Лиза робко окликнула его:

— Дядя Александр!

— И ты здесь, Лизка?

— Ага, дядя Александр!

Он приподнялся на локте, кивнул ей, посмотрел на Алёшу, будто решая, стоит ли благодарить его. Внезапно доброе выражение лица у него сменилось насторожённостью, он прислушался.

Лиза и Алёша увидели, что к ним приближается моторная лодка Чернякова. Из лодки доносился вой Секретаря. Лодка промчалась мимо и вылетела на берег, к ней ковыляя подбежал Курбат.

— Слава богу, лодка цела! — вздохнул Черняков. — И как это меня угораздило налететь на бревно? Ведь вон оно. Утоплое, а всё же видное. Ей-богу, ослеп! Кто это там ещё на берегу?

Курбат, — ответил Алёша.

— Всей компанией, стало быть, приехали? — Он подозрительно покосился: — За каким целом?

— Так… Надо было, — сказал Алёша.

— Наблюдали, значит?

— Да, наблюдали.

— Вас спасли, а вы ещё нападаете! — возмутилась Лиза.

— Спасители! — Черняков взялся рукой за голову. — Все волосья чуть не повыдрали! Просили вас? Я бы и сам доплыл.

— Да вы уже пузыри пускали!

— Ха! Как бы не так! Сапоги я в воде сбрасывал. Сбросил бы сапоги и доплыл. Не впервой мне пить байкальскую воду.

Выйдя на берег, он осмотрел лодку, пнул ногой Секретаря:

— Завыл, дьявол, обрадовался, что хозяин тонет! — Он завёл мотор и направил лодку назад, к тальникам.

Алёша и Лиза безмолвно стояли на берегу, подавленные чёрной неблагодарностью браконьера. Курбат сидел на песке, потирая больную ногу.

— Я знал, что так получится, — сказал он, — поэтому не очень-то спешил.

Однако, когда усаживались в лодку, Курбат заявил:

— За это нам медаль полагается.

Лиза покачала головой:

— За такого не дадут медали.

Курбат дремал, чудом держась на толстом суку. Алёша сидел рядом. Чтобы не уснуть и не свалиться с дерева, он следил за Курбатом, то и дело подталкивая его в бок.

— Опять спишь? Смотри, свернёшь шею!

— Я-то? Сам не упади!

Они уже около часа сидели на сосне возле сруба над целебным источником и подстерегали Трёхпалого. Их ружья висели на коротких сучках, как на вешалке.

На другой день после спасения Чернякова Трёхпалый снова появился в долине Тёплых ключей, напугал колхозных коров и выгнал из тайги Кавалера. Курбат и Алёша оставили на время в покое браконьера и взялись проучить Трехпалого. Они тщательно исследовали местность вокруг серного источника. Сюда, через луг, Трёхпалый протоптал широкую тропу.

— Как на работу ходит! — сказал Курбат. — Смотри, он ничего не ест по дороге. Вот голубица почти поспела, вот дудник, а он мимо прошёл.

Только в одном месте, возле сопки, медведь рыл землю когтями. Здесь ещё в прошлом году тоже был горячий источник, да его завалило камнями.

Медвежья тропа вела к срубу над ванной. Трёхпалый истоптал всю землю вокруг домика, для чего-то заходил в него.

Мальчики встали на рассвете, ёжась от утренней свежести, пробрались к заранее облюбованному дереву. Сосна на опушке широко разбросала в стороны толстые сучья с густой хвоей. Они залезли на дерево. Показалось солнце. Засверкала роса на листьях и хвое. Запылали огнём краснокорые сосны, только луг лежал ещё в тени, мокрый и холодный. Ребят клонило ко сну. Курбат всхрапнул и стал сползать с ветки. Алёша схватил его за шиворот и сильно встряхнул. Курбат заворчал, протирая глаза.

Тут Алёша увидел Трёхпалого.

— Идёт! — толкнул он Курбата.

Медведь шёл совсем неслышно, переваливаясь с боку на бок, поводя огромной головой.

Не торопясь подошёл медведь к срубу, обошёл вокруг, постоял у дверей и протиснулся внутрь.

Послышались плеск и глубокий вздох.

Мальчики переглянулись. Они слышали, что звери, как и люди, лечатся травами и даже принимают ванны из целебной воды. Но никто из охотников в посёлке, даже самых старых, от которых мальчики слышали такие рассказы, не видал того, что сейчас открывалось перед их глазами.

Медведь забрался в ванну, Он лежал на спине, вода, вытесненная его огромным телом, струйками текла по земляному полу. Он кряхтел, отдувался. Трёхпалый лечился. У него давно уже болели суставы ног, ныла спина и особенно досаждала ему лапа, изуродованная капканом много лет назад, когда он был ещё совсем молодым и неопытным медведем. Во время острых приступов болезни Трёхпалый, подчиняясь внутреннему зову, отправлялся к озерным источникам. В прежние годы Трёхпалый проходил курс лечения в другом ключе, под сойкой, да этой весной камни обрушились с горы и завалили источник.

Полежав на спине, медведь перевернулся, вода попала ему в нос, он зафыркал, сел, опершись спиной о каменную кладку, и стал тереть нос.

Мальчики забыли про ружьё. Во всём облике медведя, в его движениях, выражении морды было что-то трогательное, почти человечье. Вот он стал силиться, чтобы достать копями спину, почесать её. Не достал. Начал чесаться об камни, кладка подалась, камни посыпались в воду.

Занятый своим делом, плескаясь в воде, Трёхпалый не услышал лёгких шагов деда Чернякова. Старик давно уже собирался подлечиться в Горячем ключе от застарелого ревматизма. И вот наконец выбрал время. У старика и у Трёхпалого, наверное, была одна болезнь.

Услышав, что в ванне кто-то плещется, дед остановился и спросил, отмахиваясь полотенцем от комаров:

— Ктой-то там, а?

Плеск в ванне стих.

— Чего молчишь-то? Сказывай, кто ты — мужик ли, баба? Не то раздеваться буду. — Посмеиваясь, он стянул рубаху, сбросил опорки, надетые на босу ногу, и заглянул в двери.

Старик закричал тонким голосом, стоял и кричал, ухватившись за косяк, не в силах оторвать взгляда от медвежьей пасти.

Трёхпалый испугался, наверное, не меньше старика. Несколько раз медведь пытался выбраться из ванны, но лапы его соскальзывали, и он падал навзничь. Наконец ему удалось выскочить из ванны, и он пулей вылетел в двери. К счастью, в эту опасную минуту старик спрятался за угол.

Медведь убегал по тропе, похожий на катящийся мохнатый шар. Дед Черняков всхлипнул и вприпрыжку помчался к дому, забыв рубаху, опорки и полотенце.

Курбат сорвал с сучка ружьё и стал целиться в Трёхпалого. Алёша схватился за ствол.

— Стой! В такого медведя нельзя стрелять.

— Пусти! Уйдёт. Почему ото нельзя?

— Ты что, слепой? Это же больной медведь. Он лечится! А ты стрелять?

— Нашёл больного! — Курбат долго смотрел, как мотались в стороны красные султаны кипрея да временами мелькала бурая спина Трёхпалого, и вздохнул: — Эх, упустили! Ведь вот перед самым носом полоскался. Только с тобой и ходить на охоту…

— Такого медведя бы приручить, вот было бы дело! — сказал Алёша.

Забрав, как трофеи, вещи, брошенные дедом Черняковым, Алёша и Курбат направились в посёлок. Возле Красного камня им встретился Санька Черняков. Он быстро шёл, почти бежал, в одной рубахе, без кепки, с ружьём. По его красному лицу и мутным глазам мальчики сразу определили: «Пьяный!»-и сошли с тропы. Пьяный Черняков был страшен и без ружья. Прокричав что-то невнятное и погрозив кулаком, он побежал к серному ключу. Мальчики посмотрели ему вслед.

— Не догонит, — сказал Алёша.

Ещё издалека они увидели деда Чернякова. Старик стоял возле своего дома без рубахи, босиком и рассказывал о своей встрече с Трёхпалым. Его слушали бабушка Дарима и сноха — жена сына.

— Облапил вот так! — выкрикивал старик. — Рубаху с меня снимает. Ну, думаю, конец Петру Мокеичу! Крышка с присыпочкой! Да тут меня, видно, сам господь бог надоумил. Будто кто шепчет: пощекоти его! Ну, я взял да руки ему под мышки, вот так, да вот так его, дьявола. Отпустил, сатана!

Бабушка Дарима усмехнулась. Не вынимая трубки изо рта, она заметила:

— Изошёлся, поди, смехом Трёхпалый…

— Ты что думала! Взревел!..

Курбат сказал с завистью:

— Вот врёт так врёт!

Дед заметил мальчиков, увидел свои вещи, озабоченно спросил: