В ночь порою, листвой шевеля,

ветер в ветках вздохнет, как дитя;

средь аллей, где травой поросло,

он прокрадется тихо в село.

И пройдет далеко, до пруда,

будет слушать у каждой избы,

но темна и спокойна вода,

и безмолвны дубы.

В саду мы погрузились в думы,

и сумраком обвил нас хмель,

а наверху, глядя угрюмо,

запутывался в листьях шмель.

Тебе вплетала блики пышно,

как ленты, в волосы лоза,

и я лишь раз шепнул чуть слышно:

Какие у тебя глаза!

Одежды вечера прозрачны и нежны.

Ты видишь в тишине его преображенье.

И пред тобою две расходятся страны:

одна парит, в другой - все тяжесть и паденье.

Ты не принадлежишь ни той, ни этой: ты

не темен, как твой дом, молчащий за спиною,

впитавший ночь уже, - но первой свет звезды

собрав в ладонях, ты не станешь сам звездою.

И твоя жизнь, как тень вечерняя длинна

и боязлива, вдруг тебе предстанет вестью

еще не понятой, когда в тебе она

уподобляется то камню, то созвездью.

За последним домом спать

солнце алое ложится,

и последними кружится

день аккордами опять.

И играют огоньки

на обрывах крыш в горелки.

Ночь алмазные безделки

сыплет сонно в синь реки.

Детских душ серебряные крылья,

чистых душ, что никогда не пели,

всё кружили, ближе всё кружили,

приближались к жизни и робели,

вас не ждут ли разочарованья?..

Голос будней только слух ваш тронет

в мерном гомоне существованья

пенье смеха вашего утонет...

Я зачитался. Я читал давно.

С тех пор, как дождь пошел хлестать в окно.

Весь с головою в чтение уйдя,

Не слышал я дождя.

Я вглядывался в строки, как в морщины

Задумчивости, и часы подряд

Стояло время или шло назад.

Как вдруг я вижу, краскою карминной

В них набрано: закат, закат, закат.

Как нитки ожерелья, строки рвутся

И буквы катятся куда хотят.

Я знаю, солнце, покидая сад,

Должно еще раз было оглянуться

Из-за охваченных зарей оград.

А вот как будто ночь по всем приметам.

Деревья жмутся по краям дорог,

И люди собираются в кружок

И тихо рассуждают, каждый слог

Дороже золота ценя при этом.

И если я от книги подыму

Глаза и за окно уставлюсь взглядом,

Как будет близко все, как станет рядом,

Сродни и впору сердцу моему!

Но надо глубже вжиться в полутьму

И глаз приноровить к ночным громадам,

И я увижу, как земле мала

Околица, она переросла

Себя и стала больше небосвода,

А крайняя звезда в конце села,

Как свет в последнем домике прихода.

      перевод Б.Пастернака

Заключил лицо твое в ладони

и затих. Струится лунный свет.

Сокровенней и неизреченней

ничего под лунным плачем нет.

Как послушно то, что - тишина,

что почти как вещь держу, но кротче,

вещь, чья суть и от холодной ночи,

и меня, увы, утаена.

Потому, быть может, мы невольно

к островкам ладоней устремили

волны наших душ и радость и бессилье,

но кому они нужны вовне?

Ах, чужому, что мы знать не знали,

ах, иному, что найдем едва ли,

горестям, что нас связали,

ветрам весен, что умчались в дали,

и все позабывшей тишине.

Кто может сказать мне, куда

я жизнью своей досягаю?

Быть может, я ветром, я бурей витаю,

или волною быстрой вскипаю, или я -

бледная, мерзнущая в мае,

продрогшая березка у пруда?

По низовьям темень расстилая,

как холстина, ночь висит сырая,

тусклым фонарем освещена.

Чуть повыше, контуры теряя,

выплыл флигель, чья стена глухая

светом занялась, не затухая,

и, как спелая луна,

источает серебристый свет.

Надо всем нетронутые дали

тянутся самим себе вослед.

Окна белыми в потемках стали,

а домов как будто вовсе нет.

Ночь так ясна, бездонна и безлика.

Уснувший замок. Полная луна.

На башне бьют часы, и глубина

приемлет звук, безмолвием полна.

Потом крик сторожа и эхо крика.

И ветерок. И снова тишина.

И словно пробудившись ото сна,

печально где-то произносит скрипка:

Любимая...

Мне вечер - книга. С переплета

сверкает алая камка.

Застежек тонких позолоту

ласкает медленно рука.

Страницу первую читаю,

и ластятся слова ко мне.

И над второю замираю,

а третья - видится во сне.

Мы лишь уста. Но кто, скажи, поет

из сердца, что для всех вещей одно?

Его биенье в нас раздроблено

и незаметно. Не перенесет

никто ни радости, ни боли всей.

Так в осторожной скупости своей

мы лишь уста. В самозабвенный миг

удары сердца отверзают нас

и слышен глас:

тогда мы суть, преображенье, лик.

Я хочу тебе петь, как пели

наши матери у колыбели.

Провожать тебя в сон и ждать

твоего возвращенья из сна,

к твоему дыханью прислушиваться, внимать

тишине, притаившейся у окна.

Я один буду утром знать,

как была эта ночь холодна,

и как вздрагивал сад за окном, когда

попадала в листву звезда.

Засыпая взгляни: мой взгляд -

словно нежные руки, они

тебя бережно будут держать,

опуская изредка на кровать

на мгновенье, когда в тишине

чей-то шорох послышится мне.

Ночи созвездья: вижу их над собою;

над бытием моим кружатся средь пустоты,

или над жизнью, над общей нашей судьбою,

от света к свету тянущиеся мосты.

Чьи там шаги? Кто по водам идет, как по суше,

путь свой спрямляя, словно минуя ручей?

Кто, словно пешку, спешно берет мою душу

и трубит о победе своей?