Эллен уже не плакала. Но лицо её выражало страдание. Она колебалась. Престо с волнением наблюдал за нею, ожидая ответа. Наконец она сказала:
— Мне очень трудно, но я постараюсь закончить картину.
— И стать моей женой? — быстро спросил Престо.
— На этот вопрос сейчас ответить ещё труднее… Не торопите меня. Престо. Дайте мне подумать.
— Хорошо. Я подожду. Работа над фильмом успокоит вас, и тогда мы займёмся нашими личными делами. Не так ли?
И, успокоенный, уверенный, что всё кончится благополучно, он поцеловал её руку.
ТРИУМФ
Объявления о предстоящем браке мисс Эллен Кей с мистером Антонио Престо сделали своё дело. Газетная кампания клеветы и инсинуаций затихла. Но следы её остались. Престо видел, как глубоко страдает Эллен. Играя роль героини, она собирала все свои силы, чтобы сосредоточиться, но её внимание, видимо, раздваивалось. Чего не бывало с самого начала постановки фильма, — некоторые кадры приходилось переснимать. К счастью, конец сценария был полон трагических переживаний героя и героини. Престо и Эллен могли вкладывать в исполнение личные глубокие переживания. И некоторые сцены проходили с потрясающей силой жизненной правды. Даже Гофман, привыкший ко всему, чувствовал необычное волнение и нервную дрожь в руке, вертевшей ручку киноаппарата. Игра Эллен временами поднималась до вспышек подлинной гениальности. После окончания съёмки таких сцен в ателье наступала необычайная тишина. Все были потрясены, подавлены исполнением. На глазах женщин и даже мужчин блестели слёзы. Однажды рыжий, дюжий шотландец-плотник, сам немало переживший в жизни, неожиданно шумно захлипал носом, и по его белому с веснушками лицу покатились крупные слёзы. Он сам был удивлён этим и смущён. Никогда в жизни он не плакал над собственными несчастьями, а тут не выдержал. Но разве миллионы таких же простых людей не переживали подобного? Гофман больше не сомневался в том, что это будет один из тех мировых фильмов, которые везде и всюду потрясают сердца и исторгают слёзы. «Быть может. Престо и прав, избрав этот новый путь», — думал Гофман.
А Престо, окончив съёмку, с головой уходил в хозяйственные дела. Теперь ему помогали комитет и правление официально открытого кооперативного товарищества. Начатое им дело было подхвачено другими. Это вначале несколько смущало его, подчас вызывало и неудовольствие — он уже больше не являлся единоличным вершителем судеб предприятия. Для него нелегко было освоиться с новым положением вещей, но отступать было поздно — другого выхода не было.
Скоро выяснилось, что отказ коллектива от части заработной платы ещё не спасает положения. Денег по-прежнему не хватало. Комитет и правление обратились к профессиональным организациям и организациям народного фронта. Предприятие приобретало, к неудовольствию Гофмана, всё более широкий общественный характер, становилось всё более «левым», всё более «красным». И борьба обострялась. Газеты писали о финансовом крахе престовского предприятия, потом о том, что оно захвачено «жидомасонами», либералами, коммунистами, что Престо «продался красным» и стал игрушкой в их руках. О фильме писались самые невероятные выдумки. Уверяли, что он потрясает все основы политики и морали, цивилизации и религии и чуть ли не угрожает самому существованию Штатов. Собирались голоса, требовавшие запрещения фильма.
В довершение неприятностей Эллен явно избегала Престо. Они виделись только в студии. Под разными предлогами Эллен отказывалась возвращаться домой с Престо в одном автомобиле, дома тотчас запиралась в своей комнате.
В таких условиях приходилось работать и заканчивать фильм. И всё же он был закончен.
Начались демонстрации фильма на экранах престовских кинотеатров. Успех превзошёл все ожидания. Публика валила валом. Игра нового Престо возбуждала такой смех, которому мог бы позавидовать и уродец Престо. Но в этом смехе было что-то новое. Это уже не был животный, физиологический смех. Скорее его можно было назвать смехом сквозь слёзы.
Особенное впечатление на зрителей произвели сцены, в которых участвовала никому не известная артистка Эллен Кей. Зрители, наполнявшие зал, почувствовали необычайную простоту и искренность игры Эллен. И поэтому восторгам публики не было конца. Какая-то пожилая женщина с большими красными руками, глядя, как управляется Эллен с бельём, громко воскликнула:
— Сразу видно, что эта артистка умеет стирать! И откуда они такую выкопали? Ишь, как орудует!
В её устах это была высшая похвала.
Подлинное искусство понятно всем. Мнение старой работницы совпадало с мнением нескольких виднейших критиков, которые явились посмотреть новый фильм.
— Поразительно! — сказал один из них своему собрату по перу. — Откуда Престо взял такую артистку? Поверьте мне, она затмит собою самые яркие звёзды кинематографии.
Престо, Эллен и Гофман сидели в отдельной ложе, внимательно наблюдая, какое впечатление производит картина на зрителей. В тех местах, когда зал дрожал от смеха или слышались всхлипывания женщин, расчувствованных игрою Эллен, они невольно сами поглядывали на экран.
— Вот видите, — говорил Престо, обращаясь к Эллен. — А вы ещё боялись, что испортите картину.
Гофман курил сигару за сигарой, одобрительно покряхтывая.
Необычайный успех сделал своё дело. Барыш есть барыш, а «деньги не пахнут», каково бы ни было их происхождение, — так смотрели на вещи ещё коммерсанты Древнего Рима, которые пустили в оборот эту пословицу. Многие предприниматели не устояли перед барышами, которые давал новый фильм, и начали брать его в прокат. Фронт был прорван. За отдельными предпринимателями потянулись компании, а следом за ними и крупные концерны. Фильм начал своё победоносное шествие по Америке и Европе.
Даже газеты враждебного лагеря не могли не признать высоких достоинств сценария, музыки, кстати сказать, написанной самим Престо, и мастерства исполнения. Новый Престо и Эллен сразу взошли на небосклон мировой кинематографии как звёзды первой величины. Но и остальные участники, почти всё молодёжь, изумили своей игрой, что составляло бесспорную заслугу режиссёрского дарования Престо.
Питч рвал и метал в бессильной злобе.
«Надо было озолотить этого ловкача Престо, но не выпускать его из рук. Кто знал?..»
Люкс меланхолически думала:
«Я, кажется, сделала большую глупость, оттолкнув Престо. Но кто же мог подумать?..»
ЭТО ТА…
Однажды Эллен в обществе Престо, Гофмана и двух киноартисток подъехала к фешенебельному кинотеатру. Исполнителей престовского кинофильма интересовало, как на него реагирует аристократическая публика. Престо с большим трудом удалось уговорить Эллен поехать с ним.
В автомобиле Тонио, пользуясь тем, что киноартистки были заняты оживлённым разговором с Гофманом, тихо спросил Эллен:
— Когда же вы дадите мне ответ, Эллен?
Она догадалась, о чём её спрашивает Престо, но ничего не ответила, только губы её дрогнули.
Сходя с автомобиля, Эллен увидела двух дам в дорогих манто. Они с острым любопытством смотрели на неё.
— Смотрите! Это та, о которой писали газеты! Новоявленная звезда экрана и amante (любовница) Престо, — довольно громко сказала остроносая дама.
— Да, это она! — подтвердила полная. И они бесцеремонно проводили Эллен взглядами.
Эллен смертельно побледнела, словно ей публично нанесли пощёчину.
Весь киносеанс она просидела неподвижно в глубине ложи, даже не взглянув на экран. Напрасно Престо пытался вывести её из задумчивости. Поведение Эллен уже начинало беспокоить его.
Зрительный зал бурно аплодировал, словно на экране были живые артисты.
«Неужели даже этот ошеломляющий успех не трогает её?» — с тревогой думал Престо.
Не проронив ни слова, Эллен вернулась домой и тотчас заперлась в своей комнате. Больше она не могла сдерживаться и дала волю слезам.
В дверь постучались.
«Престо, — подумала Эллен. — Как не вовремя. Бедный! Он ждёт ответа. Но что я могу ему сказать?..»