Что ж, мне было приятно прочитать вынужденное признание гитлеровского военачальника. Уже тогда, в пору, когда в Берлине били в литавры по поводу «триумфальных успехов доблестных войск фюрера», стойкость Красной Армии заставляла даже таких фанатично преданных Гитлеру и чванливых генералов, как Гальдер, переоценивать ценности, сеяла у них сомнения в том, что война кончится молниеносной победой фашистской Германии…

Командиру и штабу, организующим контрнаступление, очень важно определить момент, когда противник исчерпал свои силы, ослаб, чтобы, не дав ему прийти в себя, нанести по нему сокрушительный удар. Командование дивизии считало, что такой момент настал. К такому же выводу пришли командарм генерал-лейтенант Костенко и начальник штаба армии полковник Варенников. Они потребовали от нас форсировать подготовку контрудара, чем мы с большим энтузиазмом и занялись, хотя за прошедшие дни выдержали, прямо скажу, огромное напряжение.

Получив соответствующие указания от генерала Куликова, штаб дивизии в течение ночи подготовил приказ на наступление и довел его до командиров частей. Ближайшая задача соединения заключалась в том, чтобы уничтожить противостоящего противника и освободить села Баранье Поле и Медвин. В дальнейшем, развивая успех, дивизии предстояло наступать в направлении сел Тыновка и Косяковка, что в 25 километрах юго-западнее Бараньего Поля.

В ту ночь бодрствовали не только в штабе дивизии, но и в частях. Не так-то просто и легко после двухдневных напряженнейших боев, когда люди буквально валились с ног от усталости, когда подразделения понесли серьезные потери, когда почти израсходованы боеприпасы, сразу же перейти в наступление. Но все понимали, что промедлить — значит дать противнику возможность собраться с силами, подтянуть резервы, то есть повредить себе же. Надо было бить ослабленного врага. А для этого предстояло в течение одной ночи подготовиться к наступлению: дать бойцам отдохнуть, затем вывести их на рубеж атаки, подвезти боеприпасы, проделать проходы в минных полях. Словом, забот хоть отбавляй.

Однако все было сделано к сроку. На рассвете командиры частей доложили о готовности к атаке. До начала артподготовки оставалось полчаса, и я решил выйти из блиндажа на свежий воздух. Может, пройдет мучившая всю ночь головная боль. С востока медленно плыл рассвет, блекли высокие летние звезды. Изредка вспыхивала ружейная перестрелка, С ничейной земли доносился гул тягачей: немцы выволакивали из пшеницы свои подбитые танки.

Подошел капитан Трунов.

— Ну что, фашисты за ночь не покинули позиции? — спросили его.

— На месте. Никакой перегруппировки не зафиксировано. Сидят и, судя по всему, нашего наступления не ожидают. Об этом доложили обе группы моих ребят, проведших ночь в расположении противника. Кстати, докладывают, что никакого шума и с нашей стороны не услышали.

— Это хорошо, что не услышали.

Из своей землянки вышел генерал Куликов, подошел полковник Самсоненко, доложил:

— Артиллерия в готовности номер один, товарищ генерал.

Все, не сговариваясь, взглянули на часы. До начала артподготовки осталось десять минут.

— Василий Митрофанович, еще раз созвонитесь с полками. Все ли там готово?

Я спустился в блиндаж и приказал дежурному телефонисту соединить меня с частями. Командиры полков подтвердили готовность к атаке. Со спокойной душой вернулся и доложил комдиву, что атаку можно начинать.

— Ну что ж, командуйте, полковник Самсоненко, — приказал генерал Куликов.

В утреннее небо одна за другой взвились три зеленые ракеты: сигнал к открытию артогня. Не успели они погаснуть, как тревожную тишину разорвал артиллерийский залп. Готовя бой, мы прекрасно понимали, что подавить артиллерию и минометы врага нам не под силу. Дивизия не имела превосходства в количестве стволов, да и с боеприпасами было не густо. Расчет мы делали на внезапность атаки, на страстное стремление наших людей разбить ненавистного врага.

Война шла уже второй месяц, и все это время инициативу удерживал в своих руках противник. Мы понимали и видели, что наши войска отходят то на одном, то па другом участке фронта. В сводках появилось смоленское направление, стало быть, фашисты оккупировали Белоруссию. Промелькнуло сообщение, что немецкие войска заняли город Остров, а затем Псков. Следовательно, нависла непосредственная угроза над Ленинградом: кто бы мог подумать, что гитлеровской армии удастся так далеко вторгнуться в пашу страну?! Да и здесь, на Украине, враг приближался к Киеву. Было горько и больно сознавать это и хотелось сделать все, что в твоих силах, чтобы остановить врага и затем погнать его вон с советской земли. Вот почему все мы, от генерала до красноармейца, были рады приказу на наступление, хотя командование дивизии и понимало, что для его полного успеха у нас не было необходимых сил и средств.

Как уже отмечалось, и стволов артиллерийских маловато, и снарядов было в обрез. Поэтому артподготовка получилась не такой мощной, как хотелось бы. Однако во многом помогло мастерство артиллеристов. Благодаря ему значительная часть огневых точек противника была подавлена.

— Можно переносить огонь в глубину? — спросил Самсоненко.

— Действуйте, — приказал генерал Куликов.

Мгновение спустя снаряды стали рваться в глубине обороны противника. Это означало, что настало время поднимать людей в атаку.

— За Родину! Вперед! Ура! — Эти возгласы, сначала одинокие, через какую-то минуту переросли в многоголосое «ура», которое понеслось по необозримому пшеничному полю, эхом отозвалось в рощах и перелесках, подняв из окопов бойцов и увлекая их вперед, навстречу пока еще ошеломленному противнику.

Я наблюдал в бинокль, как из окопов 2-го батальона 893-го полка первым выскочил комбат капитан Кобжев.

— Ура!.. — закричал он, бросил винтовку на руку, не оглядываясь, побежал вперед.

В атаке самое трудное — быть первым. Первым выскочить из траншеи, первым шагнуть навстречу вражескому огню. Дальше уже не так страшно. Капитан Кобжев выскочил первым, не согнулся перед свистящими вокруг пулями, и бойцы батальона, развернувшись в цепь, бросились за своим командиром.

Огонь противника усилился. Ударили пулеметы, открыла стрельбу артиллерия, минометы. Но батальон Кобжева к тому времени был почти рядом с траншеями противника. Еще бросок — и началась рукопашная. Фашисты по выдержали и побежали. Успех наметился и на других участках. Там фашисты тоже дрогнули и стали отходить.

За годы войны я множество раз убеждался в том, что личный пример командира — сильнейшее средство воздействия на подчиненных. Когда боец видит, что его командир, его товарищ, такой же смертный, обыкновенный человек, как и он, поднимается с земли и первым бежит навстречу опасности, а может быть, и смерти, он думает: «И я такое могу! И я не хуже!» И он выскакивает из окопа и устремляется за командиром вслед.

Между тем наступление наше развивалось успешно. Части дивизии вышибли фашистов из сильно укрепленных населенных пунктов Медвин, Баранье Поле, Крутые Горбы. Противник несколько раз контратаковал, пытаясь отбросить полки на исходные позиции. У гитлеровцев было то преимущество, что они располагали танками, которых у нас не было. На танки они и возлагали свои надежды.

В районе села Крутые Горбы фашисты бросили в контратаку десять танков. Однако, поставив орудия на прямую наводку, артиллеристы подожгли четыре танка. Остальные поспешили ретироваться с поля боя. Гитлеровцы были очень самонадеянны и нахальны лишь до тех пор, пока не встречали отпора.

За тем, как развивается наступление частей дивизий, внимательно следили в штабе армии. Несколько раз на НП звонил полковник Иван Семенович Варенников, заслушивал доклады и информировал о делах соседей.

От него мы узнали, что 26-я армия главными силами успешно продвигается в направлении Брусилова. В наступление перешли кроме нашего соединения 3-я кавалерийская и 199-я стрелковая дивизии. Так что правый фланг 196-й обеспечен надежно. От нас командование армии требовало не давать передышки противостоящей 11-й немецкой танковой дивизии, лишить ее возможности перебросить часть сил в направлении Ставище.

Мы тогда еще не полностью понимали причины беспокойства армейского командования относительно 11-й фашистской танковой дивизии. А дело заключалось в том, что 1-я немецкая танковая группа, наступавшая в направлении станции Христиновка, пыталась отрезать пути отхода на восток войскам 6-й и 12-й армий и, соединившись с наседающей на Умань 17-й фашистской армией, окружить два советских объединения. Для того чтобы сорвать этот замысел врага, и наступали три дивизии 26-й армии.

Мы заверили командование армии, что не дадим 11-й танковой дивизии противника возможности перебросить танки под Умань или Христиновку. Да, собственно, и перебрасывать командованию немецкой дивизии было нечего: половину танков фашисты потеряли в предыдущих двухдневных боях.

Вскоре с разрешения штаба армии мы перенесли НП штаба дивизии в район села Баранье Поле. Части нашего соединения продвинулись па 10–15 километров и управлять ими на таком удалении стало трудно.

Когда комендант штаба доложил, что наблюдательный пункт оборудован и установлена устойчивая связь со всеми частями, я в сопровождении капитана Трунова и лейтенанта Сороки, который вновь вернулся к своим обязанностям помощника начальника оперативного отделения штаба, поспешил в Баранье Поле. К этому времени село было полностью очищено от противника, хотя время от времени то тут, то там рвались снаряды и мины.

Несмотря на опасность, возле одной из хат собралась большая толпа. «Что бы там могло быть?» — подумал я и приказал шоферу остановиться. Когда мы подошли к хате, глазам открылась такая картина.