Вскоре западного берега реки достигли все четыре стрелковые роты и начали расширять захваченный плацдарм. Преодолевая инженерные заграждения и огневое сопротивление врага, стрелковые роты при поддержке минометов с боем продвигались вперед. Под их прикрытием в течение ночи переправились и главные силы 55-го и 57-го гвардейских полков с артиллерией и сразу же приступили к расширению плацдарма.

В ту ночь успешно форсировали Северский Донец и части 195-й стрелковой дивизии, что вынудило противника распылить свои силы для отражения атак сразу двух наших соединений. Однако, имея хорошо подготовленную оборону и организованную систему огня, противник не собирался оставлять позиции без боя. Уже с утра 7 сентября он оказал упорное сопротивление, его орудия ударили по нашим переправам, из дзотов повели огонь пулеметчики.

Бой за расширение плацдарма становился все напряженнее. Гвардейцы дивизии медленно, но упорно продвигались вперед. Им хорошо помогала полковая и приданная артиллерия, которая успешно подавляла огневые точки врага, мешавшие развитию успеха.

Я находился на наблюдательном пункте. Видел, как командир дивизии спокойно и уверенно управлял частями. По его приказу для прорыва оборонительного рубежа командир 55-го гвардейского полка подполковник Климов ввел в бой батальон второго эшелона, который поддерживали полковая и дивизионная артиллерийская группы.

Грохот усилился. Теперь бой бушевал в центре и на правом фланге.

Вскоре подполковник Климов сообщил, что атака началась успешно. После огневого налета 4-я и 5-я роты ворвались в траншею врага и завязали рукопашный бой. Противник не выдержал и бежал в траншеи главной полосы своей обороны.

В это же время основные силы полка Вифлянцена внезапной атакой с фланга выбили противника из опорного пункта южнее Чепеля.

К исходу дня подразделения 55-го и 57-го гвардейских полков подошли к главной полосе обороны противника, но все попытки прорвать ее с ходу не увенчались успехом. Фашисты обрушили на атакующих сильный артиллерийский и пулеметный огонь. По приказу генерала Тихонова им ответили наши дивизионы. Земля содрогнулась от взрывов.

Наши батальоны снова и снова поднимались в атаку, но, встреченные плотным ружейно-пулеметным огнем противника, каждый раз вынуждены были прижиматься к земле.

Наконец комдив, еще раз оглядев поле боя, распорядился прекратить атаки, закрепиться на достигнутом рубеже, привести подразделения в порядок и готовить их для наступления завтра с утра.

Я передал эти распоряжения полкам.

Генерал заговорил снова глухим хрипловатым голосом:

— Решим так: в течение ночи переправим на плацдарм всю артиллерию дивизии, а противотанковую выставим для стрельбы прямой наводкой. Полк Климова усилим батальоном моего резерва, а его пополним учебным батальоном. Прорыв главной полосы обороны начнем в 9.00 8 сентября после 35-минутной артиллерийской подготовки.

Тихонов приказал мне передать это решение начальнику штаба для подготовки соответствующих распоряжений частям, организовать новый НП на западном берегу Донца и проконтролировать выдвижение и переправу на плацдарм резервного батальона.

Полковнику Батляеву предстояло организовать переправу орудий на плацдарм и на основании данных разведки уточнить график артиллерийской подготовки атаки и поддержки войск в глубине обороны противника.

Скажу, что в ходе всего наступления люди капитана Н. Г. Мозгового не раз выручали дивизию. Их слаженные, оперативные, инициативные действия, как правило, заканчивались успешно. Офицеры разведки подобрались опытные, смелые, дерзкие. Они нередко сами возглавляли поиски и засады, умело руководили всеми разведывательными подразделениями дивизии. Штаб всегда своевременно имел данные о силах и намерениях врага.

Накануне наступления группа разведчиков во главе со старшиной С. Ф. Куприяновым прорвалась в тыл врага в районе Чепеля и захватила унтер-офицера 88-го пехотного полка 15-й пехотной дивизии немцев.

Капитан Мозговой пригласил меня послушать показания пленного.

Немец выглядел жалким, трусливым. Часто спрашивал: «Меня расстреляют?» Вспомнилось, какими наглыми и спесивыми были фашисты в 1941 году. Тогда пленные наотрез отказывались давать какие-либо показания, заявляя, что разговаривать с представителями низшей расы не желают… Все равно, дескать, вам будет «капут». А теперь гитлеровцы дрожали от страха за свою жизнь, спешили отвечать на все поставленные вопросы и усердно кричали, что Гитлеру «капут».

Из показаний унтер-офицера мы узнали, как организована система огня в обороне пехотного полка, где находятся огневые позиции артиллерии и минометов и что на усиление полка должен прибыть один батальон из резерва дивизии.

У меня возникла смутная тревога, сумеют ли наши части прорвать оборону, ведь гитлеровцы строили ее полгода, она прекрасно оборудована, насыщена огневыми средствами, ее обороняет хорошо укомплектованный 88-й пехотный полк, усиленный батальоном.

Мы наступаем двумя не полностью укомплектованными полками. Правда, по артиллерии превосходим противника в три раза и можем сразу уничтожить огневые средства врага.

Не раз я задавал себе вопрос, почему противник в полосе наступления нашей армии оказывает столь упорное сопротивление, ведь на других направлениях он вынужден был поспешно отступать. В то время я не знал, что противник стремился выиграть время для отвода своей донбасской группировки за Днепр, чтобы не допустить перехвата путей отхода войсками нашей армии.

Всякая большая операция связана с гибелью людей. Офицеры строевого отделения под руководством майора Н. П. Пашкова вели учет потерь личного состава, готовили данные командованию об укомплектованности частей и подразделений. На их долю выпали и организация похорон и своевременное сообщение об этом родным и близким. Как правило, товарищи действовали оперативно и четко, но бывали случаи…

В отделение Пашкова я зашел за сведениями о потере личного состава за день боя и услышал, как он отчитывал командира разведроты капитана Г. И. Кондратьева.

— Что случилось, о чем разговор? — спросил я.

— Да вот получено письмо от бывшего разведчика роты сержанта Неволина. Сообщает, что его мать Антонина Емельяновна получила от нас два извещения о его гибели, а он жив, только тяжело ранен и лежит в госпитале в своем родном городе Тюмени.

— Как же это произошло? Вы понимаете, сколько натерпелась бедная женщина, узнав о гибели сына?

— Виноват командир роты, который дал неточную информацию, а мы как следует не проверили, — ответил Пашков. — Это было еще в марте, когда мы оборонялись на залиманском плацдарме.

Сержант Неволин с группой разведчиков был направлен в тыл противника для захвата «языка». На исходе следующего дня местные жители переправили через передний край раненого и контуженого разведчика Лысенко. Он и сообщил, что разведгруппа в схватке с противником, вероятно, вся погибла, а Неволина он сам видел убитым. По этим сведениям и было послано извещение родным Неволина. Видимо, Лысенко тогда что-то напутал.

— Надо послать матери и самому Неволину извинение за происшедшее, сказал я Пашкову.

Как был ранен Неволин и что случилось с остальными его разведчиками, мы тогда так и не установили.

Подробно узнал о подвиге Неволина и его товарищей только спустя тридцать лет после окончания войны, когда с группой ветеранов дивизии приехал на празднование Дня Победы в поселок Савинцы. Мы пришли к братской могиле в селе Залиман, где похоронены гвардейцы нашей дивизии, павшие в 1943 году на залиманском плацдарме. На памятнике написаны имена павших. Среди них сержант Б. С. Неволин. Можно себе представить, как он сам был удивлен, увидев это. А я попросил его рассказать о том, что же все-таки произошло с разведгруппой. И услышал полную драматизма историю. В ту морозную темную ночь разведчикам удалось незаметно для врага перейти передний край и углубиться в тыл врага. Вскоре послышались голоса. Неволин выдвинулся вперед и увидел на дороге группу гитлеровцев. Решил воспользоваться внезапностью и вызвать панику у противника, чтобы легче было захватить пленного. Когда товарищи заняли удобную позицию, подал команду: «Огонь!»

Фашисты бросились врассыпную, но вскоре опомнились. Завязался огневой бой. В ход пошли гранаты. Неволина ранило в руку, другого разведчика убило, а третий был тяжело контужен. В темноте и в спешке сержанта сочли убитым. Но его подобрали местные жители и переправили через линию фронта.

По всей вероятности, он посчитал убитого разведчика Маслова за Неволина и доложил об этом командиру роты, который послал печальное извещение матери.

На самом же деле Неволин с товарищем продолжали двигаться по тылам врага. На обочине одной из дорог заметили немецкий тяжелый танк. Механик чинил ходовую часть, а командир и еще двое из экипажа о чем-то разговаривали.

— Офицера надо взять живым, — решил Неволин.

Грянул автоматный залп. Оставшийся в живых оторопевший гитлеровец не сопротивлялся. Он рассказал, что принадлежит к 3-й танковой дивизии, которая на рассвете совместно с 15-й пехотной дивизией перейдет в наступление, чтобы сбросить наши части с плацдарма.

Задача была выполнена, и разведчики решили возвращаться, чтобы доставить сведения и пленного в штаб. И вдруг впереди показался враг. Пришлось пробираться оврагами и кустарником, которые уводили все дальше и дальше в сторону от плацдарма.

Весь день и всю следующую ночь разведчики безуспешно пытались пересечь линию фронта и лишь к утру им удалось выйти с «языком» на передний край обороны соседней дивизии. Неволин решил сходить в медпункт, чтобы перевязать рану на руке. Запомнил только, что врач майор Елизаров спросил, кто он, записал домашний адрес и номер полевой почты. И тут прокатился грохот. Со стороны противника показались десятки танков. Следом ползли бронетранспортеры. Заметив, что поблизости ранило бронебойщика, Неволин подскочил к нему и припал к прицелу противотанкового ружья. А огонь врага все усиливался, и пулеметная очередь прошила ему ноги. Однако досталось и противнику. Сначала завертелся на сорванной гусенице один танк, затем вспыхнул от бутылки с горючей смесью второй. И тут рядом вздыбилась земля. Неволин потерял сознание, и его сочли убитым. Теперь уже майор Елизаров сообщил об этом по назначению.