Свет бил в глаза. Алеша лег на бок, и ему стал виден изгиб Иртыша, весь в зыбких золотых пятнах. Дальше — контуры желанных гор в сиреневой дымке и над ними белые облака.

Большевики с минуты на минуту ждали извещения об окончании переправы.

Алеша подполз к Варагушину:

— Товарищ командир, разрешите разведать…

Но со стороны Иртыша загремела частая перестрелка. Головы всех невольно повернулись туда: от перевоза бежали люди. Они останавливались, падали и стреляли в сторону переправы.

— Обошли! — пролетело по цепи страшное в бою слово.

Коммунисты поняли, что и противоположный берег Иртыша тоже оцепили белые. Встав во весь рост на крепостном валу, Алеша закричал бегущим от переправы бойцам и женщинам:

— Сюда! Сюда, товарищи!

Ему обожгло кончик левого уха. Алеша упал и схватился за щеку.

— Та я ж казав ду… — упрекнул было его большой, ласковый и ворчливый, как нянька, Кирилл Демченко, но захлебнулся на полуслове.

И когда мальчик округлившимися, изумленными глазами взглянул на товарища, по длинному телу Демченко пробегали судороги: пуля попала украинцу в переносье.

Не страх, а опьяняющий азарт и жажда мести за убитого товарища властно овладели всем существом Алеши. Трясущимися руками мальчик взял винтовку из мертвых, еще теплых пальцев друга, лег на бруствер и с упоением начал целиться в одного из ползущих по зеленой луговине казаков.

Варагушин и вернувшиеся от переправы о чем-то совещались, но Алеша уже не слышал, не замечал вокруг никого. Азарт его был настолько велик, ощущение силы и молодости так огромно, что ему казалось: он, Алексей Белозеров, с горсточкой храбрецов на валу, как древние греки, сомкнувшиеся фалангой, удержат какой угодно напор, а кинувшись в гущу врага, сомнут и опрокинут его.

Рядом с Алешей на бруствере лежали три матроса. Не чувствуя волнения прибежавших от реки товарищей, не замечая посеянной ими паники в рядах прикрытия, они, громко и страшно ругаясь, били на выбор перебегающих, ползущих по лугу белых…

Выделенные на переправу коммунисты решили прорваться из крепости бродом через реку Гульбу. И снова у крепостных ворот осталась только небольшая группа бойцов. Колчаковцы под прикрытием пулеметов подползли еще ближе.

— Задержим до темноты! — сказал Варагушин и окинул всех строгим взглядом.

Большинство ушедших к Гульбе оставили подсумки с патронами. Алеше подкинули несколько обойм. Он быстро подвинул их к правому боку, благодарно взглянул на товарищей и снова открыл стрельбу. Древняя Греция, Фермопилы, Парижская коммуна — все это вихрем пронеслось в голове Алеши Белозерова, решившего умереть, но ни на шаг не отступить с земляного вала заброшенной уездной крепостцы.

И снова, уменьшившийся наполовину, вернулся отряд большевиков, встреченный заслоном белых и на броду у берега Гульбы. Осажденные заметались по двору крепости, пытались отыскать лазейку к спасительным просторам заречья.

Кольцо белых сжималось.

— Продержимся еще полчасика и в темноте ударим на правый фланг, — передал по цепи Ефрем Варагушин.

И вот тогда не слышавший и не видевший ничего, расстрелявший патроны Алеша Белозеров, в синих трусах и полосатой майке, вскочил на бруствер и, размахивая винтовкой, крикнул:

— Ура! Ура!..

Горсточка оборванных, наполовину безоружных людей поднялась и бросилась за ним на превосходящего во много раз по численности врага.

Пулемет широким стальным веером сметал большевиков. Люди спотыкались, падали. Некоторые поднимались и снова бежали, некоторые ползли с судорожно сжатыми винтовками.

Дрогнувшая было в первый момент цепь белых оправилась и с торжествующими криками стала смыкаться вокруг тающей на глазах группы большевиков.

Впереди других, с обнаженной шашкой, с широко раскрытым ртом, бежал густобородый, приземистый вахмистр Никита Солнцев. Он уже успел зарубить раненного в руку татарина Рамазана Алимова, бежавшего справа от Алеши Белозерова.

Ефрем Варагушин, расстрелявший все патроны, перехватил винтовку за ствол и, выдвинувшись в сторону вахмистра, приготовился к встрече. Солнцев тоже увидел Варагушина. Не опуская занесенной над головой правой руки с шашкой, левой он расстегнул револьверную кобуру. Варагушин прыгнул к нему, но Солнцев, точно споткнувшись, упал лицом вниз, и шашка, гремя, отлетела к ногам Ефрема. Бежавший на Алешу молодой черноусый казак и рядом с ним двое казаков тоже упали. И тут только Варагушин увидел выскочившего из-за штабелей леса у берега Иртыша Гордея Корнева с десятком уцелевших бойцов.

— Ур-ра! Ур-ра! — радостно закричал Варагушин.

— Ур-ра! — подхватили все, кто только еще мог кричать.

Храбрость сильнее оружия, грознее численного превосходства. Сомкнувшуюся было цепь белых прорвали. Берег Иртыша был рядом. В поводу у одного из бойцов засады Варагушин увидел прекрасную белоногую лошадь. На нее двое большевиков безуспешно пытались посадить раненного в живот Михаила Окаемова.

— Товарищи, бросьте… Бросьте, прошу вас… — чуть слышно шептал он помертвелыми губами.

Красивое, гордое его лицо от потери крови и нестерпимой боли было, неестественно бледно. Правой рукой Окаемов указывал на штабеля леса и что-то шептал. Левую прижимал к ране, и по ней, между пальцами, сочилась кровь.

— Бревна… плахи… — услышал склонившийся к нему Ефрем Гаврилович чуть внятный шепот Окаемова.

— Бросайтесь в воду! С плахами! С бревнами!.. — закричал Варагушин скопившимся за штабелями леса товарищам.

Михаил Окаемов вскинул на Варагушина налитые страданием девически прекрасные свои глаза в густых черных ресницах, и радость мелькнула в них.

Варагушин с Гордеем Миронычем решили привязать Окаемова к седлу и вплавь перебивать быстрое течение реки. Но совсем было ослабевший Окаемов, собрав все свои силы, вырвался у них из рук.

Приседая и вновь поднимаясь, он пошел навстречу бегущим колчаковцам. В правой руке он держал поднятый с земли булыжник, левой по-прежнему крепко вжимал простреленный живот.

Вот Михаил повернулся к товарищам мертвенно-белым лицом и кивнул им головой в последний раз.

Вот он снова сделал шаг в сторону колчаковцев и присел на корточки от пронзившей все его существо неимоверной боли. Казаки уже окружили его со всех сторон. Уже бросились вязать его, стараясь захватить живым. Но Михаил Окаемов поднялся во весь рост и с непостижимой силой дважды взмахнул рукой и опустил тяжелый булыжник на обступивших его врагов. Два казака упали к его ногам. Сбоку, сзади, над головой Михаила Окаемова взвились сабли, приклады, и он медленно-медленно стал падать на вытянутые вперед руки, точно собираясь нырнуть в воду. А освирепевшие белогвардейцы все еще рубили шашками и кололи штыками уже мертвое красивое, сильное тело Окаемова.

Алеша Белозеров не умел плавать, но, прижатый к крутому берегу Иртыша, он вместе с товарищами кинулся в воду и схватился за брошенную кем-то доску.

Он помнил, как после залпа ему обожгло плечо, а двое товарищей оторвались от доски, и на месте их голов расплылись густые черно-багровые пятна по воде… Сцепившиеся вокруг доски руки Алеши так зашлись, что он с трудом разомкнул их, когда в непроницаемой темноте течением реки его выбросило на незнакомый берег.

Алеша лежал вниз лицом, вдыхая запах облитых росою трав.

И на берегу ему все еще казалось, что земля колышется под ним. Такое же ощущение он испытывал после первого продолжительного плавания на пароходе.

В лугах скрипели коростели, били перепела. Алеша повернулся на бок и от боли в плече вскрикнул. Рука от пальцев до ключицы распухла и одеревенела. Входное отверстие пули, у венчика плеча, чуть прощупывалось, но выходное было велико, из него сочилась кровь. Алеша с трудом снял мокрую майку и кое-как перевязал рапу.

«Где я? Куда меня унесло?..»

Цепляясь за кочки, за траву, он пополз на крутой берег. Но, вспомнив о доске, вернулся и спустил ее на воду. Течение подхватило доску, повлекло ее в туманную зыбь. «Утром будут искать вдоль берега…» Алеша расправил прибрежную осоку.