— Будем надеяться, что осталось недолго, — сказала мама. Я поняла, что она думает о Бетти.

"У меня все хорошо, — писала Бетти в открытке, которую мы получили через несколько дней после облавы. — Не беспокойтесь обо мне".

Если все это продлится не очень долго, она выдержит. "Она крепкая и здоровая, — говорили наши знакомые, — она пробьется".

После отъезда родителей мы с Лоттой вышли в коридор и осмотрели печать на дверном косяке. Из-за этой печати комната сразу стала таинственной. Как будто там было спрятано нечто такое, чего нам видеть не дозволялось.

— Давай войдем, — сказала Лотта.

Ногтем она разрезала печать как раз по дверной щели. У нас было такое чувство, словно мы входим в чужую комнату. Осторожно, точно опасаясь, что нас кто-нибудь услышит, мы обошли вокруг стола и, не трогая стула, выдвинули ящик.

— Они все описали, — шепнула Лотта. — Мы отсюда ничего не можем взять.

Я переставила с места на место маленькую вазочку.

— Выходит, все это уже не наше, — шепнула я в ответ. — Почему?

— Потому что они всюду все прибирают к рукам, — ответила Лотта.

Мы вышли из комнаты, оставив на двери разрезанную печать.

— Не понимаю, как ты могла столько месяцев пролежать в постели, — сказал мне как-то Дав.

Мы уже несколько недель не снимали пижам, а иногда по целым дням не вставали с постели, потому что ходили слухи о проверке постельного режима на дому у тех, кто представил медицинские справки.

— А что делать, — ответила я, — если заставляют.

— Да, — согласился он, — тут, пожалуй, и привыкнешь. Это то же самое, что носить звезду или обходиться без радио.

— В больнице я по крайней мере чувствовала, что это делается для моего же блага, — продолжала я.

— Послушай, ты не одолжишь мне теннисную ракетку? — вдруг услышала я голос с улицы. Калитка в сад была открыта. Над изгородью виднелась голова дочери нашего соседа. Она, улыбаясь, смотрела на нас.

— Да, конечно, — крикнула я в ответ.

Она перелезла через изгородь и спрыгнула в наш сад.

— Как здорово, — сказала она, отряхивая песок со своей широкой цветастой юбки.

— Мне она не нужна, — повторила я, — можешь спокойно взять.

— Вы ведь все равно сейчас не играете?

— Нет, — ответил Дав. — Сейчас не играем.

— Как говорил доктор, — обратилась она ко мне, — тебе еще нельзя играть.

— Вот именно, — сказала я. — Пойдем в мою комнату.

Мы поднялись наверх. Пока я искала в шкафу ракетку, девушка принялась рассматривать мои книги.

— Какая прелесть! — воскликнула она.

Я обернулась, решив, что она имеет в виду какую-то из книг, но в руке у нее была фаянсовая кошечка.

— Хочешь, возьми ее себе, — предложила я. — Мы теперь здесь все равно надолго не останемся.

— С удовольствием, — сказала она. — Жаль, если ты бросишь все эти красивые вещицы на произвол судьбы.

— Правда, — кивнула я. — Возьми еще что-нибудь.

Она обошла комнату, взяла вазочку, деревянную кружку, старинную медную шкатулочку и еще несколько мелких вещиц.

— О, — вдруг воскликнула она, — какая сумочка!

Она положила все, что было у нее в руках, на столик и взяла кожаную сумочку, висевшую на спинке стула. Осмотрела ее со всех сторон, открыла и выложила содержимое на скатерть.

— Вот, — сказала она, — сюда я все и уложу. Очаровательная сумочка.

— Это сумка моей сестры. Она сама ее сделала.

— Она умела так здорово мастерить из кожи? — удивилась девушка.

— Да, и сделала из кожи много разных вещей. Очень красивых.

— Я сохраню ее для тебя, — сказала она.

— Хорошо, — ответила я.

— Иногда я буду ею пользоваться, ладно?

— Хорошо, — сказала я, — пользуйся, пожалуйста.

Держа в руках ракетку, сумочку и другие вещи, она остановилась и обвела взглядом мою комнату, как будто забыла еще что-то.

— Этот изразец… — начала она.

Я сняла со стены декоративный изразец и положила его сверху на остальные вещи.

— Я открою тебе дверь, — предложила я.

— Лучше бы я взяла с собой портфель, — засмеялась она.

— Но ты ведь не знала, что придется нести так много вещей. Ты же только за ракеткой пришла?

— Конечно. Замечательно, что я могу поиграть твоей. Это хорошая ракетка, да? Я хотела попросить у тебя только ракетку. Все равно она проваляется в шкафу, а играть ею пока некому.

Я сошла вместе с ней по лестнице и приоткрыла наружную дверь.

— Так пройдешь? — спросила я.

— О да, — ответила она, но почему-то остановилась. — Может, выглянешь на улицу? Сейчас надо в оба смотреть… если они увидят, что я выхожу из вашего дома… кто знает… еще без вины виноватой окажешься.

Я накинула на пижаму пальто и посмотрела вправо и влево по улице.

— Не видно никого.

— Ну, пока, — сказала соседка.

Она быстро выпорхнула из нашего палисадника и вбежала в свой сад. На руке ее болталась сумочка. Из нее торчал хвостик фаянсовой кошечки.

— Знаешь, что я сделаю? — сказала я брату как-то после обеда. — Я поеду в Амстердам.

— Как же ты попадешь туда сейчас? — спросила его жена. — По-моему, это просто безрассудство.

— Хватит с меня этого маскарада, — ответила я. — Хочу наконец одеться по-человечески.

— Понятно, — согласился Дав. — Может, тебе сейчас действительно лучше быть в Амстердаме. Наверно, и нам стоит отправиться туда.

— А как ты это сделаешь? — спросила меня Лотта.

— Отпорю звезду с пальто и сяду в поезд. Очень просто.

— Только бы не было строгого контроля, — сказал Дав.

— Буду осторожна, — ответила я. — В любом случае поеду.

Мне хотелось навестить родителей. Они писали, что хорошо устроились. Сняли меблированные комнаты в большом доме с садом на Сарфатистраат. "Мы встретили здесь многих наших знакомых, — писал отец. — И живем все в одном квартале".

Хотя они писали, что им живется неплохо, я понимала, было бы легче, если бы рядом с ними жил кто-нибудь из детей. Тем более что они все больше и больше беспокоились о Бетти, от которой давно не было писем.

Выйду, когда стемнеет. Я волновалась, как маленькая девочка, которой впервые разрешили путешествовать самостоятельно. И волновалась не только потому, что вот-вот увижу своих родителей, но и потому, что осмелилась поступать так, словно все осталось как до войны. По дороге к станции мне на каждом углу чудился полицейский, проверяющий документы. В тускло освещенном зале ожидания мне казалось, что все смотрят на меня с подозрением. В поезде я села в уголок, рядом с женщиной, которая укачивала ребенка. Мужчина напротив меня курил трубку и глядел в окно. Там ничего не было видно. Мы ехали в полной темноте, и постепенно мои страхи забылись. Я даже начала находить в поездке какое-то удовольствие. И даже начала мурлыкать в ритме вагонных колес. Вспомнилось, как мы с Бетти, когда были маленькими, часто проводили каникулы в Амстердаме. В поезде лучшей забавой для нас было сочинять незатейливые стишки в такт перестуку вагонных колес. "В-ам-стер-дам-и-рот-тер-дам-с-бу-тер-бро-дом-едем-к-вам". Бывало, километр за километром отчеканивали такие строчки.

В Амстердаме было темно и сыро. На улицах еще довольно много прохожих. Точно призраки, они молча скользили по широким тротуарам площади Дамрак. Никто на меня не смотрел. Никто меня не преследовал.

Найти дом на Сарфатистраат оказалось не так просто. Под деревьями было почти совсем темно. Чтобы разглядеть номера домов, приходилось подниматься на ступеньки подъездов. Наконец я отыскала нужный адрес. Дом находился немного в глубине. Держа палец на кнопке звонка, я еще подумала, хорошо ли звонить так вот сразу, без предупреждения. Всполошишь весь дом. Попробовала было посвистеть, но меня, видимо, никто не слышал. Делать нечего, придется позвонить. Я осторожно три раза нажала на кнопку. Как только в коридоре послышались шаги, я крикнула свое имя в прорезь почтового ящика.