Жадный до всего нового, не пропускавший ни одну книгу, Кусков с интересом смотрел на жирные иероглифы и жалел, что не знает эти письмена. К китайцу он почувствовал еще большее уважение. Спокойный и сдержанный, Тай-Фу не был похож на крикливых купцов предместья, на хитрых и чванливых российских негоциантов. Через переводчика хозяин подробно расспрашивал о России, о делах компании, о Баранове, про которого было много разговоров в Кантоне, интересовался торговлей мехами.

— Русские — наши соседи по земле, — сказал он однажды, когда в саду зажгли большие бумажные фонари. — Божественный император простирает свою милость на ваших людей…

Он послал подарок Баранову — древний воинский шлем с золотыми насечками, Кускову подарил меч. На быстроходной, девятивесельной джонке проводил корабль до выхода в море.

На этот раз Кусков уверенно заявил начальнику таможен, прибывшему вымерять суда и определять якорную пошлину, что у него поручитель Тай-Фу. По новым законам капитан европейского судна должен был выбрать себе поручителя, отвечающего за корабль, совершающего все торговые сделки.

«Ермак» и «Нутка» подошли к Вампоа на исходе дня. Рейд был забит кораблями и лодками, за береговыми холмами садилось потухавшее огромное солнце. Белые домики, паруса, узкие просветы открытой воды казались пурпурными, золотились поля. Резче, отчетливей обозначились островерхие крыши пагод, темнели сады. Гомон и крики, плеск весел, стук выгружаемых товаров, звон колоколов, отбивающих склянки, висели над рейдом, будоражили тишину наступавшего вечера.

Когда отдали якоря и маленькая «Нутка», похожая без парусов на простую байдару, качнулась рядом с «Ермаком», Кусков снял шапку, торжественно перекрестился. Глубокие, спокойные глаза его потеплели… На двух жалких суденышках пересек океан, выдержал двенадцатидневную бурю. Лохмотья остались от парусов, и странно, волнующе выделялись над тряпками сбереженные полосатые флаги…

— Отпустить! — сказал даже страшный Пау, помощник Чинг-И, когда пираты окружили судно у первого бара.

Он поправил темные очки, скрывавшие выбитый глаз, и, опираясь на палку, выпятив длинные желтые зубы, долго разглядывал отощавшего Кускова, ободранную команду. Потом приказал доставить на «Ермак» вино, овощи, кур. Налюбовавшись жадностью голодных людей, уехал.

…Несколько минут Кусков неподвижно стоял у борта. Помощник правителя стал сосредоточенным, замкнутым, потухли глаза. Он выполнил только половину порученного… Океан широк, видно, О'Кейль ушел на север.

Потом он спустился в трюм, внимательно осмотрел связки котиковых шкур, тщательно уложенные и оберегаемые всю дорогу. Меха от переезда не пострадали, половина команды всегда стояла у помпы, откачивала воду. Подмокло всего лишь десятка полтора тюков.

Вернувшись в каюту. Кусков позвал приказчика — маленького сухонького старичка — и до темноты проверял с ним памятку заказанных Барановым товаров. Крупные буквы на толстой неровной бумаге, росчерк подписи вызывали воспоминания о далекой крепости… Последние недели, заботы о кораблях, бури заслонили Ситху, но сейчас Кусков особенно ярко почувствовал остроту разлуки. Может быть, корсар вернулся и напал на изнуренный, обессиленный гарнизон…

Помощник правителя вышел на палубу. В наступившей темноте, большой, неуклюжий, сидел он у румпеля. Ночной ветер отогнал духоту, река оживилась. Плавучий город расцветился огнями, сотни сампанов и лодок сновали по рейду, веселые крики и смех сменили деловой гомон дня. Каждый лодочник имел свой фонарь, пестрый и яркий, из цветной промасленной бумаги. Светляками — зелеными, красными, фиолетовыми — кружились они по рейду, струйками бежали отражения на невидной воде. С берега доносились звуки флейт и литавр, у подножий храмов полыхали костры. Над шумной разноголосой рекой чужим миром далеко вверху мерцали крупные звезды.

Тай-Фу приехал рано утром. Вежливый и благодушный, он поздравил Кускова с удачным плаванием, удивился рыцарскому поступку Пау, который брал такой высокий выкуп с иноземцев, что обобранным купцам часто нечем было и торговать. Пригласил Ивана Александровича к себе в дом. Но о товаре, о колониях ничего не спрашивал, словно расстался с гостем только вчера.

Они беседовали на палубе «Ермака». Кругом толпились матросы, с любопытством разглядывали важного китайца, сидевшего на принесенном с собой травяном коврике. Над головой Тай-Фу переводчик держал большой зеленый зонт.

Кусков терпеливо слушал приветствия, изредка поглядывая на открытый люк трюма, где лежал товар. Солнце уже поравнялось с верхушками мачт, становилось жарко. Шум на реке превратился в неумолчный гул. Они разговаривали часа два, вернее, говорил только один Тай-Фу. Полузакрыв глаза, он монотонно восхвалял русских, Петербург, где был лет пятнадцать назад, Иркутск. Гость явно не спешил осмотреть меха.

Помощник правителя, все время сидевший в неудобной позе, ворочался, трогал серьгу, несколько раз украдкой отогнал жирную муху. Наконец, не выдержал. Воспользовавшись паузой, он встал и, сдерживая желание зевнуть, тронул переводчика за плечо.

— Зови рухлядишко глядеть, — сказал он, откинув всякие церемонии. — Разговору — до вечера.

Матросы вынесли из трюма первые тюки. Кусков разрезал веревки, кинул на палубу несколько шкурок. Мягкой светло-серой грудой лежали они у ног купца. Тай-Фу нагнулся, взял большую шкуру кота секача, долго невольно любовался густой серебристой шерстью, пушистой и нежной, почти невесомой. Он даже протер очки.

Увлекшись, Кусков продолжал разрезать веревки, гора мехов росла, но китаец уже отошел в сторону. Лишь переводчик, забыв даже про зонт, без конца гладил шкурки, чмокал, приседал, не в силах оторваться от пушного чуда.

Тай-Фу толкнул слугу палкой и, кланяясь в сторону Кускова, достававшего новую кипу, сказал несколько коротких фраз.

Помощник правителя так и остался стоять с ножом в руке, когда оторопевший китаец перевел ему значение слов хозяина. Тай-Фу отказывался покупать меха. К сожалению, совсем недавно он приобрел много таких же шкурок, и ему не удалось еще сбыть ни одной связки. Правда, для Баранова он готов пойти на риск и купить меха, но для этого нужно, чтобы Кусков снизил цену вдвойне против прежней.

Несколько секунд Кусков смотрел в темное, сочувственное лицо гостя. В первый раз за всю жизнь он растерялся. От продажи товара зависела жизнь, может быть, всей колонии. Но меха были не его и не Баранова. Они принадлежали компании.

И Кусков отпустил китайца. Оставалась еще маленькая надежда на других покупателей.

Два дня не сходил он на берег. Посланный в город приказчик побывал у многих купцов, заходил в европейские конторы. Однако безрезультатно. Китайцы вежливо качали головами или объясняли, что по новым законам вся торговля с чужеземцами принадлежит двенадцати самым богатым людям Кантона. Никто иной не мог совершить сделку помимо ганистов, как назывались эти купцы. Но самое главное — торговля мехами переживает упадок. Войны в Европе уменьшили спрос на пушистое золото, увеличили спрос на золотые слитки.

Кускову пришлось принять предложение своего поручителя. Семь тысяч лучших котов пошли по неслыханно дешевой цене в три пиастра за шкуру и только сотня морских бобров была продана по пятнадцати. Почти даром. Даже в Кадьяке при расторжках с американскими шкиперами коты продавались по восемь пиастров.

Рис, муку, сушеные овощи, чай, пестрые ткани для алеутов, свинец лодочники возили на корабли, старичок приказчик занимался погрузкой. Помощник правителя торопил команду, хотел зайти еще в Макао, купить пороху у португальцев.

Тай-Фу по-прежнему звал Кускова к себе, но Иван Александрович остался на судне.

— Добро у меня тут, — ответил он.

Только за день до отплытия он кликнул лодку и направился в город произвести последние расчеты с Тай-Фу. Приказчик уехал раньше. Купец жил недалеко от реки, за набережной, уже обжитой европейцами. Кривая, узкая улица, куда свернул Кусков, была сплошь застроена домами с размалеванными стенами и выступавшими вперед крытыми галереями. В нижних этажах размещались лавки. Сутолока и незатихающий гул, крики продавцов и покупателей, пестрота выставленных товаров ошеломляли.