Ничто и никто, кроме суровой десницы Фортуны.

* * *

Иоланте казалось, что она не сомкнула глаз целую ночь, тем неожиданней было пробуждение. На улице стоял непроглядный мрак. Она вызвала маленький язычок пламени, чтобы посмотреть, который час. Без десяти пять.

Какая ирония. В это самое время Иола поднималась каждое утро весь последний семестр. До конца не проснувшись, натягивала первую попавшуюся одежду и шла в комнату Тита, где он уже ждал ее с чашкой чая. Сделав несколько глотков, они отправлялись в Горнило, где Иоланта изучала границы своей выносливости.

В этом семестре они еще не начинали тренироваться – ждали, пока будет готов новый вход в лабораторию, ибо Тит не осмеливался более держать Горнило в школе, – однако Иола понимала, что задания станут лишь сложнее. Потому что они выиграли сражение, но не войну. Потому что им все еще предстоял долгий путь.

А теперь их дороги разошлись, и ее со всего маха врезалась в стену.

Спустив ноги с кровати, Иоланта спрятала лицо в ладонях. Как прекратить быть Избранной? Как вернуться к обычной жизни, когда она безоговорочно уверовала, что оказалась той самой осью, вокруг которой вращаются рычаги судьбы?

Иола умылась, оделась, налила себе чашку чая и села за стол, чтобы повторить заданные на уроке стихи на латыни, чувствуя себя актером на сцене, четко исполняющим поставленные движения.

«Я живу ради тебя, ради тебя одной».

«Как же я рад, что это ты. Я бы не смог разделить все это ни с кем другим».

Как же легко столь пылкие заявления утратили смысл – словно листья, в разгар лета сверкающие зеленью, но с приходом зимы ставшие хрупкими и безжизненными.

Иоланта не могла дышать от разрывающей грудь мучительной боли.

А самым ужасным было то, что сердцем – и разумом – она понимала, от нее избавились, но тело не хотело с этим смириться. Мускулы и кости жаждали попасть в Горнило, сражаться с драконами, монстрами и темными магами. Она не могла остановиться, беспокойно постукивая пальцами по краю стола и без конца поднималась со стула, чтобы пройтись по комнате, превратившейся в темницу.

Казалось, рассвет никогда не наступит и никто из ребят вовек не проснется. Услышав шаги и стук где-то дальше по коридору, Иоланта облегченно подскочила, но, схватившись за дверную ручку, заколебалась. Что, если это Тит?

Тем не менее она рывком распахнула дверь.

Это оказались миссис Долиш и ее помощница, миссис Хэнкок – еще один специальный агент министерства управления заморскими владениями.

В то же мгновение открылась дверь Кашкари.

– Доброе утро, Кашкари. Доброе утро, Фэрфакс, – с улыбкой поздоровалась миссис Долиш. – Рановато вы сегодня поднялись.

– Эти строчки сами собой не запомнятся, – отозвалась Иоланта, подбавив в голос веселья, которого не чувствовала. – И вам доброе утро, мэм. Доброе утро, миссис Хэнкок.

– Ночной сторож сказал, что Уинтервейла пришлось вносить в дом, когда вы вчера вернулись. – Миссис Долиш покачала головой. – Каким именно полезным для здоровья спортом вы, мальчики, занимались в загородном доме дяди Сазерленда?

– Плаванье в студеной воде целый день и распевание гимнов вокруг костра весь вечер, мэм, – ответила Иоланта.

– В самом деле? – Миссис Хэнкок вздернула бровь. – Это правда, Кашкари?

– Почти. – Кашкари, в белой тунике и пижамных брюках, вышел в коридор. – Только Уинтервейл присоединился к нам лишь вчерашним вечером. Он съел что-то не то в своем путешествии.

Миссис Хэнкок открыла дверь Уинтервейла, проскользнула в комнату и зажгла газовую лампу на стене. Миссис Долиш направилась за ней. Кашкари и Иоланта обменялись взглядами и последовали ее примеру.

Уинтервейл спал глубоким и мирным сном. Миссис Хэнкок пришлось несколько раз потрясти его за плечо, прежде чем он открыл один глаз.

– Вы.

После чего вновь заснул.

Миссис Хэнкок снова его встряхнула:

– Уинтервейл, вы в порядке?

Тот что-то пробормотал.

Она повернулась к Иоланте и Кашкари:

– Какая-то странная разновидность желудочной болезни, не находите?

– Прошлой ночью он был очень плох, его непрестанно тошнило, – ответил Кашкари. – Принц дал ему какое-то лекарство, сделанное придворным врачом его… его…

– Княжества Сакс-Лимбург, – любезно подсказал миссис Долиш.

– Да, спасибо, мэм. Полагаю, лекарство по большей части состоит из опиума, и Уинтервейлу просто стало легче после сна.

– А я полагаю, что герр доктор фон Шнурбин не обрадуется тому, что вы публично обсуждаете секретные ингредиенты его самых прекрасных препаратов, – донесся от двери голос Тита.

Иоланта почувствовала, что задыхается. Пока она живет в Итоне, ей придется играть роль друга принца. Но теперь для их дружбы не осталось никаких оснований: их связывала общая судьба, и без нее Иола была лишь ошибкой, которую Тит совершил где-то по пути.

– Доброе утро, ваше высочество, – поздоровалась миссис Долиш. – Не сомневаюсь, что ваши лекарства пошли Уинтервейлу на пользу, но его следует показать врачу.

Иоланта украдкой посмотрела на миссис Хэнкок. Та знала, кем был Уинтервейл. И также, вероятно, знала, что леди Уинтервейл никогда не согласится на осмотр доктором-немагом. Однако миссис Хэнкок, кажется, предоставила миссис Долиш возможность взять инициативу в свои руки.

– Тогда лучше пошлите телеграмму его матери, – предложил Тит. – Она отправит их семейного врача – Уинтервейлы крайне избирательны в этом плане. И прикажите одной из ваших поденщиц посидеть подле него на случай, если ему что-нибудь понадобится.

Миссис Долиш ничего не сказала по поводу повелительного тона принца, но непреклонно заявила:

– Лучше бы этому семейному врачу приехать не позднее завтрашнего дня. Пока Уинтервейл под нашей крышей, мы отвечаем за его благополучие, и подобные вещи не терпят отлагательства. А вам, мальчики, пора готовиться к началу занятий.

Миссис Долиш и миссис Хэнкок ушли. Кашкари, позевывая, вернулся в свою комнату.

– Фэрфакс, – произнес Тит.

Ничего не ответив, Иоланта направилась к себе и закрыла дверь.

Сквозь шторы начинал пробиваться слабый свет. Иола схватила миску с печеньем и подошла к окну. Занимался новый день. По земле стелился прозрачный туман, но небо было ясным, и восходящее солнце, казалось, вот-вот озарит верхушки деревьев золотисто-алыми лучами.

Тех самых деревьев, стоя под которыми, Иоланта тоскливо всматривалась в окно этой комнаты как раз перед тем, как покинула принца, потому что не хотела иметь ничего общего с его безумными замыслами.

Она прищурилась. Обман зрения, или под деревьями кто-то есть? Иола открыла окно и высунулась наружу, но теперь видела лишь стволы, ветки и листья, все еще цеплявшиеся за воспоминания о лете, хотя то тут, то там уже красовались желтые и багряные пятна.

В детстве учитель Хейвуд каждый октябрь брал ее с собой, чтобы полюбоваться на осенние краски в Верхне-маринском приграничье, где сентябрь и октябрь по обыкновению были ясными и солнечными. Они жили в домике на озере и каждый день, просыпаясь, наслаждались великолепием отражающегося в зеркальной воде склона, укрытого пламенеющей листвой.

Учитель Хейвуд.

«Учитель Хейвуд».

Иола, разумеется, постоянно думала о нем, но со смутной тоской, как астрономы, стремящиеся к звездам, до которых не могут дотянуться. Однако ее с учителем разделяли не бесконечные время и пространство; он всего лишь скрывался.

Грудь пронзило чувство вины. Если бы Иоланта достаточно сильно этого хотела, то уже раскопала бы хоть какую-то полезную информацию. Вот только она, убежденная в своей великой цели, не предприняла ни единого шага к обнаружению опекуна.

Она вышла из комнаты и постучалась в дверь принца.

– Фэрфакс! – От огонька робкой надежды, затеплившегося в его глазах, сердце болезненно сжалось. Тит потянулся, словно хотел прикоснуться к ней, но замер. – Входи, пожалуйста.