Небо затянуло тучами. Лес уныло шумит под осенним дождём. Трое в накидках гуськом идут по просеке. Под ногами хлюпает, чавкает. Ни зги не видно.
Идущий впереди резко останавливается.
— Лебеденко! Ты что?
— Тихо!
Все трое замирают. Впереди, над самой землёй, дрожит пятно света, вот оно медленно ползёт в одну сторону, в другую…
— С просеки! — сдавленным голосом командует Лебеденко и тащит обоих за собой.
Они едва успевают заскочить за деревья, как вся просека наполняется молочно-белым светом электрического фонаря. Теперь ясно видны и мокрая, обвислая листва, и серые корявые пни, и утоптанная тропинка вдоль просеки.
Острый луч фонаря шарит по лесу, пробиваясь далеко в чащу. Наконец свет гаснет, и становится ещё темней, чем прежде.
— Дорогу смотрели, а? — говорит Гусейнов.
— Вроде, — не сразу откликается Лебеденко.
— Интересно, кто это может быть? — чересчур весело спрашивает Фёдор. Но голос у него дрожит. Фёдору восемнадцать лет, и больше всего он боится показать, что ему страшно.
— Чего гадать? Посмотрим, — Лебеденко выпрастывает из-под накидки винтовку. — Хлопцы, отсюда ни шагу! Я мигом! — и пропадает во мраке.
Шумит дождь. Фёдору мерещится: Лебеденко напоролся на фашистов, его схватили, их окружают…
— Гусейнов, что-нибудь слышишь?
— Дождь слышу. И ты слушай и молчи.
Дождь всё сильнее. Тонкая, холодная струйка течёт Фёдору за ворот. Он завидует Гусейнову, которому, наверное, никогда не бывает страшно.
Лебеденко возникает рядом внезапно.
— Как тут?
— Нормально, — отвечает Гусейнов. — Видел?
— Темно, не разглядеть. Вроде кто-то из местных…
— Что ему дорога далась? Подозрительно…
— Пошли к деду, дед должен знать.
На опушке леса не так темно. Впереди в селе мерцает жёлтый огонёк — это знак: дед ждёт.