— Дюранго, — сказал Винс, возвращая сосуд. — Примерно девять тысяч душ, плюс-минус пару сотен, которые борются за жизнь, ибо там нет никакой промышленности, достойной упоминания, а только отличная погода, которую, тем не менее, нельзя есть или с ее помощью платить по счетам.

— Как насчет туристов?

— Из-за недосмотра отца Серры — и, соответственно, Господа Бога — там не была заложена испанская миссия. Соответственно, отсутствуют и туристы.

— Он уже канонизирован?

— Отец Серра? Рим как-то занимался им, но ходят слухи, что дело отложено в долгий ящик.

— Если там в самом деле столь великолепная погода и место расположено на берегу океана, почему же там нет туристов?

— Потому что там нет пляжа, — объяснил Винс. — При прокладке Южнотихоокеанской дороги на подсыпку насыпи была срыта почти вся прибрежная полоса, а остатки пляжей сгрызли шторма.

Эдер понимающе кивнул… сделав еще один глоток из фляжки, спросил:

— Как тебе удалось отделаться от слежки?

Винс включил двигатель, и прежде, чем вырулить на дорогу, посмотрел в стекло заднего вида.

— Это мне подсказал Вояка Слоан.

— Боже милостивый, — вытаращив глаза, едва ли не с благоговением произнес Эдер. — Сколько ему — семьдесят, семьдесят один?

— Семьдесят один.

— Все сшибает пташек в роли полковника?

— Произвел себя в бригадиры.

— Что должно производить впечатление на вдовушек.

— В его годы, сказал Вояка, быть всего лишь отставным полковником как-то не солидно. Так что на этот раз он вывел себя в отставку из канадских военно-воздушных сил в звании бригадира и обзавелся легким акцентом, который чертовски очаровывает вдовушек от Ла-Косты до Палм-Спрингса и особенно в Ла-Джолле, где я с ним и встретился.

— Во сколько он нам обошелся?

— В пять тысяч.

— Как это выглядело?

— Придерживаясь исключительно точных инструкций Вояки, я ровно в 10.00 свернул с федеральной дороги № 101 на дорогу штата с твердым покрытием; единственную, по которой можно добраться до Дюранго и уехать оттуда.

— Когда? Прошлым вечером?

— Прошлым вечером. Через восемь минут, точно, как Вояка и предсказывал, я заметил вышедшую из строя машину. У нее был поднят капот, и Дикси смотрела в двигатель с таким видом, словно видела его впервые.

— Дикси, как я полагаю, достаточно симпатична.

— Дикси блондинка, и более чем симпатична. Машина марки «Астон-Мартин».

Эдер допил остатки виски из фляжки и цокнул языком от удовольствия.

— Избавь меня от подробностей, Келли. Тем более, от таких непристойных.

Келли Винс вылез из «Мерседеса» и неторопливо пошел к женщине, на которую падал свет обеих машин. Оторвавшись от изучения двигателя «Астон-Мартина», она без особой тревоги посмотрела на него.

— Если вы хотите трахнуть меня по голове и забрать деньги, у меня только шесть долларов с мелочью.

— Я не уличный грабитель.

— Вы механик?

— Увы, и не он.

— Тогда вы должны быть добрым самаритянином, который разбирается в этих чертовых машинах.

— Свою я еще вожу. Хотя с остальными никогда не имел дела.

— Да это проще простого, — заверила она. — Хватит пары секунд, чтобы разобраться — пока вы, конечно, не захотите сдать назад.

— Что случилось?

— Она кашлянула, пару раз чихнула и заглохла. И, честное слово, горючего у меня хватает.

— Вы хотели бы оставить ее здесь?

Она пожала плечами.

— Если бы вы подбросили меня до города.

— До какого города?

— Дюранго.

— Хорошо.

— Меня зовут Дикси, — сказала она, протягивая руку.

— Келли Винс, — представился он, пожимая ее сухую прохладную и на удивление сильную руку.

Этим вечером единственными посетителями в баре и коктейль-холле «Холлидей-инн» — если не считать Винса и блондинки Дикси — были двое мрачных выпивох, один белый, а другой черный; обеим явно за сорок, и они сидели за стойкой бара на почтительном отдалении друг от друга. В качестве молчаливого подтверждения их кредитоспособности, перед каждым из них лежала кучка мокрой мелочи и мятых банкнот, откуда они безмолвно расплачивались за каждую новую порцию напитка.

Винс устроился у стойки, поставив перед собой порцию безвкусного бурбона с содовой, дожидаясь, пока блондинка Дикси созвонится с конторой автомобильной ассоциации в Санта-Барбаре, откуда, как она предполагала, могут выслать грузовик с краном для пострадавшего «Астон-Мартина».

Пока Винс ждал, белый мужчина за стойкой собрал свои деньги, оставив кучку мелочи для сероглазого мексиканца-бармена. После чего осторожно слез с высокого стула. Надежно утвердившись на полу, он осмотрел помещение и ясным приятным голосом произнес: «Да имел я эту Калифорнию.»

Когда он достаточно твердым шагом оставил бар, вернулась Дикси и опустилась на банкетку рядом с Винсом. Наблюдая, как она шла через бар, Винс убедился, что она старше, чем сначала показалась. На первый взгляд ей без труда можно дать лет двадцать пять. Но Винс прикинул, что она куда старше — лет на десять, а, судя по осанке, может, и больше. Она из числа тех суховатых подтянутых женщин, которые, когда им подступает под сорок, могут путешествовать по самым глухим местам и разбитым дорогам, не теряя лоска, поскольку избегают носиться, сломя голову. По размышлении, он прикинул, что ей 32–33; интересно, что у нее за прошлое.

Сделав пару глотков «Шотландского тумана», Дикси поставила бокал и сообщила:

— Они вышлют грузовик с краном.

— Отлично.

— И теперь мне надо найти место, где остановиться на ночь.

— Вы не живете тут в Дюранго?

— Господи, конечно, нет. А вы?

— Тоже нет.

Она обвела взглядом помещение.

— Может, удалось бы остаться здесь.

— Думаете, у них есть номера?

— В любом заведении «Холлидей-инн» к западу от Бейрута есть номера.

— Хотите, чтобы я присмотрел вам номер, когда буду снимать для себя?

— Почему бы и нет? Благодарю вас.

— Есть какие-то пожелания?

— С видом на океан было бы отлично.

— А что, если у них остался только один номер с видом на океан?

— Тогда нам придется разделить его на двоих, не так ли? — сказала она.

Вернувшись от стойки портье, он без малейших угрызений совести соврал ей, что остался только один номер с видом на океан. Она улыбнулась, словно бы с удовольствием принимая эту ложь, собрала свои вещи и двинулась к стойке бара, где, порывшись в сумочке, вынула из нее пятидесятидолларовую банкноту, что-то сказала сероглазому бармену и протянула ему деньги. Бармен, расплывшись в довольной улыбке, положил деньги в карман и вручил ей бутылку шотландского виски. Держа бутылку за горлышко, она вернулась к Винсу и бросила ему: «Какой смысл маяться от жажды, не так ли?»

Они съели по паре гамбургеров и выпили треть бутылки виски, оставаясь в одеждах. Когда бутылка опустела еще на треть, одежд на них уже не было. Винс выяснил, что Дикси натуральная блондинка с головы до ног, а она же, в свою очередь, узнала о нем все, что хотела выяснить или что ей было необходимо узнать — не потому, что напиток вызвал у него излишнюю разговорчивость, а потому что он отвечал откровенно и более или менее честно на все ее вопросы, исходя из того, что вопросы необходимая часть ее задачи, ее предназначения — и даже, может быть, ее призвания.

Вопросы она задавала небрежно, словно они случайно приходили ей в голову, и часто казалось, что она не слушала его ответов, особенно после того, как, освободившись от одежды, она села ему на колени, покусывая за мочку правого уха. Единственный раз она внимательно прислушалась к его словам, когда разговор зашел о черной тросточке и о том, в самом ли деле он служил во Вьетнаме.

— Нет, — ответил он. — А что?

— Вот эта тросточка…

— Она не моя.

— Я не прошу, чтобы ты кому-то ее преподнес. Ты же не можешь обернуть ее, обвязать ленточкой и преподнести кому-то в виде подарка.