— Мы Гриша будем сами по себе, и потому никаких косынок у нас не будет.

— И тем не менее, если вы хотите попасть на встречу вдвоём, вам всё-таки лучше приобрести в местном магазине по одинаковой косынке, иначе, в случае приглашения, на встречу пойдёт только один: савадалы, — это особая служба ашрама, — строго следят за соблюдением ритуала. Кстати, все магазины утром работают только для женщин, а вечером — для мужчин. Как вы уже убедились, столовая тоже — отдельно для мужчин, отдельно — для женщин. Отдыхайте, мистер Холмс, вам придётся встать завтра рано, задолго до восхода солнца, чтобы иметь шанс встретить взгляд Свами.

Некоторое время он стоял, размышляя — сказать или не сказать что-то и, наконец, словно решившись, смущенно произнёс:

— Не поймите меня превратно, мистер Холмс, но если вдруг у вас возникнет желание, чтобы я присутствовал на вашей встрече с Саи Бабой, вы мне кивните, когда он вас поднимет. Я буду рядом.

— Спасибо, Гриша, я обязательно воспользуюсь вашими советами и, если ваши планы не изменятся, то завтра мы обязательно встретимся.

Пракаш проводил русского переводчика и, вернувшись, предложил прогуляться перед сном по территории ашрама. Было около восьми вечера, а на небе снова непривычно яркие звёзды. Везде много паломников: мужчины, женщины и даже дети. Холмс с Пракашем прошли к храму, и по дороге его напарник рассказал про особый порядок, по которому жил этот город новой религии. Ещё в номере, который представлял собой одну комнату с двумя топчанами, двумя стульями и небольшим столиком, Холмс обратил внимание на отсутствие радио или телевизора. Пракаш объяснил, что в ашраме соблюдается особый режим тишины и поэтому нет ни радио, ни телевизора; даже громкие разговоры или споры меж собой пресекаются словно из земли возникающими савадалами. «Keep silence!» — «соблюдайте тишину» раздаётся за вашей спиной. Здесь запрещено употребление спиртного и курение табака, а в столовой — только вегетарианские блюда. Холмса поразила абсолютная чистота при таком огромном количестве посетителей. Это не удивительно, поскольку при входе в столовую или храм все снимают обувь.

В номере не было кондиционера. С жарой безуспешно боролся вентилятор, подвешенный под потолок в центре комнаты. Холмс принял душ и быстро провалился в сон. Его разбудил стук в дверь: это поднимали паломников к утреннему ритуалу. Было три часа утра. Храм находился в низине и представлял собой огромное слабо освещённое пятно. К нему со всех сторон белыми ручейками стекались вереницы паломников и рассаживались строгими рядами на каменистой площадке. Примерно через час Холмс уже смог насчитать около тридцати рядов, в каждом из которых было около ста паломников. Значит только мужчин (женщины проходили подобную процедуру отдельно) уже насчитывалось от двух до двух с половиной тысяч. Началась жеребьёвка на предмет, какому ряду первым идти в храм. Холмс с Пракашем сидели где-то в середине шестого ряда, но у него вдруг возникла уверенность, что именно их ряду выпадет жребий первыми войти в храм. Весь в белом савадал с предметом, напоминающим шапку для жеребьёвки, медленно двигался перед рядами сидящих паломников. Возглавляющий ряд вставал, брал свой порядковый номер и садился на своё место. Все ждали, кому достанется номер первый. Вот поднялся высокий стройный негр, сидящий первым в их ряду, достал бумажку, посмотрел, и весь ряд молча стал подниматься.

— У нас появился шанс, — прошептал Пракаш Холмсу.

Они встали, подхватили джутовые подушки, которыми вчера предусмотрительно запасся Пракаш, сбросили в общую кучу сандалии и почти бегом двинулись к храму. У входа, как в аэропорту, они прошли «спецконтроль». Ни фотоаппаратов, ни видеокамер, не говоря уж о каких-то других посторонних предметах, проносить в храм не разрешалось. Огромное пространство храма было разделено на две половины — мужскую и женскую. Пол выстлан чёрным полированным мрамором, потолок украшен золотом по зеленому. Стен по сути не было; их заменяли массивные колонны на высоком постаменте. Передняя часть храма имела великолепно украшенный подиум с сооружением, напоминающим алтарь христианских церквей, и небольшое специальное помещение, где, видимо, Саи Баба принимал своих гостей.

Первые паломники добежали до дорожки, выложенной белым мрамором, и стали рассаживаться вдоль неё на принесённые подушки. Это был единственный предмет, который разрешалось пронести с собой в храм и, как скоро убедился Холмс, предмет самый необходимый. До выхода Саи Бабы оставалось более двух часов и просидеть на мраморном полу столько времени в непривычной позе европейцу было тяжело. Вереницы паломников входили в храм и бесшумно занимали свои места, а спустя полчаса обе половины храма уже были заполнены.

Небо на востоке светлело, защебетали птицы. Вокруг храма началось какое-то движение, что-то вроде крестного хода. Послышалось ритмичное пение с возгласами «Харе Кришна!», потом из пятитысячной гортани несколько раз вырвался дружный вздох — «О-о-у-у-м!» и где-то зазвонили невидимые колокола. Холмс про себя отметил исключительный порядок во всём. Небольшая группа савадалов обеспечивала его на всех этапах подготовки ритуала и в процессе его проведения. Вот они вынесли огромный рулон красный дорожки и начали его раскатывать, строго ориентируясь по краю белых мраморных плит, резким контрастом выделявшихся на чёрном мраморе храма. Наступили минуты томительной тишины и всеобщего напряжения. Холмс уже начал ощущать, как это напряжение, порождённое ожиданием чуда многотысячной толпой, парализует его сознание. Он вспомнил, о чём предупреждал Гриша, и попытался сбросить надвигающееся всеобщее состояние эйфории. С первыми лучами солнца на потолке храма вспыхнули яркие люстры, разом озарив всё многоцветье сочных красок Индии. Тихо заиграла завораживающая восточная музыка и, словно проснувшись от глубокого сна, громко запели птицы. Неожиданно храм как будто бы издал единый вздох и все сидящие дружно повернулись вправо, словно пытаясь подняться. И когда напряжение в храме достигло своей высшей точки, там вдали, на самом краю уходящей за горизонт алой дорожки, в ярком свете восходящих лучей солнца появилась маленькая, почти прозрачная фигурка в оранжевом хитоне, над которой выделялась шапка чёрных волос. Фигурка медленно двигалась по красной дорожке, делая какие-то пассы левой рукой в сторону сидящих паломников, и толпа в белом, восторженно вздыхая, тянулась, покачивалась вслед за пассами руки, из которой, как потом заметил Холмс, что-то сыпалось на головы паломников.

— Это випхути, особая глина в виде порошка, — прошептал Пракаш, — считается, что она обладает лечащими свойствами.

И хотя Холмс еле расслышал, что сказал Кумар, савадал, стоящий спиной к дорожке и зорко вглядывающийся в напряженные лица паломников, сразу уловил неладное и сделал свирепое лицо. Саи Баба приближался к Холмсу и тот понял, почему так важно было попасть в первые ряды перед красной дорожкой: при всём своём божественном величии Саи Баба мог видеть глаза первых трёх, максимум пяти рядов. Это был человек лет семидесяти пяти с усталым смуглым крестьянским лицом и большими печальными чёрными глазами. В руках он держал пачки записок, которые по дороге ему совали паломники, а на его лице блуждала отсутствующая улыбка умиротворения. Иногда он чуть замедлял семенящий шаг и вглядывался в заинтересовавшее его лицо, но затем «слабым мановением руки» словно прощался с жаждавшим его взглядом и медленно двигался дальше. Вот он остановился перед Холмсом и на секунду — другую глаза их встретились.

— Кто такой? Что тебе здесь надо? — строго спросил взгляд, а лицо по-прежнему излучало умиротворение.

— Человек, хотелось бы поговорить, — не опуская глаз, без вызова, доброжелательно, но не заискивая, также молча, взглядом ответил Холмс.

Взгляд Саи Бабы ничего не сказал, а уплыл куда-то вперед и в сторону, после чего он той же семенящей походкой двинулся дальше.

— Значит не услышал, или не захотел говорить, — решил про себя Холмс, не отрывая взгляда от спины Саи Бабы.