. Хороший день? — Он улыбается мне.

— Да. Хороший, но долгий.

— Слишком много работаешь.

Нежно потрепав его волосы, я обращаю внимание, что перед Китом на столе стоит пиво, а у Джетта есть кола. Из буфета достаю для себя бокал и наливаю туда белое вино, что открыла еще вчера. К моему возвращению за стол с бокалом вина и салфетками в руке коробка из-под пиццы уже открыта, и ее содержимое находится в процессе поглощения.

Одну салфетку бросаю Киту, вторую передаю Джетту. Сажусь рядом с сыном и вытаскиваю кусок до того, как они закончатся.

Кит может съесть пиццу сам, Джетт в этом умении от него не отстает.

У двенадцатилетнего Джетта так много от моего брата и от меня — и, слава богу, ничего от его отца. Не скажу, что любила бы его меньше, если бы сходство было. Просто рада, что в нем нет ничего от того мужчины.