— С тем головорезом, который на пару с Локо бьет лампочки.
— Что именно относительно его?
Лум уставился на Эдера, и в голосе его появилась хрипотца.
— Он в больнице со сломанной левой рукой и, возможно, с повреждениями внутренних органов.
— Мне очень жаль, что его постигли такие неприятности, — без малейших признаков раскаяния произнес Эдер.
— Мы нашли его в душевой для освобождающихся.
— Да?
— Да, и последним, кто пользовался душевой до того, как его там нашли, были вы.
— Невозможно.
— Почему?
— Потому что последним, кто пользовался душевой, был тот, кто сломал руку мистеру Дюпре, а это для меня совершенно невозможно, принимая во внимание мой возраст и размеры мистера Дюпре.
— Гребаный адвокатский треп.
Эдер вежливо кивнул, словно принимая этот небольшой, но заслуженный комплимент.
— А что говорит сам мистер Дюпре?
— Что на него напали четверо и на всех были маски.
Эдер поднялся с пластикового стула.
— В таком случае я не вижу основания для дальнейшей дискуссии.
— Сядьте.
Эдер снова сел. Лум откинулся далеко назад в своем плетеном кресле. Положив ноги на стол, он сплел руки на затылке и уставился в потолок.
— Есть слухи, — сказал он. — Мы можем обсудить кое-какие из них.
— Например?
— Например, о том, что кто-то посулил двадцать тысяч наличными за то, чтобы вы никогда не вышли из этих ворот. Во всяком случае, в добром здравии. — Скользнув по потолку, взгляд начальника тюрьмы уперся в Эдера. — И поскольку вы не можете держать язык за зубами — во всяком случае, я так слышал — эти слухи, скорее всего, имеют давнее происхождение.
— Не такое уж давнее.
— Чьи деньги?
— Не имею представления.
— Чушь.
— Есть такие слухи или же нет, — Эдер пожал плечами, — думаю, вы предпочитаете, чтобы я вышел из ворот вашего заведения, скорее, на своих ногах, нежели вам пришлось выносить меня в гробу.
Лум сделал вид, что обдумывает такой вариант, но, наконец, кивнул в знак согласия.
— В таком случае, у меня есть предложение.
Начальник тюрьмы взглянул на часы в дубовом футляре, которые напоминали те, что обычно висят в школьном коридоре.
— Считаете, что можете чего-то добиться?
— Желательно ли вам выслушать мое предложение?
— Попробуйте.
— Хорошо. Я бы хотел, чтобы Благой Нельсон проводил меня за ворота, вплоть до стоянки машин.
Выслушав эту просьбу, Лум замотал головой.
— Вместо него я дам вам двух охранников.
— Сколько вы им сейчас платите?
— Как всегда, достаточно прилично. Поэтому у меня и полная папка заявлений о зачислении на федеральную службу, заполненных ребятами, которые и карандаш-то в руках держать не умеют.
— За половину тех двадцати тысяч, о которых ходят слухи, — сказал Эдер, — от этих двух охранников потребуется всего лишь на пару секунд, максимум на три секунды, посмотреть налево, а не направо или поболтать друг с другом, после чего я буду мертв, а они станут богаче на пять тысяч каждый, если вы следите за моими подсчетами.
Лум уже открыл было рот, готовясь выдать подготовленное возражение, когда раздался звонок зеленого телефона. На столе перед ним стояли два аппарата: панель кремового цвета с двенадцатью пластиковыми кнопками, означавшими двенадцать абонентов, и зеленый телефон с гладким кожухом, на котором не было ни кнопок, ни анахронического диска. Спустив ноги на пол, Лум пододвинул к себе зеленый телефон и буркнул в трубку свое имя.
Послушав не более пяти секунд, он рассеянно взглянул на Эдера, взял свою авторучку, с помощью зубов и правой руки стащив с нее колпачок, и стал набрасывать ответы на односложные вопросы, бросаемые им в трубку, когда и как — не упоминая ни кто, ни почему. Пообещав тут же быть на месте, Лум повесил трубку, привел ручку в порядок и, быстро поднявшись, уставился сверху вниз на Эдера со смешанным выражением растерянности и обвинения.
— Кто-то только что прикончил Благого Нельсона, — сказал Лум тоном, который как нельзя лучше соответствовал растерянному выражению его лица.
— Прикончил? — вырвалось у Эдера, который был не в силах поверить услышанному.
— Убит. Его закололи. Ручкой от швабры… или какой-то штукой с острым наконечником.
Какая-то часть Эдера тут же хладнокровно отметила, что Благой Нельсон погиб всего в 29 лет, а другая часть дала ему понять, что такая констатация свидетельствует об отсутствии у него чувства сожаления. Но когда Эдер попытался вызвать у себя печаль, он лишь устыдился, поскольку его попытка не увенчалась успехом. Тем не менее, он изобразил скорбь, сожаление и чувство невосполнимой утраты. Но, так как он ненавидел потери, гнев вынудил Эдера задать следующий вопрос, смахивающий на обвинение.
— Кстати, а вы не ждали этого звонка?
Выражение сочувствия тут же исчезло с лица Лума, уступив место полному равнодушию.
— Не больше, чем Благой ожидал получить шесть ударов. Может, семь. Их еще подсчитывают. — Лум посмотрел было на дверь, но тут же снова повернулся к Эдеру: — Оставайтесь на месте. Понятно?
— Здесь?
— Именно здесь. Не трогайтесь с места, пока вас не будут сопровождать четверо охранников, которых я подберу лично. — Лум направился к дверям, но снова повернулся — Кто вас будет встречать на стоянке?
— Келли Винс.
Лум припомнил это имя.
— Тот ваш высокооплачиваемый юрист, который подвергся дисквалификации?
— И, соответственно, мой бывший адвокат.
Любопытство едва не заставило Лума забыть, как он только что торопился.
— Кстати, почему его дисквалифицировали?
Эдер посмотрел на стенные часы, пытаясь понять, почему их кварцевая начинка вызывает такую ностальгию.
— Просто позор, — обратился он к часам и с легкой улыбкой повернулся к Луму: — Финансовые прегрешения, а не моральные, хотя я подозреваю, что, как и большинству из нас, ему свойственны и те, и другие.
Глава четвертая
Стояла последняя пятница июня, и Келли Винс на границе Ломпока в 2.27. В своем «Мерседесе 450»-седан, сошедшего с конвейера четыре года назад, он двинулся на запад по Океанской авеню, пока не добрался до бензозаправки, где уплатив по двадцать центов за галлон, доверху заполнил бак, и, кроме того, ему протерли ветровое стекло, проверили уровень масла и давление в шинах.
Пока заправщик возился с колесами, Винс обратил внимание, что полицейское управление Ломпока по другую сторону улицы отгорожено баррикадами черно-белых барьеров. Услышав от механика, что давление в шинах и уровень масла у него в порядке и что он должен за горючее 13,27 доллара, Винс, протянув ему двадцатку и ткнув пальцем в сторону полиции, спросил: «А там что за праздник?»
Глянув из-за плеча, заправщик повернулся к Винсу и, отсчитывая ему сдачу, бросил:
— Парад в честь Цветочного фестиваля. Проходит каждый год, и это единственный праздник, что выпадает на нашу долю.
Когда Винс повернул на авеню Флору, что вела к тюрьме, его поразило буйство красок. По обе стороны двухполосной асфальтовой дороги простирались квадратные акры золотых и красных, розовых и синих, пурпурных и оранжевых цветов. Он сбросил скорость «Мерседеса» до 15 миль в час, рассматривая участки выращиваемых для продажи лобелий, настурций, душистого горошка и вербены.
В своей прошлой жизни Келли Винс был неопытным, но увлеченным любителем покопаться в саду по уикэндам. В глаза ему бросились цветы, которые он не мог опознать, и пожалел, что у него нет времени поинтересоваться у кого-нибудь, что это за растения. Но времени решительно не было, и Винс прикинул, что если он позволит себе любоваться цветочными плантациями, задержка обречет его на эмоциональную встряску, которую он не испытывал желания пережить. Он нажал на акселератор. «Мерседес» сразу же набрал скорость шестьдесят миль в час и понес Винса навстречу неопределенному будущему, которое должно был предстать перед ним в виде Джека Эдера.