— Какая сумма вас устроила?

Эдер пожал плечами.

— Два или три миллиона на круг.

— Как вам удалось стать главной судьей?

— Каждые четыре года члены суда выбирают на этот пост одного из своих коллег.

— Довольно любопытно.

— Сам штат довольно любопытен. Отбыв на этом посту четыре года, я неизменно опять оказывался на нем в силу тех же причин.

— Тех же причин, — повторила она.

Эдер кивнул и склонился вперед, поставив локти на колени. Он не пытался скрыть своей заинтересованности, когда сказал:

— Я был бы признателен, если бы мог послушать и вас.

— О чем?

— Как вам удалось стать выборным мэром.

Хаскинс бесстрастно разглядывала Эдера, словно он был выловленной рыбкой, и она прикидывала, снять ли его с крючка и бросить в озеро, или же повесить на кукан. После почти двадцатисекундного молчания, она кивнула:

— Хорошо.

Эдер поудобнее устроился на кушетке и самым серьезным голосом сказал:

— Когда вы дойдете до подробностей, которые могут вам показаться неприглядными, мэр, что всегда бывает, продолжайте, и пусть вас не беспокоят мои эмоции. — Он сдержанно улыбнулся ей. — Какие бы они ни были.

Б.Д. Хаскинс начала свое повествование с напоминания о том, что их было девять человек, которые в размалеванном школьном автобусе ввалились в Дюранго летним вечером 1968 года. На следующее утро четверо из них решили остаться. Остальные пятеро собрались двинуться в Дюранго в Скалистых горах в Колорадо. Бросили монетку. Тех, кого манило Колорадо, поставили на орла и им достался разрисованный автобус.

В калифорнийском Дюранго, как она поведала, остались она сама, которой к тому времени минуло 16 лет, ее двенадцатилетняя сводная сестра Дикси Венейбл, Сид Форк 18-ти лет, и их приятель, 20-летний псих, который называл себя то Тедди Джонсом, то Тедди Смитом.

Хаскинс сказала, что Тедди был алкоголиком и наркоманом, который иссушал и травил свои мозги джином, кислотой и вообще всем, что он мог вдохнуть, проглотить или вколоть в вену. Но, кроме того, Тедди был единственным, у кого водились деньги. И когда он снял четырехкомнатный дом (скорее развалину, чем дом, заверила она) на Ботрайт-стрит в восточной части Дюранго, где тянулись трущобы, остальные трое вселились туда вместе с ним.

Она сказала, что совместная жизнь длилась недели три, может, четыре. Она завершилась, когда они с Форком как-то днем пришли с пляжа. Тогда был настоящий песчаный пляж, не то, что сейчас. Как бы там ни было, когда они с Форком вошли в дом, то обнаружили привязанную к кровати голую 12-летнюю Дикси. Тедди тоже голый, прикладываясь к бутылке с джином, пытался этой же бутылкой изнасиловать Дикси, потому что, как сказала Хаскинс, никаким иным образом это у него не получилось бы.

Сид Форк схватил первое, что ему попалось под руку — отломанный косяк, как она припоминает, сбил Тедди с ног и измолотил его до беспамятства. Когда тот пришел в себя, Форк изъял все его деньги, которых, насколько ей помнится, было около 300 долларов, то есть, по сегодняшним ценам порядка тысячи. Форк заявил Тедди, что тот получит свои деньги, лишь когда сядет на автобус, уходящий из города. В те дни, по ее словам, были две автобусные линии, обслуживающие Дюранго — компании «Грейхаундс» и «Трейлуэйс».

Что Тедди и пришлось сделать, сказала она. Сид Форк проводил его до города, купил Тедди билет, засунул его в автобус, отдал ему деньги и пообещал, если когда-нибудь увидит его в Дюранго, утопить в океане.

Хотя от Тедди Джонса (или Смита) им удалось отделаться, ей, Форку и Дикси как-то нужно было питаться. Поэтому они с Форком пошли работать: он на бензозаправку, а она в аптеку, владелец которой, еще достаточно симпатичный мужчина лет сорока пяти, стал приударять за ней, пока она не сказала, что, если он не прекратит волочиться, она все расскажет его жене.

Так они втроем как-то тянули до конца 1968 года, когда заправка, на которой работал Форк, была ограблена. Владелец, конечно же, заподозрил Форка. Но, будучи первостатейным дерьмом, не обвинил его впрямую и даже не обратился к копам. То, что он сделал, было хуже. Куда хуже.

По прикидкам Хаскинс, примерно недели через три на заправку подъехали три фэбээровца из Санта-Барбары. Сид вышел к ним, и они потребовали от него призывную повестку, которая была давно порвана. Владелец заправки обвинил Сида в уклонении от воинской повинности, и через три недели он уже оказался в рядах армии, а еще через четыре или пять месяцев — в Сайгоне в составе корпуса военной полиции.

Хаскинс рассказала, что, расставшись с Форком, она явилась к владельцу аптеки и заявила ему, что, если он хочет регулярно посещать ее постель, это обойдется ему в двести долларов в месяц сверх того, что он ей уже платит. Фармацевт сказал, что ему нужно обдумать это предложение. Через три дня он попросил ее остаться после работы.

Фармацевт предложил ей одно соглашение. У него есть два приятеля, оба отличные мужики, один из них юрист, а второй служит в ООП, обществе охраны интересов потребителей, и оба они, как и он сам, члены городского совета Дюранго. И они все втроем, как он дал ей понять, хотели бы скооперироваться.

И вот что они предлагают — каждый из них будет платить ей 150 долларов в месяц. Фармацевту достались вечера понедельника и среды; юристу — вторник и пятница, а ООП — четверг и суббота. Хаскинс сообщила, что по совместному решению воскресенье целиком принадлежало ей.

Но она сделала фармацевту контрпредложение. Она сказала, что готова принять их предложение, если Дикси получит возможность в сентябре пойти в школу, не ломая себе головы, как бы получить свидетельство ее прежних школьных успехов. Второе ее условие заключалось в том, что, поскольку она не видит для себя будущего, продавая аспирин или «Котекс», она хотела бы получить работу или в юридической конторе или в ООП, где сможет обрести какие-то практические знания.

Потребовалось не меньше недели переговоров, прежде чем они согласились. Она стала заниматься в ООП подборкой досье и регистратурой, а Дикси зачислили в седьмой класс. Позже, сказала она, когда деятель ООП заметил, что у новой регистраторши, кроме фигуры, есть еще и голова, он стал учить ее основам бухгалтерского учета и дал ей возможность посещать курсы стенографии и машинописи на вечерних занятиях в Дюрангском колледже, которым, в соответствии с постановлением номер 13, девять лет назад был положен конец.

Проработав в ООП около трех лет, рассказала Хаскинс, она стала управляющей этим офисом. И как раз к этому времени Сид Форк вернулся из Вьетнама.

— Когда это произошло? — спросил Эдер. — В семьдесят первом?

— В конце семьдесят первого.

— И вам было тогда девятнадцать или двадцать лет?

— Только что исполнилось двадцать.

— И как складывались дела после его возвращения?

— Мы поговорили, и все стало о‘кей.

Когда Форк отслужил в военной полиции в Сайгоне три годичных срока, по ее словам, на рукаве у него были нашивки специалиста 6-го класса, а на талии — пояс с 15 тысячами долларов, вырученных на черном рынке. Эдер прикинул, что звание специалиста шестого класса равнозначно чину штабного сержанта в армии, в которой он служил давным-давно. Три полоски и угловой шеврон, припомнил он.

— Почему шеф подписался еще на два дополнительных срока? — спросил Эдер.

— Ему нравилось быть Эм-Пи. Кроме того, нравилось качать деньги с черного рынка.

Хаскинс сказала, что Форк изъявил желание вернуться в те места, откуда они сюда прибыли. Он даже захотел перебраться в Лос-Анжелес, где, по его мнению, он сможет поступить в полицию. Она спросила его, кем, как ему кажется, он будет через десять лет — сержантом Лос-Анжелесского департамента полиции?

Форк стал убеждать ее, что не видит в этом ничего плохого, пока она не объявила ему, что через шесть или семь лет он может быть шефом полиции Дюранго, если будет следовать ее плану.

Б.Д. Хаскинс прервала свое повествование, чтобы еще раз осведомиться у Эдера, не хочет ли он бренди или что-нибудь еще. Эдер заверил ее, что хочет не столько бренди, сколько услышать продолжение ее рассказа, как она справилась со своими проблемами.