Там лап ленивых плавное движенье

Рождает страшный тишины раскат,

Но вот одна из кошек, взяв мишенью

Блуждающий по ней тревожно взгляд,

Его вбирает в свой огромный глаз,

И взгляд, затянутый в водоворот

Зрачка, захлебываясь и кружась,

Ко дну навстречу гибели идет,

Когда притворно спящий глаз, на миг

Открывшись, вновь смыкается поспешно,

Чтоб жертву в недрах утопить своих:

Вот так соборов окна-розы встарь,

Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной,

Его бросали богу на алтарь.

Как из трясины сновидений, сходу

Прорвав ночных кошмаров канитель,

Всплывает новый день - вот так по своду

Бегут гурты, оставив капитель

С ее запутавшеюся в клубок

Крылатой тварью, сбившеюся в кучу,

Загадочно трепещущей, прыгучей,

И мощною листвой, которой сок

Взвивается, как гнев, но в перехлесте

Свернувшись, как спираль, на полпути

Пружинит, разжимаясь в быстром росте

Всего, что купол соберет в горсти

И выронит во тьме, как ливня гроздья,

Чтоб жизнь могла на утро прорасти.

Их приготовили к игре постфактум,

Как будто дело за апофеозом,

Что примирит их с предыдущим актом

И каждого - друг с другом и с морозом;

Иначе словно не было конца.

И тщетно в поисках имен карманы

Обыскивали тщательно. С лица

У губ следы тоски смывали рьяно:

Их не сотрешь - видны сквозь белизну.

Но бороды торчат ровней и тверже,

По вкусу сторожей чуть-чуть подмерзши,

Чтоб с отвращеньем не ушли зеваки.

Глаза повертываются во мраке

Зрачками внутрь и смотрят в глубину.

Завороженная: в созвучьях мира

Нет рифмы совершеннее и строже,

Чем та, что по тебе проходит дрожью.

На лбу твоем растут листва и лира,

Ты вся, как песнь любви, из нежных слов,

Слетевших наподобье лепестков

С увядшей розы, чтоб закрыть глаза

Тому, кто книгу отложил из-за

Желания тебя увидеть. Как

Будто каждый ствол заряжен,

Но медлит с выстрелом, покуда знак

Не дан, и ты вся - слух, и взгляд твой влажен

Как у купальщицы в пруду лесном,

Оборотившемся ее лицом.

Святой поднялся, обронив куски

Молитв, разбившихся о созерцанье:

К нему шел вырвавшийся из преданья

Белесый зверь с глазами, как у лани

Украденной, и полными тоски.

В непринужденном равновесье ног

Мерцала белизна слоновой кости

И белый блеск, скользя по шерсти тек,

А на зверином лбу, как на помосте,

Сиял, как башня в лунном свете, рог

И с каждым шагом выпрямлялся в росте.

Пасть с серовато-розовым пушком

Слегка подсвечивалась белизной

И ноздри жадно впитывали зной.

Но взгляда не задерживали вещи:

Он образы метал кругом,

Замкнув весь цикл преданий голубой.

Эта мука - проходить трясиной

Неизведанного в путах дней

Поступи подобна лебединой.

Смерть - конечное непостиженье

Основанья нашей жизни всей

Робкому его же приводненью.

Подхватив его, речное лоно

Постепенно, нежно и влюбленно,

Все теченье снизу уберет,

Лебедь же теперь, воссев на ложе,

С каждым мигом царственней и строже

И небрежней тянется вперед.

Как спичка, чиркнув, через миг-другой

Выбрасывает языками пламя,

Так, вспыхнув, начинает танец свой

Она, в кольцо зажатая толпой

И кружится все ярче и упрямей.

И вот - вся пламя с головы до пят.

Воспламенившись, волосы горят,

И жертвою в рискованной игре

Она сжигает платье на костре,

В котором изгибаются, как змеи,

Трепещущие руки, пламенея.

И вдруг она, зажав огонь в горстях,

Его о землю разбивает в прах

Высокомерно, плавно, величаво,

А пламя в бешенстве перед расправой

Ползет и не сдается и грозит.

Но точно и отточенно и четко,

Чеканя каждый жест, она разит

Огонь своей отчетливой чечеткой.

Будто лежа он стоит, высок,

Мощной волею уравновешен,

Словно мать кормящая нездешен,

И в себе замкнувшись, как венок.

Стрелы же охотятся за ним,

И концами мелкой дрожью бьются,

Словно вспять из этих бедер рвутся.

Он стоит - улыбчив, нераним.

Лишь на миг в его глазах тоска

Болью обозначилась слегка,

Чтоб он смог презрительней и резче

Выдворить из каждого зрачка

Осквернителя прекрасной вещи.

В тех странных копях обитали души,

Прожилками серебряной руды

Пронизывая тьму. Среди корней

Кровь проступала, устремляясь к людям,

Тяжелой, как порфир, казалась кровь.

Она одна была красна.

Там были Никем не населенные леса,

Утесы и мосты над пустотою.

И был там пруд, огромный, тусклый, серый.

Навис он над своим далеким дном,

Как над землею - пасмурное небо.

Среди лугов тянулась терпеливо

Извилистая длинная дорога

Единственною бледною полоской.

И этою дорогой шли они.

И стройный человек в одежде синей

Шел молча первым и смотрел вперед.

Ел, не жуя, дорогу шаг его,

Тяжелой ношей из каскада складок

Свисали крепко стиснутые руки,

Почти совсем забыв о легкой лире,

Которая врастала в левый локоть,

Как роза в сук оливковый врастает,

Раздваивались чувства на ходу:

Взор, словно пес, бежал вперед стремглав,

Бежал и возвращался, чтобы снова

Бежать и ждать на ближнем повороте,

А слух, как запах, мешкал позади.

Порой казалось, достигает слух

Тех двух других, которые, должно быть,

Не отстают при этом восхожденье.

И снова только звук его шагов,

И снова только ветер за спиною.

Они идут - он громко говорил,

Чтобы услышать вновь, как стихнет голос.

И все-таки идут они, те двое,

Хотя и медленно. Когда бы мог

Он обернуться (если б обернувшись,

Он своего деянья не разрушил,

Едва-едва свершенного) - увидеть

Он мог бы их, идущих тихо следом.

Вот он идет, бог странствий и вестей,

Торчит колпак над светлыми глазами,

Мелькает посох тонкий перед ним,

Бьют крылья по суставам быстрых ног,