Тек и пришлось Ивану Кочеткову, чтобы не дразнить старух, объехать эту деревню стороной. Чего доброго, трахнет какая ведьма кочергой по радиатору, ну и сдавай стального коня в починку.

Смеется Иван, смеется Степка. А признаться, вначале и самому стало страшно, когда дернулся стальной конь, весь задрожав, и выпустил — клубы дыма.

Бегал Степан за водой для «коня», сторожил его, пока Иван отдыхал на постоялом дворе. Словом, был у Кочеткова за помощника. И очень хотелось ему самому проехаться. Но кто же будет подводой править? Потом догадался: ближе к своей деревне стал подсаживать мальчишек в телегу и, отдав им вожжи, пересаживался на коня стального.

И какой же он авторитет приобрел среди ребят, когда явился в Метелкино на тракторе! Ведь это был первый мальчишка, прокатившийся на стальном коне. Где до него Сережке, где до него Макарке-орлу! Выпачканный в машинном масле, пыльный, чумазый, он казался ребятам необыкновенным героем. Его не только щупали — его даже нюхали. И запах у него был необыкновенный — бензиновый. Даже кошка от него прочь пырскнула, а пес Шарик, как на чужого, заворчал.

Вот каким парнем выдающимся стал Степан после поездки в город — не подступись! Верно, значит, говорилось в сказке-то про стального коня: кто сядет на него, необыкновенным станет.

Всем захотелось набраться сказочных сил. И вот решили — пусть Иван Кочетков берет с собой на трактор всех пионеров по очереди.

Ну что ж, Иван согласен, мальчишки ему помощники.

Поехал из барских скотных дворов залежавшийся навоз на поля артельщиков возить — пионеров с собой. Поехал в луга за сеном — опять же красногалстучников с собой.

Всех прокатил, и у всех задору прибавилось.

Решили ребята прокатить и Гараську, добавить слабосильному батрачонку новых сил.

До чего же был рад Гараська! Как вцепился в баранку трактора, так и не выпускает. Пальцы посинели, губы сжал, а сам шепчет:

— Дядя Ваня, дай я сам поправлю!

Смеется Кочетков, дает ему править, прижимая его тонкую руку своей железной, жесткой рукой.

И счастлив батрачонок, так счастлив, как будто едет не по земле, а по небу катит, по облакам.

Не обошлось и без происшествий. Захотела проехаться на тракторе и Даша, бывшая Мама-каши. А ребята говорят:

— Зачем это девчонке?

— Так я же в ночное вместе с вами за мальчишку ездила!

— Мало ли что, на просто. м коне можно, а на стальном опасливо. Вдруг он твои косы в колеса замнет? Ну и готово дело, погибнешь!

— Ах так, — говорит Даша, — мои косы мешают, ну ладно! — Зашла в сарай, схватила овечьи ножницы, раз-раз, чик-чик — и является, помахивая отрезанными косами.

Иван Кочетков даже отшатнулся:

— Что ты, озорница, наделала?!

Однако пришлось и ее на трактор пустить, дать и девчонке силу стального коня почувствовать.

Завидовали пионерам все мальчишки. Но в особенности Макарка. Исподтишка, таясь за сараями, за стогами, за овинами, подолгу смотрел он завистливым взглядом, как разъезжали ребята на тракторе.

А пионеры, заметив его, кричали насмешливо:

— Эй, кулацкий холуй, на дороге не балуй!

— Не гляди орлом, катись решкой!

Посмотрит, посмотрит Макарка на трактор, вздохнет и пойдет прочь, как побитая собака.

На ночь Иван Кочетков заводил стального коня в пожарный сарай и сдавал под охрану дежурных пожарников. Там стоял он спокойно рядом с пожарной машиной, с водовозными бочками. Да неспокойно было в селе. День и ночь только и разговоров что о тракторе.

Беднота не налюбуется на стального коня, не нарадуется. Говорит о нем весело:

— Ну, теперь сами свою землицу вспашем-засеем.

— Теперь к Алдохиным, к Салиным в кабалу не пойдем!

— Довольно, хватит кулачью в ножки кланяться, свое добро с поклонами отдавать!

А богатеи гудят злобно:

— От него хлебушко керосином пропахнет!

— Трактор землю опоганит, перестанет земля родить!

Да еще и грозятся своим испольщикам:

— Хуже вам будет, вот увидите!

— Понадеетесь на Ивашку, жевать вам сухую корку.

— Смотрите, отскочит у него гайка али какой винтик, вот тебе и тарарахтор — стоп машина! И провороните весенний сев.

И нарочно выводили на прогулку своих сытых коней, подкормленных овсом к весенней пахоте.

— Вот они, кони-то, — не железные, живые да любезные, у них гайки не отскочат, винты не сорвутся! Тьфу нам на ваш трактор-тарарахтор!

Но бедняки-то знают — это кулаки от зависти. Совсем бы другое говорили, если бы к ним в хозяйство попал стальной конь. Хвалят же они молотилки, сеялки, веялки, попавшие в их загребущие руки.

Озорные девчата на светлые закаты уже частушки-насмешки звонкими голосами кричат:

Под их песенки-припевки веселей и звон из кузницы.

Там Иван с Агеем к четырехлемешному плугу лемеха куют. Железные бороны клепают. Ремонтируют сеялки, которые притащили кулаки во время разгрома барского поместья да бросили за неисправностью. С машинами-то они обращаться были не горазды.

Подходят кулаки, заглядывают в кузню, щурясь на пламя кузнечного горна. Допрашивают:

— Неужто такой плужище ён потянет?

— Потянет!

— И ежели бороны сзади прицепить, потянет?

— А чего же ему сделается!..

Покряхтят кулаки, побурчат и восвояси пойдут под смешки парней и ребятишек, снующих вокруг кузницы.

Однажды подкараулил Макарка-батрак, когда Иван Кочетков был возле трактора один. Подбежал и взмолился:

— Посади ты меня с собой, дядя Иван, дай поправить… Век тебе этого не забуду!

— Ну, ладно, — сказал Кочетков, — садись, проедемся, ежели тебе так не терпится.

Проехали они с ним до гумен, дал руль подержать, похвалил, какие у него руки крепкие. И спросил:

— Ну как, убедился, какая в стальном коне сила?

— Эх, мне бы его в руки! Уж я бы его любил да холил! — Макарка даже зажмурился, вообразив себя хозяином такого чуда.

— За чем же дело стало?

— Так ведь у Алдохина такого коня нет.

— И не будет!

— А на вашего меня пионеры не пустят!

— Вот то-то, парень, нельзя и нашим и вашим. Смотри, сядешь ты в лужу между двух коней!

Задумчивым ушел Макарка от стального коня, что-то не веселило его больше гарцевание на сытых кулацких лошадях.

Странные, непонятные перемены в своей судьбе стал замечать и Гараська. Словно действительно трактор прибавил ему каких-то неведомых сил. Грозный его хозяин Никифор Салин вдруг смягчился, стал с ним ласков и — вот диво! — даже уважителен. Не то что прежде: за каждую провинку — затрещину, по каждой прихоти — щелчок, теперь пальцем даже не грозился.

За обедом сажает поближе, за общий стол. Лучшие куски наравне с двояшками теперь и Гараське даст.

И, растянув в улыбку губы, говаривает жене: «Подбавь-ка на Гараськину долю щец понаварней!» Или: «Подлей-ка Гараське в кашу молочка топленого».

А однажды, когда Гараська чистил жеребенка со звездочкой на лбу, вдруг такое сказанул, что у Гараськи под сердцем засосало:

— А что, вот вырастет Звездочка, отдам я ее тебе за труды… Не все тебе, парень, в батраках ходить, будешь сам хозяином!

Не поверил Гараська своим ушам, взглянул в глаза хозяину и видит в них какое-то лукавство. Играют в карих Никишкиных глазах волчьи огоньки.

— Ну что, не веришь, думаешь, я плутатор какой?

Я за твою верную службу могу и наградить. Я в своем хозяйстве царь захочу одарить конем и одарю!

Молчит Гараська, сдерживает громкое биение сердца, ждет, чего скажет кулак дальше. А он ничего больше не говорит. Треплет по холке жеребка, хвалит его красоту, резвость. Разжигает у батрачонка аппетит.