Попытался подняться, но ноги были словно ватные. Подбежали Качанов, Деканов и Косолапов, отделавшиеся легким испугом, помогли мне встать. Постепенно разошелся, только страшно болела голова и глухой шум стоял в ушах.

— В санбат, и никаких разговоров, — распорядилась, осмотрев меня, военврач третьего ранга, молодая и миловидная женщина, из новеньких.

— Дорогая медицина, — взмолился я. — Контузия — не ранение. Ее время лечит. Так что прошу, умоляю оставить в строю. Не до госпиталя, когда кругом такое творится.

Медицина, вначале непреклонная, суровая, вняла моим мольбам и сказала:

— Поступайте как знаете. А для контузии лучший врач — время. Это вы верно сказали. Но еще и крепкие нервы. Значит, по возможности меньше нервничайте и больше спите.

Я обещал так и поступать, хотя врач не хуже меня знала, что не до сна командиру на войне…

И все же контузия на три дня приковала меня к постели, точнее — к охапке соломы в ветхом сарае на восточной окраине Мельников. Я несколько раз принимался за дела, но начиналась такая острая головная боль, что тотчас же приходилось ложиться, и начоперотделения, мой заместитель майор Карташов, взваливал всю работу на свои плечи, оставляя меня один на один с контузией. И все же. постепенно головные, боли отступали, шум в ушах проходил. На четвертые сутки я уже хоть и не в полную силу, но включился в работу штаба.

Между тем бои на острове продолжались. Нам не удалось сбросить немцев в Днепр, а гитлеровцы не сумели занять полностью Королевиц. Дорого обошлась 116-й дивизии нераспорядительность ее командования. И вот вполне логичный исход. Точно не помню, но, кажется, 5 сентября 1941 года мы получили копию приказа по 38-й армии: Военный совет отстранял полковника Еременко от командования дивизией. Мотивируя это решение, в формулировках не стеснялся, называл вещи своими именами. Командование было, безусловно, право. Но у меня на душе остался тяжелый осадок. Ведь на острове полковник Еременко показал себя в общем-то инициативным, распорядительным, смелым командиром. Дивизия сумела задержать противника, не пустить его к старому руслу. Это тоже немало, хотя задача и была выполнена наполовину.

Обстановка на участке обороны 38-й армии становилась все тревожнее, особенно в районе Кременчуга. Сюда гитлеровцы стягивали крупные силы. Еще в последний день августа они пытались здесь форсировать Днепр, но наши войска не позволили им зацепиться на левом берегу и пустили на дно сотни десантных лодок и паромов с гитлеровцами и боевой техникой. Тем не менее фашисты лезли вперед, не считаясь с потерями. 6 сентября немцам удалось навести две переправы и создать на восточном берегу небольшой плацдарм. В последующие дни они значительно расширили этот плацдарм, перебросив через реку не только пехотные части, но и танки, артиллерию.

Мы с тревогой следили за развитием событий, понимая, что они имеют самое непосредственное отношение и к нашей дивизии, хотя она находилась пока в резерве севернее Кременчуга. Замысел фашистского командования заключался в следующем: силами соединений 1-й танковой группы с плацдарма у Кременчуга нанести удар по флангу 38-й армии, затем, развивая наступление на север, навстречу 2-й танковой группе, замкнуть кольцо окружения вокруг четырех армий Юго-Западного фронта. У нашего командарма генерал-майора танковых войск Н. В. Фекленко (он сменил 15 августа 1941 г. генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева, назначенного командующим войсками Южного фронта) в резерве не было достаточных сил, чтобы ликвидировать немецкий плацдарм под Кременчугом. В спешном порядке пришлось снять из-под Черкасс 212-ю стрелковую дивизию и перебросить ее на фланг армии, в район кременчугских переправ. Наша 196-я, не успев как следует отдохнуть, а главное, пополниться личным составом и техникой, сменила 212-ю.

Смену производили ночью. Лил обложной дождь, а это и облегчало, и затрудняло задачу. В непогоду меньше приходилось заботиться о маскировке: шум дождя поглощая звуки: Но раскисшие в одночасье дороги стали почти непроезжими: Люда вязли по колено в черноземе, машины и повозки буксовали, и каждый метр, каждый шаг давался с превеликим трудом.

В центре полосы обороны, которая передавалась нам, находилось приднепровское село Ирклиев — типичное село этого благодатного края. Как и в других селах, в нем уже не осталось ни души. Заняв одну из самых просторных хат в центре села, мы с полковником И. И. Самсоненко и другими штабистами следили за «сменой караула». Связисты быстро протянули в хату телефон, и мы сразу, как говорится, встали за пульт управления. Части заняли указанные районы без ЧП: что говорить, война научила нас осуществлять маневр ночью.

Позиции, которые оборудовали подразделения 212-й стрелковой дивизии по днепровскому берегу, были далеки от совершенства, сделаны на скорую руку, и нам с утра на другой день пришлось продолжить начатое дело. Красноармейцы оборудовали дзоты, землянки, артиллеристы наводили камуфляж на свои орудия. Все инженерные работы велись в расчете на то, что здесь мы будем стоять основательно, что отступать дальше нельзя, что здесь наш последний оборонительный рубеж. Инженерные работы шли споро, этому способствовало и то обстоятельство, что на другой день после их начала прибыл новый маршевый батальон. Рабочих рук прибавилось. Для молодых красноармейцев строительство оборонительных объектов было хорошей школой. В солдатской жизни умение вырыть окоп, соорудить блиндаж в два-три наката, замаскироваться от воздушного противника — не менее важно, чем хорошо стрелять.

Мы укрепляли оборону и не спускали глаз с противоположного берега, зная, что противник тоже не сидит сложа руки. И делали это не напрасно. Несколько раз разведывательные группы врага пытались переправиться на наш берег, прощупать нашу оборону.

Как-то к нам в штаб доставили пленного немца. Выяснилось, что его захватили наши саперы, устанавливавшие на берегу Днепра мины. Занимаясь ранним утром своим делом, они заметили лодку, которая тихо подходила со стороны Черкасс. Саперы сразу сообразили, что к чему, залегли, притаились. Когда лодка причалила к берегу, саперы дали по фашистам длинную пулеметную очередь. Пять гитлеровцев, находившихся в лодке, были сражены наповал, а шестой поднял руки.

Пленный был перепуган, вздрагивал от каждого шороха. Он окончательно потерял дар речи, когда увидел вошедшего в комнату инструктора политотдела старшего политрука Качанова. Красная звездочка на рукаве его гимнастерки привела фашиста в неописуемый ужас: геббельсовские пропагандисты вдалбливали в головы солдат великое множество всякого вздора, вроде того, что красные комиссары на месте расстреливают пленных и потому лучше не попадаться им в руки. Я видел, как немец напряженно следил за Качановым, думая, должно быть, что тот вот-вот расстреляет его. Но политрук ушел, и немец облегченно вздохнул. Только после этого удалось вытянуть из него кое-что. Это кое-что было для нас весьма важно. Мы узнали, что 68-я пехотная дивизия, в которой служил пленный, основательно потрепана в боях, роты практически обескровлены. Нет, не зря мы с такой стойкостью обороняли Черкассы. Город они заняли, но это была пиррова победа.

По словам пленного, со дня на день должно поступить пополнение и тогда фашисты предпримут попытку захватить плацдарм на левом берегу Днепра под Черкассами.

— И пополнение найдет здесь свою смерть! — сказал полковник Самсоненко.