Однажды ночью вокруг луны появилось слабосветящееся кольцо, а наутро более яркое кольцо окружало солнце по обе стороны от которого были видны большие ложные солнца. Кольца эти предвещали наступление в недалеком будущем сильной бури; радужные ложные солнца были надежным предупреждением, что какой-то враг, может быть большой военный отряд, приближается к нашему лагерю. Такое сочетание событий было неблагоприятно, и для обсуждения его был созван совет. Племя не боялось встречи с любым врагом, который захочет вступить с нами в бой, но ночью в сильную бурю отряд мог бы, несомненно, приблизиться невидимо и неслышно и украсть много лошадей; снег, гонимый метелью, начисто закроет следы отряда, и его нельзя будет преследовать и настигнуть. Решено было немедленно сняться и перейти в устье Крик-ин-зе-миддл, на Миссури. Если выпадет много снегу и установятся сильные холода, то будет легче укрываться в глубокой долине реки. Лошадей можно тогда кормить сочной корой тополей, и они сохранят отличное состояние. Из-за переноса лагеря враг, в приближении которого совет был уверен, вероятно, не сможет обнаружить наши следы, особенно если обещанная приметами буря наступит скоро. К десяти часам последняя палатка была снята и уложена, и мы потянулись на юго-восток к намеченной цели. В полдень пошел снег. Вечером мы стали лагерем в Крик-ин-зе-миддл (Речка Посередине), названной так потому, что истоки ее находятся на полпути от гор Бэр-По к горам Литтл-Роки. Первые путешественники называли ее Кау-Крик (Коровья речка).

На следующее утро продолжал падать легкий снежок и сильно похолодало. Тем не менее мы снова снялись и двинулись дальше; еще засветло мы пришли к реке. Здесь мы намеревались оставаться довольно долго; охотники разъехались, кто ближе, кто дальше, по обеим сторонам долины и в прерии, расставляя западни для волков. В то время стрихнин еще не вошел во всеобщее употребление. Западни делались просто из нескольких шестов длиной в шесть-восемь футов, поставленных под углом примерно в сорок пять градусов и поддерживаемых двумя подпорками. На шесты накладывали несколько центнеров больших камней. Когда волк хватал приманку в глубине западни, тяжелая крыша обрушивалась и придавливала его. Ягода и Гнедой Конь всячески поощряли ловлю волков, так как в Штатах появился большой спрос на волчьи шкуры. Там из них делали полости для саней. Шкуры первого сорта продавались в Форт-Бентоне по четыре-пять долларов за штуку. Буря не очень разыгралась, и через несколько дней снова дул теплый чинук. Не появился также и ожидавшийся военный отряд. Дела моих друзей торговцев шли так хорошо, что им приходилось каждые две-три недели ездить снова за товарами или, когда можно было, присоединяться к партиям индейцев, отправлявшихся посетить Форт-Бентон.

Я много слышал об одном белом; его звали Хью Монро, или, на языке черноногих, Просыпающийся Волк — Макво-ай-пво-атс. Однажды во второй половине дня мне сказали что он со своим многочисленным семейством прибыл в лагерь, и немного спустя мы встретились с ним на пиру, заданном Большим Озером. Вечером я пригласил его к себе в палатку и долго разговаривал с ним за ужином; мы ели хлеб, мясо и бобы и выкурили множество трубок. С течением времени мы с ним крепко подружились. Просыпающийся Волк несмотря на старость, был одним из самых живых и деятельных людей, каких мне пришлось встречать. Это был голубоглазый блондин, приблизительно пяти с половиной футов росту, с твердо очерченным, квадратным подбородком и сильно выдающимся носом; черты его изобличали его действительный характер — смелый и решительный. Отец Просыпающегося Волка, Хью Монро, был полковником английской армии, мать происходила из Ла-Рошей, знатной французской эмигрантской семьи монреальских банкиров, владевших крупными поместьями в этом краю. Хью-младший родился в имении в Тририверс; он недолго ходил в церковную школу, только пока не научился читать и писать. Все каникулы и много дней, когда он пропускал занятия, Хью проводил в большом лесу, окружавшем имение. Любовь к природе, к приключениям, к жизни в первобытных условиях была у него в крови. Хью появился на свет в июле 1798 года. В 1813 году, всего пятнадцати лет от роду, он убедил родителей разрешить ему поступить на службу Компании Гудзонова залива, и весной того же года отправился на Запад с флотилией каноэ. Отец дал ему хорошее английское гладкоствольное ружье, мать пару знаменитых дуэльных пистолетов Ла-Рош и молитвенник. Духовник семьи подарил Хью четки и крест и велел молиться почаще. Флотилия плыла все лето и осенью прибыла на озеро Виннипег; там они зазимовали. Весной, как только озеро очистилось ото льда, путешествие возобновилось, и наконец в один из июльских дней Монро увидел Маунтин Форт, новую факторию Компании, построенную на южной берегу реки Саскачеван, недалеко от подножия Скалистых гор.

Вокруг форта стояли лагерем тысячи черноногих, ожидая начала продажи привезенных флотилией товаров или надеясь получить в кредит пороху и пуль, кремневых ружей, капканов и табаку на предстоящий охотничий сезон. У Компании еще не было переводчика, знающего язык черноногих, речь их переводилась сначала на язык кри, а затем уже на английский. Многие из собственно черноногих, северные черноногие, хорошо говорили на языке кри, но более южные племена союза черноногих, блады и пикуни, не понимали кри. Начальник фактории, несомненно заметив у Монро необычные способности, сразу поручил ему жить и кочевать с пикуни, чтобы изучить их язык и проследить также за тем, чтобы они будущим летом вернулись со своими мехами на Маунтин-Форт. Поступили известия, что американские купцы, следуя по пути Льюиса и Кларка, с каждым годом продвигаются все дальше и дальше на запад и достигли устья реки Йеллоустон, приблизительной восточной границы обширной территории, которую черноногие считают своими охотничьими землями. Компания опасалась конкуренции американцев. Монро должен был как только сможет мешать им. «Наконец наступил день нашего выхода, — рассказывал мне Монро, — и я выступил в поход вместе с вождями и знахарями во главе длинного каравана. Тут были жители 800 палаток пикуни, около 8000 человек. Им принадлежало несколько тысяч лошадей. Какое это было грандиозное зрелище — длинная колонна всадников, волокуши и вьючные лошади и просто незанятые лошади, идущие по прериям. Да, это было грандиозное, вызывавшее восхищение зрелище. Весь долгий день мы все ехали и ехали на юг и примерно часа за два до захода солнца подъехали к краю долины, в которой текла красивая речка, окаймленная тополями. Мы спешились на верху холма и разостлали свои плащи, намереваясь посидеть на них, пока караван не спустится мимо нас в долину, чтобы расставить палатки. Один знахарь вынул большую каменную трубку, набил ее и стал пытаться разжечь, пользуясь кремнем, огнивом и куском трута, но ему почему-то не удавалось высечь искру. Я сделал ему знак передать трубку мне и, вытащив из кармана увеличительное стекло, навел его на фокус: табак зажегся, и я несколько раз затянулся через длинный чубук. Все сидевшие вокруг как один вскочили на ноги и бросились ко мне, крича и жестикулируя, будто они все сошли с ума. Я тоже вскочил, страшно испуганный, думая, что они сейчас что-нибудь со мной сделают, может быть, убьют меня, — но за что, я не понимал. Сам вождь стремительно выхватил у меня из рук трубку и начал курить ее и молиться. Но он успел затянуться только раз или два, как кто-то другой схватил ее, а у него ее взял еще кто-то. Другие оборачивались и говорили речи проходящей колонне. Мужчины и женщины соскакивали с лошадей и присоединялись к нашей кучке. Матери теснились около меня и терли об меня своих детей, произнося при этом горячие молитвы. Я различил слово, которое успел уже узнать «На-тос» — Солнце, и внезапно мне стал ясен смысл всей суматохи: они думали, что я обладаю большой магической силой, что я призвал само Солнце зажечь трубку и оно исполнило мою просьбу. Мой жест, когда я держал руку со стеклом над трубкой, означал обращение к их богу. Возможно, что они не заметили увеличительного стекла или, если и заметили, то приняли его за тайное магическое средство или амулет Как бы то ни было, но я вдруг стал значительным лицом. С этого времени ко мне относились с величайшим вниманием и лаской.