События за прошедшую неделю шли своим чередом. Из последних известий исчезли кадры с обломками ВТЦ, их заменили репортажи с американскими бомбардировками Афганистана; в сообщениях каналов CNN и NBC начали упоминать об актах биотерроризма в Нью-Йорке, Вашингтоне и Флориде. Холмс звонил дважды: один раз из Каира, второй — из какого-то индийского городка с труднопроизносимым названием.

Рейс Лондон — Цюрих прибыл по расписанию. Холмс встал в очередь на визовый контроль. Диктор объявил о прибытии рейса из Франкфурта-на-Майне, и скоро рядом выстроилась другая очередь, в которой в основном была слышна немецкая речь. Взгляд Холмса машинально выхватил из вновь образовавшейся очереди полную фигуру в светлом плаще и серой шляпе.

— А что интересного в этом человеке? — подумал про себя Холмс и понял, что интересной была газета, которую толстяк прижимал рукой поверх небольшого кейса.

Газета была русской и называлась «Известия», но Холмс так и не мог понять, почему она привлекла его внимание. Пока Холмс размышлял об этом, толстяк в светлом плаще зашёл в кабину визового  контроля и Холмс потерял его из виду. Получив багаж, Холмс вышел в зал ожидания, пытаясь в толпе встречающих отыскать представителя своей фирмы, как вдруг его взгляд снова упал на ту самую газету, которую толстяк перед выходом почему-то бросил не в урну с мусором, а на сиденье кресла в зале аэропорта. Движимый непонятным ему чувством любопытства, Холмс, вместо того, чтобы идти к выходу, направился к креслу с газетой, и в это время его окликнули.

— Здравствуйте, мистер Холмс, меня зовут Луи Ренье. Давайте ваш багаж.

Холмс остановился и пожал руку высокому стройному брюнету средних лет, с прядью седых волос в густой иссиня-чёрной шевелюре.

— Я готов вас отвезти в отель, — тщательно подбирая английские слова, обратился он к Холмсу с заметным французским акцентом, — и если у вас будет желание, то вечером мы сможем совершить прогулку по старому Цюриху.

Холмс уже собирался идти к машине вслед за встретившим его представителем фирмы, но вдруг остановился.

— Извините, Ренье, одну минуту. Я сейчас.

Холмс, оставив в недоумении своего спутника, свернул к креслу, взял русскую газету и, сунув её в карман пиджака, направился к выходу. Вряд ли он смог бы объяснить Ренье, удивлённо наблюдавшему за действиями Холмса, для чего взял газету, языка которой не понимал. Но его спутник был человек деликатный, лишних вопросов не задавал, а повёз гостя из Лондона прямо в отель, где фирмой «Ernst & Young» для Холмса был забронирован номер. Вечер субботы и воскресенье Холмс провёл в цитадели «цюрихских гномов». Он бродил по узким улочкам старого Цюриха, размышляя о той власти, которую без армий и оружия приобрели мировые банкиры. И почему Швейцарии разрешена такая роскошь, как нейтралитет? И почему эта страна до сих пор не является членом ООН? Вопросы, вопросы…

Весь понедельник шли переговоры в Цюрихе, которые продолжались на другой день в Давосе. Да, размышлял Холмс, неплохое местечко присмотрели себе акулы мирового капитала. Этот небольшой курортный городок, в котором всего две улицы, стал настоящей Меккой крупнейших финансистов мира, а вернее тех, кто думает, что участвует в определении целей и методов мировой политики. На обратном пути в Цюрих, опекавший гостя Луи Ренье, неожиданно предложил Холмсу посетить Лихтенштейн, где, как он выразился, доживал свой век один известный русский эмигрант и меценат — граф Пфанфальц. Граф обитал где-то в окрестностях Вадуца — административного центра карликового государства, в которое закачиваются капиталы со всего мира лишь потому, что оно объявило свою территорию свободной от налогообложения. Минут десять они блуждали по узким улочкам городка, заполненного туристами со всего света, потом столько же — по горному серпантину, и скоро оказались у ворот «Аскании-Новы», — так называлась вилла графа. Хозяин оказался дома, что по его словам было большой редкостью. Несмотря на свой преклонный возраст, он много путешествовал, занимался скупкой раритетов русского прошлого и возвращением их России.

За чаем, которым граф угощал своих гостей, разговор зашел о недавних событиях в Америке. Все сошлись на том, что после 11 сентября мир стал другим, и нет ни одной страны, которой бы это событие как-то не коснулось. Холмс задал графу вопрос о России и её перспективах в свете американской трагедии. Тот некоторое время молчал, задумчиво разглядывая пейзаж за окном гостиной, затем поднялся и, извинившись, удалился в свой кабинет. Скоро он вернулся с пакетом плотной желтой бумаги. Каково же было удивление Холмса, когда граф разложил перед гостями те самые «пикники», которые два дня назад он обсуждал с Ватсоном. По тому, как отреагировал на картинки Ренье, Холмсу показалось, что тот их уже видел. Кроме знакомых «пикников» в желтом пакете оказалось ещё несколько документов.

Граф развернул перед Холмсом копии первой страницы газеты «Труд» № 107 (19554) от 9 мая 1985 года, 9-й страницы еженедельника «Аргументы и Факты» № 43 (836) за октябрь 1996 года и первой страницы газеты «Час пик» № 151 (880) от 14 октября 1997 года.

— Посмотрите, мистер Холмс, вы не находите ничего странного на этих снимках высшего руководства бывшего Советского Союза?

— Честно говоря, если бы не эта белая стрелка, направленная на пол головы Горбачева в «Аргументах и Фактах», я бы её в газете «Труд» даже не заметил. Но какое отношение эти снимки имеют к «пикникам» и тем более к трагедии «черного вторника»?

А вот смотрите, как выглядит полностью фотография на первой полосе газеты «Труд» от 9 мая 1985 года:

Граф откинулся на спинку кресла красного дерева с изящной резьбой и, восстанавливая в памяти картины былого, повёл свой необычный рассказ, наделавший впоследствии столько шума в меценатских кругах.

Пакет с «пикниками» и копиями других газет я обнаружил в своем почтовом ящике 17 августа 1998 года. Эту дату я хорошо запомнил, поскольку в тот день все телевизионные каналы шумели о финансовом кризисе, поразившем Россию. Рассматривая «пикники», я решил поначалу, что меня кто-то разыгрывает, поскольку никогда не считал себя специалистам по ребусам. Но те, кто положил пакет в почтовый ящик, видимо знали о моём увлечении картинами и потому естественно, первым делом я прочитал статью о реставрации «Данаи» Рембранта. Эта жемчужина из коллекции Эрмитажа была практически загублена неким маньяком 15 июня 1985 года, то есть 37 дней спустя после того, как в праздничном номере газеты «Труд» появился жутковатый снимок с половиной черепа генерального секретаря КПСС. Многие иностранные специалисты пришли тогда к выводу, что картина Рембрандта восстановлению не подлежит. Маньяк нанёс ей два ножевых удара и затем облил картину концентрированным раствором серной кислоты. Помню, узнав поначалу об акте терроризма против рембрандтовского шедевра, я даже слег — подскочило давление. И вот передо мной петербургская газета «Час пик» за 14 октября № 151 (880), из которой я узнаю, что в день Покрова[19] Пресвятой Богородицы открывается сенсационная выставка: «Даная — судьба шедевра Рембрандта». Картина была восстановлена, и я посчитал это явление мистически знаковым.