Сэр Артур Дрейпер ждал, что его вызовут. От кого последует вызов: от министра внутренних дел? Или, может быть, от генерального прокурора? Оказалось, что его просто попросил заглянуть в клуб лорд-хранитель печати — министр без портфеля.

Пересекая Грин-парк, сэр Артур думал: «Стало быть, речь пойдёт обо всем, кроме правосудия. С одной стороны, это меня даже устраивает…» И далее: «Не придётся, по-видимому, объяснять ему, как, действуя, откровенно говоря… не совсем по форме, я фактически сорвал процесс и привёл присяжных в полное замешательство. Напротив, он сам, по всей вероятности, собирается попросить меня о чем-то. И попросить, конечно, о чем-то не совсем официальном… Так что козыри в моих руках. Но сумеешь ли ты пустить их в ход, старина? Ты ведь никогда не был силён в дипломатии…»

Лорд-хранитель печати не заставил себя долго ждать. Он весело приветствовал сэра Артура дружеским «хэлло!» и, фамильярно похлопав его по спине, провёл в зал. Они уселись в укромном уголке. После нескольких любезных вступительных фраз министр протянул судье кипу газет.

— Вы уже просмотрели иностранную прессу?

Сэр Артур отрицательно покачал головой и не без интереса прочёл напечатанный огромными буквами заголовок в «Чикаго дейли пост»: «Tropi or not tropi? Вот в чем вопрос». Автор статьи весьма саркастически кратко изложил ход судебного разбирательства и подверг резкой критике британский формализм и британское правосудие, которое в силу полнейшего отсутствия гибкости заходит в тупик при любом выходящем за обычные рамки судебном разбирательстве. Французская газета «Паризьен» поместила статью под названием «Тропи и тропы британского правосудия». В ней, правда в более игривом и не столь насмешливом тоне, развивалась все та же мысль. Однако, обращаясь к читателю, она с нескрываемым юмором добавляла: «А как поступили бы вы на месте присяжных?» Пражская «Руде право» в статье под ироническим заголовком «Буря в умах двенадцати» приводила бесконечное множество нелепых вопросов: «Кого бы вы стали спасать во время кораблекрушения: мать, жену или дочь, если бы могли спасти только одну из них? Вот какие нравственные проблемы ставит буржуазное правосудие перед несчастными присяжными…»

Но ни одна из газет, казалось, не заметила тонкого манёвра старого судьи.

Сэр Артур молча положил газеты на стол и вопросительно взглянул на министра.

— Неужели действительно было невозможно, — начал министр, — добиться определённого решения?

Судья ответил, что, как известно, по английским законам нельзя заставить присяжных помимо их воли вынести решение.

— Но… вы действительно… сделали все возможное? — спросил министр. — Вы действительно использовали все своё влияние?

— В каком плане? — осторожно осведомился сэр Артур.

— Ну, чтобы добиться от них решения.

— Решения, но в каком именно плане? — повторил судья.

Министр нетерпеливо пошевелился в кресле.

— Не мне, конечно…

— И не мне, — сказал сэр Артур. — Если судья не может сохранить беспристрастность, то к чему тогда институт присяжных? Это было бы просто оскорбительно для сознания и чести британских граждан. Пусть уж французское судопроизводство считает своих сограждан слабоумными; вы, надеюсь, не одобряете их закона, принятого правительством во время немецкой оккупации, по которому судья сам руководит совещанием присяжных?

— Конечно, нет! — живо отозвался лорд-хранитель печати. — Однако… И все-таки это очень неприятная история, — добавил он, взяв в руки пепельницу и разглядывая её с преувеличенным вниманием. — Но наши-то газеты вы по крайней мере читали?

— Нет, только просмотрел. К тому же судья не может считаться с общественным мнением.

— Общественное мнение возбуждено… даже слишком возбуждено… Пожалуй, не следовало бы… Что, по-вашему, произойдёт в следующий раз? С новым составом присяжных?

— А что, собственно говоря, может произойти? — спросил сэр Артур. — Вероятнее всего, то же самое.

— Это невозможно! — воскликнул министр.

Сэр Артур развёл руками и мягким движением опустил их на колени.

Последовало довольно продолжительное молчание — министр, очевидно, решил на этот раз повести атаку с другого фланга.

— Вчера у меня был мой коллега из министерства торговли, — начал он.

Сэр Артур слушал с видом вежливого внимания.

— Он сказал мне… конечно, все это между нами… Он сообщил мне… я говорю вам это только в порядке информации… само собой разумеется, ваши обязанности… вы не можете принимать в расчёт… но, в конце концов, все-таки лучше, если вы будете знать… повторяю… только в порядке информации… Этот вопрос очень волнует определённые круги.

Министр с задумчивым видом повертел в руках пепельницу.

— Нельзя не учитывать… особенно когда такая серьёзная опасность угрожает процветанию одной из крупнейших отраслей нашей промышленности… Вам, вероятно, известны, — добавил он, подняв наконец глаза на сэра Артура, — кое-какие планы австралийцев относительно тропи?

Сэр Артур утвердительно кивнул головой.

— Поистине счастливое совпадение, что… что интересы нашей прославленной во всем мире текстильной промышленности не находятся в противоречии с… с точкой зрения прокуратуры, — продолжал министр. — С точки зрения гуманной, не так ли? Именно гуманной. Но если бы даже… если бы даже ваша беспристрастность помешала вам полностью разделить эту точку зрения… было бы во всех отношениях крайне желательно — вы согласны со мной? — чтобы тропи раз и навсегда признали человеческими существами?

Сэр Артур ответил не сразу.

— Что же, это было бы возможно, — проговорил он наконец.

Он умолк и молчал довольно долго.

— Да, было бы возможно, — повторил он. — Но только при одном условии.

Он замялся, и министр энергичным движением руки, плохо скрывавшим его нетерпение, дал понять, что ждёт продолжения.

— При том предварительном условии, что все поводы для сомнений будут уничтожены.

— Я вас не понимаю, — сказал министр.

— Если даже новый состав присяжных, — начал сэр Артур, если даже новый состав присяжных и признал бы подсудимого виновным (хотя в настоящее время это мало вероятно), что бы это доказало? Лишь то, что по закону подсудимого считают виновным в убийстве собственного сына. Но вопрос о природе его сына по-прежнему оставался бы открытым. Равно как и вопрос о тропи в целом. Мне кажется, это не привело бы к желаемым результатам.

Министр выжидающе посмотрел на сэра Артура.

— Обвиняемого отправили бы на виселицу или на каторгу, — продолжал судья, — но что помешало бы компании Такуры использовать тропи в качестве рабочего скота на своих ткацких фабриках? Разве только пришлось бы начать новый процесс, ещё более запутанный, чем этот. Да и кто бы его затеял?

— Ну, а вы что предлагаете?

Сэр Артур сделал вид, что ответить сразу на этот вопрос не так легко.

— Я думаю, для того чтобы добиться решения, и к тому же решения, которое бы дало положительные результаты, надо было бы… надо было бы, чтобы это решение строилось на совершенно определённой, не вызывающей никаких сомнений основе.

— Согласен, — отозвался министр. — Но на какой?

— На той, которую тщетно пытались найти присяжные.

— То есть?

— На узаконенном, ясном и точном определении человеческой личности.

Министр широко открыл глаза. Наконец после минутного колебания спросил:

— Но… разве оно не существует?

— Как раз этот вопрос, — сдержанно улыбаясь, ответил сэр Артур, — задали мне сбитые с толку присяжные.

— Прямо не верится! — воскликнул министр. — Неужели же это возможно?

— Подобного рода определения не английская добродетель… Скорее они вселяют в нас ужас.

— Вы правы… но я хотел спросить: неужели возможно, что французы… или немцы, друг мой, даже немцы?.. Трудно поверить, что немецкие учёные писали свои философские труды о чем-то таком, чему они предварительно не дали определения.

Сэр Артур улыбался.

— Все это ставит нас в весьма затруднительное положение, — добавил министр, — во всяком случае, теперь. Что же делать? Как, по-вашему, можно добиться…