— А ты ловко прячешь свою подопечную.

Леди Дрейпер знала, что слова её попадут в цель.

— Уж кто-кто, а Френсис не нуждается в опеке! — вскипела племянница.

— Тогда почему же ты её прячешь? — продолжала тётка.

— Я её вовсе не прячу, но я решила… А разве это удобно? — спросила она.

— Что именно?

— Ну, хотя бы привести её сюда… Дядя Артур судил её мужа и, может быть, будет судить его опять… Вот я и спрашиваю, удобно ли…

— Но при чем тут я?

— Как «при чем»?

— Разве я буду судить этого простофилю, её мужа?

— Нет, но все-таки…

— Так приведи её завтра к чаю.

Прежде чем принять предложение, Френсис побывала в тюрьме у Дуга и посоветовалась с ним. Почему она вдруг понадобилась этой старой даме?

— Непременно пойди, — сказал Дуг. — Ясно, Дрейпер не будет меня судить. Будь у него хоть малейшее сомнение на сей счёт, он не согласился бы участвовать в работе комиссии Саммера. Непременно пойди! — повторил он, вдруг воодушевляясь. — Много бы я отдал, лишь бы узнать, что думает Дрейпер, что происходит в комиссии и что из всего этого получится!

Через разделяющую их решётку Френсис молча смотрела на мужа. Потом прошептала:

— Это ужасно, любимый, но я не смею сказать тебе, о чем я думаю.

— Френсис?.. Но почему же, бог мой?

— Потому… потому что… во мне происходит такая борьба!.. Я прихожу в ужас от собственных мыслей. Да, да, в ужас! Я больна от них. И все-таки не могу не думать.

— Френсис, я никогда не видел тебя в таком состоянии. Что с тобой? Ты от меня что-то скрываешь?

Френсис совсем по-детски задорно тряхнула светлыми пушистыми волосами. И так же по-детски задорно посмотрела на Дуга блестящими, полными слез глазами.

— Ты, наверное, так же запиралась перед отцом, когда в детстве лгала ему, — ласково пошутил Дуг.

Она засмеялась, но по напудренному носику скатилась слезинка.

— Мне стыдно самой себя, — призналась она.

Дуг не настаивал. Он смотрел на неё, и в его улыбке Френсис прочла такую доверчивую нежность, что вслед за первой скатилась вторая слеза. И, шмыгнув носом, как маленькая девочка, она удержала третью. И снова засмеялась:

— Тебя это забавляет, но если бы ты только знал…

— Что же, — сказал Дуг, — я сейчас узнаю.

И все-таки она никак не могла решиться.

— Я вовсе не такая сильная, как ты считаешь, — сказала она наконец.

— Нет, сильная!

— Да… но не такая, как ты считаешь.

— Ну полно, — успокоил её Дуг.

Она смотрела на него через разделяющую их решётку. Она смотрела на него. Она смотрела на его доброе, чуть побледневшее лицо под шапкой рыжеватых волос.

— Нет, не могу, — проговорила она с душераздирающим вздохом. — Это так… так не к месту!

— Но тебе будет ещё тяжелее, если ты не скажешь мне.

— Конечно.

— Тогда я сам скажу тебе, в чем дело, — промолвил Дуг.

Она открыла глаза и рот, совсем как золотая рыбка в аквариуме.

— Ты перестала верить в мою правоту, — очень серьёзно сказал он.

— Что ты говоришь! — закричала Френсис.

Обеими руками она схватилась за решётку, словно собиралась вырвать её.

— Не смей, никогда не смей так думать. О Дуг, обещай мне… Никогда! — снова крикнула она.

— От всего сердца обещаю, — сказал Дуг со вздохом облегчения. — Никогда!

— Ты знаешь, я всегда буду по-прежнему тебя любить и восхищаться тобой, что бы ни случилось, даже если они захотят… если только… они посмеют… утверждать, что ты… Я своими руками сплету шёлковую лестницу, — сказала она, улыбаясь, — и передам её тебе в пироге. Я убегу вместе с тобой. Спрячу тебя в пещере. Я смогу пойти даже на убийство, лишь бы защитить тебя… Ты ведь это знаешь?

— Знаю. Но?..

Френсис молчала. Дуг повторил мягко, но настойчиво:

— Но?

— Но все-таки это будет уже не то, — прошептала она тихо, однако он расслышал.

— Что же изменится?

— Я буду любить тебя так же сильно, но любовь моя… уже не будет… такой… такой кристально чистой.

— Ты… ты тоже будешь считать меня… убийцей?

В ответ она лишь утвердительно кивнула головой.

Дуг замолчал, ему требовалось время, чтобы все понять.

— Странно, — произнёс он наконец.

И он с весёлым любопытством посмотрел на Френсис, будто она сказала ему что-то очень забавное.

— А вот я нет, — добавил он.

Лицо Френсис вспыхнуло огнём надежды и ожидания.

— Ты нет? Нет? Даже если тропи — люди?

— Даже, — ответил Дуг. — Я не смогу тебе объяснить сейчас, но я уверен, что бы там ни говорили, я знаю, что убил всего лишь зверёныша. Может быть, потому, что… в общем… ну вот, если бы… если бы во время войны я убил немца из Восточной Пруссии, и мне вдруг говорят: «Да, но, видите ли, теперь это польские земли — значит, вы убили нашего союзника». Но ведь я-то знаю, что это не так.

Френсис задумалась.

— Нет, это не одно и то же, — вздохнула она.

Не поднимая глаз, она медленно покачала головой.

— Твой немец был сперва одним, потом другим. А твой маленький тропи… он не был ничем. Он и сейчас ещё ничто. Вот когда решат, кем он был, тем он тогда и будет.

И вдруг её словно волной подхватило.

— Не могу больше этого выносить!.. — закричала она. — Ничего не смогу с собой поделать… если только решат… если только выяснится, что тропи люди… все равно я никогда не смогу отделаться от этой мысли… Я понимаю, что это возмутительно, условно до глупости, раз… раз сам ты не изменишься. Ведь ты, ты останешься точно таким же, но, несмотря на все… от того, решат ли люди, что ты убил обезьяну или человека, все изменится, и я… я при всем желании не смогу заставить себя думать иначе, чем они!..

— Знаешь, это даже хорошо.

— Хорошо?

— Да… хотя мне самому ещё тоже не все ясно и я, пожалуй, не сумею объяснить тебе толком, о чем я подумал. Но, во-первых, это доказывает… доказывает, что убийство как таковое не существует. То есть не существует само по себе. Поскольку все зависит не от того, что я сделал, а от того, что по этому поводу решат люди, и в том числе я и ты. Люди, Френсис, только люди. Род человеческий. И мы так глубоко солидарны с ним, что невольно думаем так же, как и он… Мы не в состоянии думать иначе, ведь только он может решить, что мы такое: я, ты — мы все. И мы решим это сами для нас одних — не заботясь о вселенной. Вероятно, именно поэтому я сказал «хорошо». Остальное, право же, не так уж важно. Я знаю, мне будет очень тяжело, если твоя любовь ко мне потеряет, как ты говоришь, свою кристальную чистоту… Но, в конце концов, мне следовало это предвидеть.

— Дуг, любимый… — начала Френсис, но к ним подошёл надзиратель.

— Свидание окончено! — сказал он.

И пришлось отложить до следующей встречи то, что она собиралась сказать.

Трудно решить, в какой мере изменились или определились взгляды сэра Артура Дрейпера благодаря своеобразным флюидам, которые возникли между ним и Дутом через посредство обеих женщин. Отдавал ли он сам себе в этом отчёт? Во всяком случае, Френсис, как и желал того Дуг, находилась в курсе всего, что происходило в комиссии от заседания к заседанию, и передавала все новости Дугу. Затем она сообщала леди Дрейпер о том, как воспринимал её рассказы заключённый. Старая леди на досуге размышляла обо всем услышанном и за завтраком допрашивала сэра Артура.

— Вы намерены пойти сегодня в комиссию?

— Конечно.

— Долго ли ещё будут эти глупые улитки с вашего дозволения ощупывать друг друга рожками?

— Но не могу же я их подгонять, дорогая.

— На днях Дуглас говорил своей жене, что на суде после выступления капитана Троппа его как будто осенило. А возможно, после выступления профессора Рэмпола, не помню точно.

— А может быть, после выступлений их обоих?

— Может быть. Френсис говорила мне, но я ничего не поняла.

— Однако оба учёных сказали то же, что и вы: у людей есть амулеты, а у животных их нет.

— Конечно. Ну и что же из этого?