— Убедительный мотив, — сказал Сид Форк. — Она вложила два миллиона долларов, чтобы выиграть… сколько там было: пятнадцать, двадцать миллионов?

— Если бы ребята Джимсоны отправились в мир иной, она бы стала получать все отчисления от добычи газа, — сказал Винс. — Последнее, что слышал: их запасы оценивались суммой от пятидесяти до ста миллионов долларов.

— Если бы ей удалось создать впечатление, что это двое ребят успешно подкупили Верховный суд, чтобы избавиться от газовой камеры…

— В моем штате делают смертельную инъекцию, — уточнил Эдер.

— О'кей, — согласился Форк. — От процедурной. Но случись это, сомневаюсь, что нашелся бы на земле суд, который хоть пальцем шевельнул, чтобы спасти ребят от смертной казни.

— Боюсь, вы правы, — кивнул Эдер.

— Но во всяком случае, все, конечно же, окончилось хэппи эндом, не так ли? — подытожил Сид Форк. — Эти двое ребят оправданы. Ризы Верховного суда штата остались незапятнанными, если не считать небольших проблем, которые касались отношений главного судьи с ведомством внутренних доходов. И когда наконец все стали прикидывать ситуацию с точки зрения «кому выгодно?», если ребят казнят, выяснилось, что речь может идти только о зловещей мачехе. Так, мистер Винс?

— Примерно так.

— Тогда растолкуйте мне вот что, — не унимался Форк. — Пытались ли найти и засечь того подонка, который сделал грязную работу? Того, кто прикончил старого судью и его жену, а потом одел рясу священника, чтобы подсунуть полмиллиона долларов в чулан судьи Эдера, и который, скорее всего, и подпилил рулевые тяги в машине мачехи?

Прежде, чем Винс собрался ответить, Б.Д. Хаскинс посмотрела на Эдера и спросила:

— Как звали ту мачеху?

— Мэри. Мэри Джимсон.

— А до того, как она вышла замуж… ее девичья фамилия?

— Мэри Контрэр.

Лицо Сида Форка мертвецки побледнело, и лишь некоторое время спустя кровь прихлынула к шее, отчего запунцовели кончики ушей. Вскочив, он обвинительным жестом ткнул в Хаскинс указательным пальцем и заорал:

— Черт побери, Б.Д.!

Мэр одарила его самой любезной из своих улыбок.

— Просто я хотела, чтобы ты услышал эту подробность от них, а не от меня.

Багровый цвет лица Форка сменился розовым; все еще пылая возбуждением, он сел и пробормотал:

— В этом дерьме еще надо разобраться.

— Так заткнись и слушай дальше, — приказала мэр и снова повернулась к Эдеру: — Поскольку Сида не было с нами, когда мы встречались с Парвисом Мансуром в «Кузине Мэри», я изложила ему лишь сокращенную версию нашей беседы. И, скорее всего, я упустила кое-какие детали.

— Как, например, девичье имя мачехи, — буркнул Форк.

Не обратив на него внимания, она перевела взгляд на Винса.

— Когда вы сегодня вечером звонили мне, я вела достаточно деликатный политический торг с шерифом, почему и прервала разговор с вами. Примите мои извинения.

— Нет необходимости извиняться.

— А позже появился Сид с очень важной информацией, которая и явилась подлинной причиной нашего визита.

Она пытается в силу каких-то причин вызвать к нему полное доверие, подумал Винс, глядя на Форка.

— Так что вам удалось выяснить, шеф?

По лицу Форка расплылась улыбка, которую скромной не назовешь.

— Тот парень, которого мы с Б.Д. знали давным-давно — тот, который представал в виде священника и водопроводчика — и которого мы знали как Тедди Смита или Джонса…

— Убийца, — сказал Винс.

— Да. Он. Так вот, я выяснил его настоящее имя.

— Каким образом?

— С помощью отпечатков, которые он оставил в фургоне.

— Перестань хорохориться, Сид, — бросила Хаскинс.

С той же гордой и счастливой улыбкой Форк перевел взгляд с Винса на Эдера.

— Словом, настоящее имя этого типа не Смит и не Джонс — хотя большого открытия тут не было. Настоящее его имя — Теодор Контрэр.

Не скрывая удовольствия, Форк наблюдал, как на лицах Эдера и Винса появилось изумление. Первым пришел в себя Винс и спросил:

— Ее брат?

Форк кивнул.

— Кому еще она могла довериться в таких делах? По его данным, у него есть — или точнее, была — сестра на три года старше, чье имя было Мэри-Эллен Контрэр — звучит, как старинный романс.

— Насколько длинен у него список правонарушений? — спросил Винс.

— Девять арестов и два приговора. Он провел два года в Луизиане, в тюрьме Ангола и девять месяцев в тюрьме округа Лос-Анжелес за попытку нападения.

— Чем он в основном занимался?

Форк с удовольствием ухмыльнулся.

— Он актер.

— Примите мои поздравления, шеф, — сказал Эдер.

— Тут понадобилось больше охмурять, чем работать мозгами, — со скромным видом ухмыльнулся Форк. — Мне всего лишь пришлось убедить кое-кого сделать то, в чем он сомневался, стоит ли ему этим заниматься.

Встав, Винс подошел к окну и выглянул из него, обратив внимание на неприметный четырехдверный седан, который остановился внизу на улице, и прикинул, не доставил ли он того черного детектива и высокого, которые всю ночь были на вахте. После чего отвернулся от окна к Б.Д. Хаскинс.

— Когда вы прервали разговор со мной, — сказал он, — я звонил сказать вам, что ваш родственник связался со мной по телефону и сказал, что достигнута договоренность о времени и месте обмена. Четвертого июля в «Кузине Мэри».

Хаскинс кивнула в знак поддержки этого решения.

— Хорошо. Мерримен обычно закрывается в этот день. Четвертого. Во сколько?

— Мансур не сказал.

— Должно быть, не раньше полудня.

— Почему?

— Потому что с утра мы с Сидом должны присутствовать на параде.

Слегка подкинув сковородку, Джек Эдер ловко поймал свой первый за полтора года омлет, когда услышал голос Вирджинии Трис:

— А я вот всегда промахиваюсь, а потом соскребаю с пола яичницу.

Глянув из-за правого плеча, Эдер увидел, что она стоит в дверях кухни, прислонившись к косяку и плотно сцепив на груди руки. Эдер подумал, что тени у нее под глазами стали несколько больше и темнее, чем днем, когда она изображала рачительную хозяйку дома. Она полностью измотана, решил он, не сомневаясь в диагнозе. Физически, умственно и эмоционально.

— Лучше садитесь и попробуйте мое изделие. Я взял шесть яиц и как следует взбил их. — Повернувшись к газовой плите, возраст которой не уступал его собственному, Эдер спросил: — Позади длинный день?

— Самый длинный из всех, что были, — вздохнула она, садясь за стол из отшлифованных сосновых досок.

Не спуская глаз с омлета, Эдер сделал несколько шагов вправо, налил в чашку кофе из кофеварки. Чашку он поставил перед ней на стол и торопливо вернулся к плите.

— Теперь предстоит самая трудная часть, — сказал он, — после которой станет ясно, получится ли все нормально или размажется.

Омлет послушно скользнул со сковородки на тарелку. Эдер быстро разрезал его на половинки, одну положил на другое блюдо, которое преподнес Вирджинии вместе с серебряным прибором и бумажной салфеткой.

— Тосты в духовке.

— Тостер стоит за открывалкой для банок.

— Я знаю, но мне нравится поджаривать их в духовке.

Он открыл высокую дверцу старой плиты, ухватом извлек поднос и выложил на стол четыре тоста с подрумянившимися корочками. Рядом с ними на блюде расположился кубик маргарина.

— Не смог найти масла, — объяснил он, садясь рядом с ней перед своей порцией омлета.

— Мы не пользовались маслом, потому что Норм беспокоился из-за своего холестерина, — объяснила она, размазывая маргарин по тосту. — Но теперь я думаю, что, знай он свою судьбу, он мог бы есть масла, сколько захочется, не так ли?

— Пожалуй.

Попробовав омлет, она похвалила его. Эдер сказал, что стоило бы добавить немного соли и перца. Она ответила, что вообще не употребляет много соли. Эдер попытался завязать разговор, который не походил бы на пустую светскую болтовню. Он ломал себе голову над непреодолимой задачей, когда Вирджиния Трис внезапно спросила: