Я еще некоторое время побродил вокруг лужи, в которой увидел живую ракету, надеясь, что стрекоза вернется. Но стрекоза не возвращалась, и я решил ехать домой. Но только собрался, как вдруг услыхал тихие голоса:

— А мы! А нас? А про нас?

Теперь я не стал никого разыскивать за кустами и деревьями — посмотрел на ветки и сразу же увидел бабочек, сидящих в ряд. Они наперебой повторяли: «а нас», «а про нас», «а мы», «а у нас», и, наверно, от волнения то складывали крылышки над головой, то снова раскрывали их.

— И нас обижают! — сказала красивая, черная с широкими красными полосками, бабочка-адмирал. — И нас, как и стрекоз, обижают!

— Подожди-ка, — перебил я бабочку-адмирала, — дай-ка я на тебя посмотрю. Уж больно чин у тебя высокий.

— А как же! — важно ответила бабочка. — Дали нам это звание не зря, а за красные полосы на крыльях. Они похожи на адмиральские лампасы и на ленты, которые когда-то в старину носили через плечо адмиралы. — И бабочка широко раскинула свои крылья, чтоб я мог лучше разглядеть эти полосы, пересекавшие верхние (будто и правда ленты через плечо) и окаймлявшие нижние крылышки, словно лампасы.

— Ну, теперь рассказывай, в чем дело, кто вас обижает? Наверное, тоже Мишка Крышкин?

— И Мишка Крышкин тоже, — согласилась бабочка, — и еще многие другие.

— Он не понимает, что мы — чешуекрылые! — едва уловил я совсем слабенький голосок.

Я посмотрел в ту сторону, откуда он доносился, и увидел маленькую голубую бабочку.

— Мы же чешуекрылые! — повторила она. Бабочке, наверное, казалось, что она громко кричит, но слышно ее было еле-еле.

Адмирал сердито посмотрел на нее и махнул крылом: мол, подожди, голубянка, я сам. И начал рассказывать.

Бабочки сидели молча, лишь иногда медленно поднимали или расправляли крылышки да кое-что подсказывали адмиралу, если он запинался или путался. Видимо, все бабочки хорошо знали эту грустную историю.

Вам, ребята, тоже неплохо бы узнать ее.

Однажды Мишка Крышкин, поохотившись час или два за стрекозой и так и не поймав ее, решил поймать бабочку. Мимо как раз пролетал красивый махаон. Взмахнул Мишка сачком — раз! — и бабочка забилась в марле. Засунул Мишка руку в сачок, зажал в кулаке бабочку и, радостный, побежал домой. А во дворе стал кричать, что поймал очень красивую бабочку. Собрались ребята, Мишка разжал кулак, а в кулаке — какой-то жалкий уродец. Сидит этот уродец, мелко-мелко трепещет своими крылышками и даже взлететь не может. Ребята засмеялись, а Мишка со злости швырнул бабочку-уродца на землю и побежал ловить другую. Поймал, зажал в кулак и снова прибежал во двор. И опять повторилась та же история. Разозлился Мишка и побежал опять на охоту. Сколько он наловил бабочек, даже трудно сосчитать, — набил ими целую консервную банку. А когда пришел во двор, в банке вместо красивых махаонов, адмиралов, траурниц, голубянок, перламутровок сидели уродцы с поломанными, порванными, обтрепанными и бесцветными крыльями. Только у немногих сохранилась их окраска…

— А все потому, что мы — чешуекрылые, — опять услышал я слабенький голосок голубянки.

«Почему чешуекрылые? — подумал я. — Ведь чешуя бывает у рыб, да еще у змей и ящериц. А бабочки…»

Я внимательно разглядывал их крылья — темные, светлые, украшенные разными полосками, точками, кругами и треугольниками, но никаких чешуек разглядеть не мог. И все-таки чешуйки у бабочек есть — не зря они названы чешуекрылыми. Только увидеть эти чешуйки я не мог, потому что они очень и очень маленькие. Потом уж, рассмотрев сильно увеличенное крыло бабочки, я увидел эти чешуйки. Они были разной величины и разной формы, но все плоские, у всех на наружной стороне узкие ребрышки, и все они прозрачные.

Но самое интересное, что чешуйки эти — пустые внутри, похожи на мешочки. А в мешочке — крошечное цветное зернышко. От этих зернышек и зависит цвет и рисунок крыльев. А от самих чешуек…

Бабочки, сидящие передо мной, то чуть-чуть поворачивались, то шевелили крылышками, и они переливались на солнце. На некоторых даже менялись цвета — синие становились зеленоватыми и наоборот.

Всего этого не знал Мишка Крышкин. Не знал он и того, что чешуйки эти не очень прочно прикреплены к крыльям бабочек. То есть они прикреплены достаточно прочно, чтобы держаться при полете, но если зажать бабочку в кулаке или взять ее пальцами за крылья, они сотрутся.

— Ты обещал стрекозе-коромысло рассказать о ней и о других стрекозах Мишке Крышкину. Расскажи, пожалуйста, и про нас, — сказал адмирал.

— Про то, что мы — чешуекрылые, — едва слышно пискнула голубянка.

Я пообещал.

— Вот и хорошо, — сказал адмирал, — пусть знает. Однако жарко, — добавил он, помолчав. — Одну минутку, я сейчас вернусь. Только попью.

Он слетел с ветки и опустился на землю, под куст. Я видел, как бабочка села на листок, и вдруг что-то очень красивое сверкнуло на листке. Драгоценный камень! Я чуть было не протянул руку к этому камню, но вовремя остановился. Никакой это не драгоценный камень, а обыкновенная капля. Капля утренней росы, не высохшей на солнце, потому что очутилась в густой тени. И солнечный луч не попал на нее. Но он, этот луч, был совсем рядом, и когда бабочка качнула лист, луч упал на каплю. И она засверкала в солнечном луче всеми цветами радуги. А я вспомнил знаменитого ученого Исаака Ньютона.

Исаак Ньютон уже сделал много открытий, он уже был знаменит и очень уважаем, когда вдруг…

— Что случилось с господином Ньютоном? — спрашивали одни.

— Может быть, он нездоров? — беспокоились другие.

А недоброжелатели открыто торжествовали, громко издевались над ученым. Подумать только — Ньютон объявил, что белый солнечный свет состоит из разных цветов: красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего и фиолетового. Как доказательство, он демонстрировал линзу, которая разлагает солнечный свет на семь цветов.

Даже друзья не верили Ньютону и удивлялись, почему он, такой осторожный человек, обычно обнародующий свои открытия лишь после тщательной проверки, так поторопился.

Люди миллионы раз видели радугу, то есть солнечные лучи, прошедшие через мельчайшие водяные капельки и «распавшиеся» на отдельные цвета. Они тысячи раз видели радужные круги вокруг стакана или графина. И все-таки они не верили Ньютону, который через призму разложил солнечный луч на отдельные цвета и таким образом создал искусственную радугу…

В конце концов люди все-таки поняли, что Ньютон прав. А когда поняли, сами научились создавать искусственные цвета, оттенки. Сейчас различают около шестидесяти видимых цветов. Но основных все-таки семь. А чтоб запомнить, в каком порядке основные цвета располагаются, выучи вот такую фразу: «Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны». При чем тут охотник и фазаны? — удивишься ты. А вот приглядись к этой фразе внимательно, и ты увидишь, что каждое слово начинается с той же буквы, что и один из основных цветов.

Каждый (красный) охотник (оранжевый) желает (желтый) знать (зеленый), где (голубой) сидят (синий) фазаны (фиолетовый).

Почему я вспомнил об этом, увидев крошечную радугу в капельке росы? Может быть, потому, что рядом пролетела пчела. Совсем близко от росинки. Пролетела, даже не взглянув на нее. Наверное, ее не интересует росинка — она видит ее каждый день. Впрочем, видит ли?