- Кто его знает, - вздохнув, сказала Даша. - Может, ты плохо говорил, может, Василь плохо слушал. Очень и я за него беспокоюсь. Не знала я его, не понимала. Жил себе секретарь сельсовета, бегал с картонной папочкой по деревням, и думалось, что все идет как надо. А мне еще Володя как-то жаловался на него: матери не слушается, выпивает часто.
Даша нахмурилась при этих словах, опустила голову, и Иван, словно почуяв, что на нее могут найти горькие воспоминания, попытался направить разговор в более веселое русло.
- На днях был у меня Семен Козырек, - сдержанно улыбнувшись, заговорил он. - Хохотал тут, вспоминая, как Мокрут с Василем у него младенца записывали. Проведали, что хозяин зарезал теленка в честь новорожденного, явились с папкой, с бланками. Выпили, известное дело, в охотку, закусили, а через день "обнаружили", что будто бы не те бланки заполнили. Опять пришли, опять выпили, закусили...
- И Тихоня с ними? - немного оживившись, спросила Даша.
- Нет, - покачал головой Иван, - Тихоня только первый раз был, а больше не пошел. Наш финагент его заменил. У этого нюх что надо.
- А где же сегодня Мокрут? - вдруг оглянулась на входную дверь Даша. Или он так рано в сельсовете не бывает?
- Иногда бывает, - сказал Иван, - но сегодня, видно, поехал зачем-то в район. Собирался вчера, гонял тут финагента.
- Слушай, Иван! - Даша встала, хотела было пройтись по комнатке, но тут нельзя было ступить и двух шагов: огромный стол и две табуретки занимали всю площадь. - Мне пора идти, а я еще о главном у тебя не спросила. Скажи, ты заходил после этого происшествия к Печкам, виделся с Василем?
- Каждый день заходил, - поспешно ответил Иван. - Вот и вчера был, даже помогал Аксинье собирать его в больницу.
- А я и не знала, что Василь в больнице. Только вот недавно услышала.
- Ты заходила туда? - только сейчас, видимо, догадавшись, что так рано привело Дашу в Червонные Маки, живо спросил Иван. - Что тебе сказали?
- Что сказали? Просто не пустили в дом, - глухо произнесла Даша. Потом села на табуретку и заплакала. Вздрагивали ее опущенные плечи и руки, крест-накрест сложенные над головою, дрожала вышитая голубыми петушками варежка, которую девушка держала в руке. Иван смотрел на Дашу и не знал, что сказать, как ее утешить. Он понимал ее состояние, понимал сложность и запутанность положения, в котором она оказалась, но не мог в эту минуту найти нужные слова, спасительное решение. Мать Василя, конечно, погорячилась, не пустив ее в дом. Обидела и жестоко оскорбила девушку, которая скорее всего будет ее невесткой. Мать напишет Володе, изложит все так, как сама понимает. И Володя, не зная, как и что было, может поверить матери. А Даша любит Володю. Крепко любит и ждет. Это, так сказать, один оборот дела. А возможен и другой: если все так оставить, если Василь промолчит, другие промолчат, то Мокрут обвинит Дашу в покушении на жизнь человека и таким образом опять выйдет победителем.
- К ней Мокрут заходил? - тихо спросил Иван. - Не говорила она?
- Заходил, - вытирая варежкой слезы, ответила девушка. - От него все и пошло.
- Знаешь что? - воспрянул вдруг духом Иван. - Пойдем-ка к ней с тобой вместе. Меня она не посмеет не пустить. Я передам ей, что мне говорил Василь еще до того, как впал в горячку, расскажу, что другие хлопцы говорили. Пошли!
- Нет, я уж не пойду, - раздумчиво ответила Даша, - мне неловко. А ты, Иван, сходи, очень тебя прошу. И не только сегодня, а каждый день заходи тебе тут ближе. Надо помочь тетке Аксинье, старенькая она уже, слабая и осталась совсем одна. У нее даже колодец не прочищен, ходит, бедная, к соседям по воду.
- Непременно все сделаю, - твердо пообещал Иван. В глазах у него светилась радость от того, что у Даши хоть немного отлегло от сердца. - Я расскажу Аксинье всю правду, я сумею ее убедить. И помогать ей буду каждый день. Я всем расскажу правду, не одной Аксинье!
Выйдя из сельсовета, Даша заторопилась: она уже твердо решила, что сегодня же сходит в районную больницу. Надо вот только побывать дома да утрясти кое-что на ферме. Все ее мысли были о Василе: как она с ним встретится, как заговорит, может быть, попросит, чтобы он сам написал Володе. Если не сейчас, то когда поправится. Шла серединой улицы и не очень-то смотрела по сторонам. Вдруг услыхала вроде бы знакомый голос:
- Добрый день вам, доченька!
Повернула голову и увидела на тропке у забора бабульку: та, оперевшись на посошок, приветливо смотрела на нее и кивала головой - кланялась.
- Здравствуйте! - ответила Даша, узнав бабульку, которая не так давно была в сельсовете, и подошла к ней. - Куда же это вы с утра пораньше?
- Да в сельсовет, милая, - поспешила с ответом та. И голос, и выражение старческого, слегка подмоложенного морозом личика были такими добрыми, такими умиленными, словно она повстречала родного человека. - Наказали, чтоб зашла. Спасибо вам, доченька, что заступились за меня тогда и что наведались на наш поселок. Сняли с меня тот налог да вот и лесу, спасибо им, дали, хату подлатать. А то ж хата у нас, сами вы видели: подруба сгнили, а под окнами только ткни пальцем... А потолок да пол... А крыша...
- Видела я, все видела, - улыбнувшись, заверила Даша. - Потому и написала в райисполком, чтобы вам отпустили леса. Вот еще помочь бы вам его вывезти. Я поговорю с вашим председателем колхоза.
- Спасибо вам, спасибо, - зачастила бабулька, закивала головой. - Дай вам бог...
- Не за что благодарить, - даже смутилась Даша. - Я рада, что удалось хоть немного помочь. На то меня люди и выбирали.
- Спасибо вам, - еще раз повторила бабулька. - А куда ж вы это так спешили? Домой?
- Ага, домой, - ответила Даша. - А потом еще в район сегодня пойду.
- Тогда не буду больше у вас время отнимать, - отступила к забору бабулька. - Идите на здоровьечко. Передайте поклон вашему отцу, Митрофану. Он должен помнить меня, ведь когда-то, когда молодыми были... А может, Настулю увидите, жену покойного Андрея, так и ей передайте поклон. Это ж ее мужик покойный и мой, царство ему небесное, были когда-то сватами. И сыны наши вместе служили. А если Платона доведется встретить, то это же крестный моего покойного Миколы, старшего сына. А если...
- Хорошо, хорошо, - охотно пообещала Даша. Она и не могла больше медлить, и не хотела обидеть старушку. - Большое спасибо, всех повидаю и всем передам ваш поклон.
Бабулька уже прошла было с десяток шагов, как вдруг опять остановилась, воткнула посошок в снег рядом с тропкой и обернулась в ту сторону, куда уходила Даша.
- Слышите, доченька! - уже почти прокричала она, потому что Даша была далековато. - Приходите как-нибудь в воскресенье к нам в гости. Ей-право. Вот хоть и в это воскресенье, в ближайшее. Рады вам будем. У меня, вы же знаете, дочь такая же, как вы. Эх, были бы живы мои сыночки!..
- Спасибо вам, спасибо!..
Даша не знала, что еще сказать, как выразить свои чувства. Она была безмерно рада этой встрече, была готова расцеловать бабульку за ее открытую душу, за сердечную теплоту. Шла и прикидывала, что времени у нее уже в обрез, что трудно будет успеть в район, однако не каялась, что постояла, поговорила с этим милым человеком. Как-то светлее стало на душе от непредвиденной встречи, и хоть, пожалуй, ненадолго, но отхлынула от сердца та гнетущая тоска, что грызла в последние дни.
Скорее, скорее надо идти!
XIII
Легкий утренний морозец совсем отпустил, кое-где даже со стрех капало, когда Даша выходила из Добросельцев. На большаке, укатанном санями и машинами, было до того скользко, что невольно надо было замедлять шаг. Пока девушка одолела большую часть дороги, перевалило за полдень, а уже перед самым местечком ей повстречался Мокрут, возвращавшийся из райцентра. Увидев Дашу, он тронул за плечо финагента, сидевшего в передке и правившего лошадью, свесил с возка одну ногу. Финагент натянул вожжи, и Мокрут слез, подошел к Даше.
- Куда собралась? В район?
- Известно, в район, - ответила Даша. - Куда ж еще?
- Ну, там дальше еще винзавод есть, - снисходительно усмехнулся председатель и, как видно, остался доволен своею шуткой.
- А ты, похоже, оттуда? - сдержанно заметила Даша.
Мокрут захохотал и сделал знак финагенту, чтобы разворачивался.
- Давай и я малость пройдусь с тобой, - предложил девушке, - а не то подвезу, если хочешь, назад вместе поедем.
- Спасибо, - сухо сказала Даша, - я сама дойду.
Она прибавила шагу, но Мокрут все же топотал сапогами рядом, а немного поодаль ехал финагент.
- Я не понимаю тебя, Даша, - изображая лицом самую искреннюю обиду, начал председатель. - Чего ты так прогневалась на меня, возненавидела, разносишь всякие слухи на мой счет по сельсовету?
- Какие еще слухи?
- Ну хотя бы про этого Печку. Разве это я вынудил его пойти взять у Андреихи бычка? Разве это...
- Не взять, а украсть, - перебила его Даша. - И не слухи разношу, а говорю всюду громко и скажу еще громче. Мне сам Василь во всем признался.
- Интересно, что бы ты сама сказала, если б тебя так отделали? рассмеялся Мокрут. - На родного батьку после такого можно чего хочешь наговорить.
- Он и после рассказывал, когда лежал дома. Люди слышали.
- Но это же вранье! - решительно выговорил председатель, разводя перед собою руками. - И вообще не было никакого воровства. Сама Андреиха это признаёт.
- Андреиху ты запугал, - открыто и жестко глядя Мокруту в глаза, сказала Даша. - Но не думай, что она всю жизнь будет дрожать перед тобой. Сегодня у нее был следователь, и она рассказала ему всю правду.
- Вот оно что! - В глазах у Мокрута заплясали насмешливые искорки. Значит, уже подучила. С сивым молодоженом заодно. Ну что ж, учи, учи! Посмотрим, что из этого выйдет.
- Ее не надо учить, - сказала Даша. - Она горем научена. Придет время скажет и еще кое-что.
- Ты на что это намекаешь?
- Сам знаешь.