Но, опять же, великие маги стихий в детстве нередко считались заурядными, их полная сила проявлялась в отрочестве. Тит полагал, что Уинтервейлу уже поздно надеяться на подобное преображение, но, очевидно, ошибался.

– То есть ты хотел устроить огромный водоворот?

– Да. И тут сила, которой я раньше никогда не чувствовал, словно хлынула из меня, и море сделало именно то, чего я хотел. Наверное... Наверное, я владею стихиями лучше, чем думал.

Руки Тита горели, он подтягивался на следующую перекладину:

– Смотри, в «Жизнь и деяния великих магов стихий» угодишь, если не поостережешься.

В ответ Уинтервейл то ли всхлипнул, то ли фыркнул:

– Жаль, что мама не видела. Пока мы еще жили в Державе, мои силы ее настолько не впечатляли, что она даже не стала меня регистрировать. Ей бы... Она была бы рада увидеть, на что я способен сегодня.

– Да, это многое меняет, – протянул Тит.

Возможно, все меняет.

К тому времени, как они взобрались наверх, все мышцы Тита молили о пощаде.

Фэрфакс сделала, как велено: внезапное появление Уинтервейла не было встречено криками удивления из открытых окон. Тит наполовину донес, наполовину доволок его оставшуюся часть пути до передней двери.

– Я перескочу внутрь. Подожди несколько секунд, прежде чем звонить в дверь, – приказал на месте. – И если кто-нибудь спросит, почему ты так ужасно выглядишь, скажи, что съел что-то не то в поезде.

Вернувшись к себе в комнату, Тит направил палочку на ботинки и избавился от мусора и других следов пребывания снаружи. Когда снизу послышался слабый звон, он вышел на балкон. Фэрфакс и Купер по-прежнему играли в крокет; к ним добавился Кашкари в качестве наблюдателя.

– Значит, к трем тебе удалось выбраться из постели, – сказал последнему Тит.

– Из постели я выбрался к полудню, – возразил Кашкари. Вид у него был как у не спавшего трое суток. – И провел следующие два часа на полу в агонии.

– Ты, по крайней мере, встал, – заявил Купер с почти неприличным воодушевлением, если вспомнить, что и он пил не меньше. – Насколько мне известно, Сазерленд до сих пор стонет под одеялом.

Фэрфакс махнула молотком. Снова послышался дверной звонок. Она напряглась, но ничего не сказала.

Кашкари потер виски:

– Кто-то звонит?

Появился дворецкий:

– К вам посетитель, он назвался Уинтервейлом. Должен ли я сказать ему, что мистер Сазерленд дома?

– Да! – одновременно ответили Кашкари и Купер.

Кашкари немедленно направился к дому, слегка пошатываясь. За ним заспешил Купер. Фэрфакс, обменявшись с Титом взглядами, последовала за ними.

Тит последним появился в прихожей, где ребята тепло приветствовали Уинтервейла.

– Что случилось? – Кашкари смотрел обеспокоенно. – Ты что, тоже пил? Плохо выглядишь.

– Съел что-то не то по дороге. – Уинтервейл повернулся к дворецкому: – Если у вас найдется свободная постель, я бы предпочел прилечь.

– Комната для вас будет готова через минуту, сэр.

– Можешь пока прилечь у меня, – предложил Кашкари, обхватывая друга за талию.

Уинтервейл посмотрел на Тита, явно не желая идти с индийцем. Но тот уже тащил его вперед, предупреждая:

– Осторожно, ступенька!

– Тебе нужно как следует отдохнуть, – напомнил Тит Уинтервейлу.

Кровать Кашкари ничем не хуже остальных.

– Пойду скажу Сазерленду, что ты приехал, – сказал Купер, обгоняя всех на лестнице.

Фэрфакс не пошла за ними, а придвинулась поближе к Титу.

– Я попрошу, чтобы тебе принесли чаю, Уинтервейл, – произнесла она громко, чтобы все услышали. И добавила шепотом, уже только Титу: – Хочешь рассказать, что случилось?

Она беспокоилась о нем и волновалась из-за случившегося. Но, несмотря на напряжение, держалась великолепно.

А он чувствовал себя атлантийским корветом, затягиваемым в пучину.

– Сначала мне нужно кое-что проверить. Присмотришь за Уинтервейлом до моего возвращения?

– Конечно. Что тебе нужно проверить?

Предательством было сказать это. Но он сказал – ей он не лгал:

– Дневник мамы.

Дневник принцессы Ариадны лежал в центре верстака в лаборатории. Тит смотрел на него, не отводя взгляда. Неужели он так ошибся? Ее видение, то самое, где он стоит на балконе и лицезреет проявление огромной силы магии стихий – было ли оно об Уинтервейле, а совсем не о Фэрфакс?

«Мне очень нужно увидеть эти записи еще раз».

Все в нем стремилось к Фэрфакс. В этом ненадежном, неверном мире она доказала, что на нее можно положиться, придавала ему сил, когда его собственных не хватало.

Но что, если речь не о ней?

«Пожалуйста, пусть это будет Фэрфакс».

Дневник удовлетворил по крайней мере первую часть просьбы Тита.

«28 сентября 1014 державного года»

День его рождения.

«Мужчина стоит где-то. Где – непонятно, может, на вершине горы, на поле или перед открытым окном. Мне видны только его затылок и синее небо. И тем не менее я вижу – точнее, чувствую – его потрясение.

Он ошеломлен.

И ничего больше».

«13 ноября 1014 державного года»

Тит обрадовался. День перед рождением Фэрфакс. Хороший знак, не иначе.

«То же видение, немного дольше. Теперь я знаю, что дело происходит примерно в два с четвертью. Хотя время может быть обманчиво, совсем как дата на календаре в магазине Евгенидеса Константиноса.

В свое время я прочла все книги о провидцах, какие только смогла найти, и почти в каждой упоминались бестолковые видения – те, что не имеют никакого значения. Как, например, у мага, который всегда видел, чем будет обедать через неделю.

У меня есть подозрение, что это – одно из таких видений. Хотя, конечно, даже они что-то предсказывают. Маг, который видел свои обеды, перестал их видеть – и через неделю скончался.

А еще странно, что я вижу это только тогда, когда кто-нибудь рожает».

О ком это? Кто рожал в ночь метеоритного ливня? Тит перевернул страницу.

«Я поймала Эйрин за чтением своего дневника. И ошеломлена бесконечно. Потому что всегда верила: трудно найти мага честнее Эйрин. Но она отказывается даже объяснить, зачем взяла его.

Я в растерянности. Неужели я настолько неверно сужу о людях? Неужели все вокруг готовы предать меня?»

Тит давно проверил списки фрейлин матери на дату записи, но ни одной Эйрин в них не нашлось.

«27 марта 1016 державного года.

Снова то же видение.

Ничего нового, разве что теперь я уверена: стоит не мужчина, а юноша, возможно, еще совсем мальчик. Не могу объяснить, почему, но уверена».

«9 июля 1018 державного года.

Обзор был шире. Пораженный юноша стискивает поручень балкона так, что белеют костяшки пальцев».

Тит вспомнил, как вцепился в перила, ошеломленный видом вызванного Уинтервейлом водоворота. И это слово, «поручень». Можно ли назвать поручнем мраморную балюстраду, окружавшую величественный балкон его спальни в замке? И держался ли он за балюстраду, когда ударила молния Фэфакс?

Он не мог вспомнить. Совсем не мог. Сердце колотилось тревожно.

«13 апреля 1021 державного года».

На следующий день после того, как мать узнала, что Тит, а не она будет следующим правителем Державы, когда поняла, что скоро погибнет, и что это видение, долго казавшееся пустяковым, на самом деле очень важно.

«Я ждала, когда оно вернется. К счастью, не слишком долго.

Я наконец увидела лицо юноши. Мне и раньше казалось, что это Тит, но теперь я знаю точно. Сначала он, похоже, спит, положив руку на старый том – может, мою копию Горнила, может, что-то еще. Потом встает, проверяет время – четырнадцать минут третьего – и выходит на балкон.

Но что все это значит? Я словно должна понимать, но не понимаю».