Мы с интересом рассматривали пугливых малышей.

У одного, самого крупного бельчонка, была темная, дымчатая спинка с тонкими бурыми и желтыми крапинками, черная пупырчатая кнопка носа, черные, лоснящиеся чулочки, черные пальцы. Усы, тоже черные, длиннущие, топорщились, словно колючки ежика. А хвост, похожий на ершистую щетку, блестел ярче смолы. На лбу — коричневая звездочка. На куцых черных ушах по две красные кисточки. Только грудь и живот беленькие.

— Настоящая Чернушка! — улыбнулся Павел.

Так и назвали мы симпатичную, аккуратно причесанную и приглаженную белочку.

Второго зверька-карапузика окрестили Рыжиком, потому что он был весь рыжий, даже усы рыжие. Только глазенки влажно поблескивали. Скорей всего малышка прихворнул. Худенький, взъерошенный, без кисточек, шерсть на подбородке неряшливо слиплась — одним словом, замухрышка.

Бельчата, ослепленные ярким дневным светом, жмурились, тыкались влажными мордашками в ладони, жадно чмокали губами, видимо, проголодались.

Павел намазал палец теплым сгущенным молоком. Зверюшки заурчали: «ур… уу-рр… уу-ур…», но лизать не стали. И насильно с кормлением ничего не получалось — они крепко стискивали рты.

Что же делать? Была бы хоть у кого детская резиновая соска… Но кто предполагал перед отъездом в экспедицию, что придется нянчиться в тайге с грудными младенцами?

Павел вооружился иголками, нитками, охотничьим ножом, стал мастерить из клеенки всевозможные рожки, пустышки — и остроконечные, и продолговатые. Но бельчата все равно отказались есть.

— Больно они квеленькие, беспомощные, боюсь — не выживут без матери… — вздохнул Павел.

Волынов, чувствуя за собой вину, покраснел и, не сказав ни слова, вышел из палатки. Все тягостно молчали. Только слышалось жалобное, просящее: «ур-рр… уу-рр…»

Через некоторое время, словно спохватившись, Волынов радостно воскликнул:

— Павел! А Павел!

— Ну чего тебе? — сердито отозвался тот.

— У нас же пипетка есть в походной аптечке! Может, пригодится…

— Где она? Давай скорей!

Набрал Павел в пипетку разведенной подогретой сгущенки, насильно сунул Чернушке в рот мягкий резиновый конец — она пренебрежительно вытолкнула; сунул стеклянную трубочку — она, нехотя, как бы проверяя, проглотила сладкую каплю, облизалась, ласково заурчала и вдруг, смешно причмокивая, посапывая, жадно принялась сосать.

— Ну и потеха! — восторгался Николай Панкратович.

А Рыжик пить молоко не стал, не понравилась ему «стеклянная мама».

Только посадил Павел сонных бельчат в карман, откуда ни возьмись, налетела Найда. Она злобно зарычала, вцепилась зубами в куртку да так рванула, что лопнул по швам рукав. Никогда прежде в лагере собака не была такой дерзкой. Всю жизнь эту сибирскую лайку охотники-промысловики заставляли выискивать, выслеживать по первому, еще неглубокому снегу зверей. Она могла равнодушно смотреть только на убитых белок, а тут появились живые — и где? — в кармане у человека!

«Ай-ай!.. Ай-ай-ай!..» — возмущалась Найда, требуя на своем собачьем языке немедленной расправы с бельчатами.

А беззаботные, глупенькие малыши спокойно спали в кармане. Они не понимали еще, с какой опасной соседкой им придется жить.

Наутро мы поднялись, как обычно, с робкими первыми лучами солнца. Лишь Сашка не обратил внимания на призывный звон кастрюли, то есть на сигнал дневального. А когда мы стали будить его хором, он обозвал всех «полуночными ведьмами» и забился в самую глубину спального мешка, откуда его невозможно было вытащить.

Тогда я позвал Рыжова. Мы схватили мешок, влезли на валун, стоящий у глубокой заводи, и вытряхнули неженку прямо в ледяную воду. Волынов, не успев даже охнуть и дрыгнуть ногами, столбиком пошел ко дну. Все ждали, что, всплыв, Сашка обязательно начнет ругаться. А он замотал смешливо головой, фыркнул по-моржиному, причем струистые брызги полетели сразу изо рта и ноздрей, перемахнул саженками через весь Тынеп, нырнул раз пять селезнем и, повернув к нам, миролюбиво вылез на берег.

— Теперь непременно каждое утро буду купаться, — улыбнулся он. Надо закалять волю, чтобы стать мужественным.

После завтрака я велел Сашке собираться в маршрут.

— В настоящий геологический маршрут?! — Он встрепенулся. — Вот здорово!

Он вскинул на плечо ружье, набил карман патронами, сбоку повесил охотничий топорик, на грудь — бинокль, за голенище кирзового сапога сунул остро наточенный кинжал в чехле.

Рыжов и Курдюков, глядя на него, тихонько посмеивались.

— Готов, товарищ начальник! — Лицо Сашки горело в предвкушении необычных приключений — ведь первый в жизни маршрут!

— А накомарник где?

— Я специально оставил его. Решил привыкать к комарам.

— Ну хорошо, смотри, потом не скули.

Мы круто завернули в синюю пасмурь тайги. В одной руке я зажал пластмассовый компас, чтобы не потерять его и точно, в соответствии с картой, выбирать направление пути; в другой — геологический молоток с длинным березовым черенком для опоры, на котором были вырезаны через равные интервалы риски-отметины для всяких быстрых линейных замеров. Так медленно, тяжело без привычки брел я по холмистому залесенному склону. Сашка понуро плелся сзади.

Через редкие кружевные прогалины хвойных ветвей пробивались горячие лучи солнца; от буйного пышного мха, пропитанного до самых верховинок болотной влагой, тянуло грибным духом. Плотная кисея накомарника мешала дышать, раздраженно рябила перед глазами; темные унылые деревья делались от того еще мрачнее.

Приостанавливаясь поминутно и глядя на фосфорическую стрелку компаса, чтобы не сбиться со строго намеченного азимута, я терпеливо считал парами пройденные шаги: «И раз… и два… и три…» Мой помощник остервенело махал осиновым веником, разгоняя клубящихся кровососов, которые так и льнули к его открытому, безбородому лицу. Хоть и слишком занят он был бесполезной расправой с неотвязным гнусом, напоминая порой крутящуюся ветряную мельницу, все же беспрерывно умудрялся болтать, то и дело задавая разные вопросы. А мне обязательно нужно было знать, сколько километров мы прошли, чтобы в любой момент можно было нанести на карту отрезок пути и, завернув по-иному азимуту, бормотать заново: «И раз… и два… и сто…» Пара шагов — это примерно полтора или два метра, смотря по сложности рельефа: по заболоченности и другим бесчисленным преградам тайги.

Через каждые двести метров мы вырывали с помощью молотка под вывороченными корнями или на бестравной чистовине ямку, черпали алюминиевой ложкой сухую рыхлую почву и ссыпали в кальковый пакетик, на котором был написан номер.

Я растолковал Сашке, что это не просто обыкновенная земля, а так называемая металлометрическая проба. Ее обязательно следует записать в специальный журнал документации и строго «привязывать» место взятия к аэрофотоснимку. Нашему отряду предстоит набрать за полевой сезон со всей площади исхоженной тайги две с половиной тысячи таких, с беглого взгляда пустяковых проб. Но они, как и речные шлихи, которые предстояло промывать Николаю Панкратовичу, нужны для поисков полезных ископаемых.

Если, например, около поверхности прячется от глаз человеческих какое-нибудь богатое месторождение, то мелкий рыхлый грунт над ним песок или, скажем, глина — будет насыщен тем металлом, который заботливая природа накопила в невидимых рудных залежах. Сделав тончайшие спектральные анализы всех набранных проб и нанося итоговые результаты на сводную карту в виде всевозможных разноцветных кружочков, мы соединим однотонные, однозначные бусинки-проценты в замкнутые ожерелья. Они-то как раз в форме плавных, но причудливо-извилистых линий оконтурят участки тайги, где скрываются под корнями деревьев заколдованные клады.

Конечно, я объяснил начинающему геологу основную суть метода подобных, так называемых геохимических поисков полезных ископаемых слишком упрощенно и, вероятно, не очень-то доходчиво. Но для более полного, широкого познания этой сложной, интересной науки надо долго и кропотливо учиться не только по учебникам, но и по каменным летописям Земли. Мало того, надо хорошо разбираться и в бесчисленных горных породах, и во всевозможных минералах, и в многообразном, запутанном мире растений, потому что некоторые травы и кустарники любят или, наоборот, избегают скапливаться над месторождениями избранных руд. Они, как сказочный огненный цветок папоротника, сами указывают, где спрятан таинственный клад Плутона.