© Талан С., 2014

© DepositPhotos.com / eddiephotograph, Reanas, deltaoff, saphira, mikeexpert, Givaga, обложка, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2015

Это как раз такая история, которую невозможно читать без брома. И именно такая, которую невозможно не читать, которую должен прочесть каждый украинец. Пусть говорят: несвоевременно, достаточно горестей и трагедий, давайте о светлом и оптимистичном. Но это то, что нельзя забывать. То, что нельзя сконденсировать в одну строку в учебнике истории. То, что коренным образом изменило всех нас, даже тех, кого тогда еще не было и в планах нескольких следующих пятилеток… Отзвуки голода есть в каждом из нас, в каждом потомке тех, кто выжил.

В романе Светланы Талан «Расколотое небо» – та Луганщина, которую целеустремленно уничтожали самым страшным из всех возможных способов: морили голодом. Здесь было все: и детские пальчики в чугуне с кипятком, и собачье рычание истощенной голодом женщины, и опухшие, потрескавшиеся конечности, из которых течет сукровица, и подводы с трупами, и ребенок, который пытался напиться собственной крови, но так и окоченел, и отцеубийства. Местных жителей еще и истязали репрессиями, вывозили в Сибирь, вычеркивали – не только из нормальной, но и вообще из жизни – всеми самыми жестокими способами. Окруженные границами энкавэдэшников украинские села, из которых не выпускали никого, – и другие, русские села, в каком-то десятке километров, где люди хоть и бедствовали, но не голодали…

По силе передачи сверхсложных эмоций и перипетий жизненных катастроф Светлана Талан приближается к нобелевской лауреатке Герте Мюллер[1]. По глубине и четкости изображения деталей голода 1932–1933 годов роман «Расколотое небо» схож с «Марией» Уласа Самчука[2]. По уровню понимания и отображения карательной системы СССР роман близок к «Саду Гетсиманскому» Ивана Багряного, признанного классика украинской литературы ХХ века. Можно проводить еще много параллелей с разными авторами, но, как бы там ни было, творчество Светланы Талан остается абсолютно самобытным явлением.

Под звездами нет ничего нового: любовь, которая прошла испытание временем и страшными обстоятельствами; любовный треугольник, где третьего лишнего определяют и удаляют высшие силы; дети-цветы, которые чудом выживают; зло, которое переходит все пределы, и всепобеждающее добро…

Герои романа «Расколотое небо» не раз и не дважды называют иродами тех, кто творит беззаконие, прикрываясь законами. Все старания понять логику действий активистов-коммунистов терпят поражение, попытки отыскать человеческие черты в тех, кто стал орудием истребления собственного народа, оказываются напрасными. Единственное объяснение, которое кажется более-менее реалистичным, несмотря на всю свою фантастичность, – то, что на украинской земле 20—30-х годов XX века орудовал дьявол. Небольшое село Подкопаевка на Луганщине превратилось в филиал ада, которым, как мы уже хорошо знаем, в то время стала бо́льшая часть Украины.

Сама земля здесь пропитана кошмаром, на каждом метре – литры крови и тонны проклятий… Непрощенные, неотпущенные души до сих пор кружат здесь, и, чтобы исправить это, надо назвать поименно всех и молиться, молиться, молиться чистыми тихими молитвами. Нам всем, всей Украине, всем миром. Молиться и просить прощения за то, что наши предки не остановили этот ужас. За то, что не смогли, не умели или не знали. За расколотое небо над их головами, чтобы оно стало единым над нашими…

Лето 1929 года

Полнолицая луна зависла в темном вечернем небе, созерцая утихшее и утомленное за день село. Сверху хорошо были видны соломенные крыши, смахивавшие сейчас на шляпки старых и перезрелых грибов. Хаты села Подкопаевка разлеглись полосами-улицами, будто разорвалась низка бус, ее бусинки рассыпались в разные стороны, покатились да и замерли под кронами развесистых деревьев, среди тенистых садиков, где-то между кустами и буйной зеленью огорода. Лишь несколько хат сверкали в холодном лунном свете железными кровлями, словно щеголяя блеском перед скромными своими соседками, натянувшими на головы соломенные шляпки. Наверное, они с завистью поглядывали днем на новую диковинную крышу, которую в селе называли бляхою, поскольку та днем необычно отражала солнечные лучи, ослепляя тусклые глаза скромных своих сестер. «Придет ли время, когда с нас сбросят трухлявые соломенные шляпы и их уже не будет кромсать разъяренный осенний ветер? Скоро ли наденут модные, надежные, железные, чтобы уже не бояться ни ветров, ни большого снега?» – мечтали хаты, глядя прищурившись на блестящие кровли домов местных богачей Черножуковых.

Так было днем. Но вот наступил тихий и кроткий, как весенний дождик, вечер. Постепенно утих сельский гвалт. Смолкли и задремали сытые коровы, в конюшнях притихли лошади, уснули даже шумные гуси и утки. Люди заперли сараи и хлева, прикрыли навесы, спеша под крыши домов. Хаты тоже притихли, чтобы хозяева смогли спокойно отдохнуть после очередного летнего трудового дня. Постепенно свет в окнах погас, и село, наверное, погрузилось бы в сплошную темноту, если бы не эта полнолицая улыбающаяся луна на звездном небе да свет в одной из горниц Черножуковых. Там до сих пор суетилась молодая и красивая, как сам мир, младшая дочка Павла Серафимовича Черножукова – Варвара, или Ласточка, как ее часто называл любящий отец, или Мавка, как Варю иногда за глаза величали односельчане.

– Варька, это ты? – донесся с кровати хрипловатый сонный голос Вариной бабушки.

– А кто же еще? – улыбнулась Варя. – Кто еще здесь может быть?

– Не спишь? – спросила старушка, поворачивая голову на голос внучки.

– Сейчас буду ложиться, – ответила Варя. Она достала из-за лежанки вязаные шерстяные носки, подошла к бабке. – Вот, носочки наденем и будем спать, – сказала она мягко, будто ребенку.

Да и не ребенок ли ее бабушка Секлета? Через пять лет старушка отметит столетие, и уже давно она немощная и совсем слепая. Варя была еще маленькая, когда в глазах бабушки потускнел божий свет, их закрыла молочная пелена тумана, оставив старушке возможность жить воспоминаниями о прошлом, которые все чаще тоже укрывала лоскутками мгла. Бабушка постоянно мерзла, поэтому даже летом спала под одеялом, а на ночь Варя надевала ей теплые носки и жилет, которые сама связала из овечьей шерсти. Старушка послушно позволила втиснуть свое высохшее желтое тело в теплую одежду.

– Так лучше? – спросила Варя, заботливо подоткнув бабушке под бока теплое одеяло.

– Хорошо, хорошо, – произнесла старушка.

– Молочка налить?

– Нет, не хочу. Ложись уже спать, завтра родители разбудят до восхода солнца.

– Сейчас. Вы спите, бабуля, спите.

Варя дождалась, пока дыхание старушки выровнялось, потушила лампу и тихонько выскользнула на улицу. Луна уже поднялась высоко, залив все вокруг серебряным светом. Девушка невольно бросила взгляд на большую родительскую хату, возвышавшуюся на другой стороне просторного двора. Ее построил отец своими руками вместо той, где жила бабушка, но старушка упрямо не хотела перебираться в новое жилище. «Я сюда выходила замуж, здесь детей рожала, здесь мне и руки на груди сложат», – сказала как отрезала. Перечить ей не стали, потому что в семье старость уважали. Поэтому отец и мать Вари жили в новом доме, а девушка осталась возле бабушки в старенькой хате, под соломой и с глиняным полом.