— Оставьте меня тут, в пуньке, — тихо попросил Веселов. — Неделю-другую полежу, а там и догоню вас... Вода тут есть, немного сухарей дадите, и проживу... Немцы, может, сюда и не дойдут...

«Нет, Петр Андреевич, немцы тут будут скоро, возможно, завтра», — с горечью подумал Кремнев, но вслух бодро сказал:

— Ты не волнуйся. В крайнем случае мы вызовем сюда самолет, и он отвезет тебя на Большую землю, в госпиталь.

«Нет, товарищ капитан, сюда немцы придут раньше, чем прилетит твой самолет», — в свою очередь подумал Веселов, но вслух не сказал ничего. Только слегка улыбнулся да, чтобы не застонать от боли, сжал зубы и закрыл глаза.

— Мы хотели поговорить с тобой, Веселов, — осторожно дотронувшись рукой до горячей руки разведчика, нарушил молчание Кремнев. — Расскажи, если можешь, что с тобой случилось, где ты встретился с этим немцем.

Веселов открыл глаза, приподнялся на локтях и, внимательно посмотрев в глаза командиру, тревожно спросил:

— Немец... где?

— Тут. В пуньке. Ты лежи, лежи, не волнуйся.

— А я испугался... — Веселов лег, глотнул из фляжки холодной воды, заговорил: — Рассказывать нечего... Склад с боеприпасами взорвал... Случайно... Ветром занесло туда мой парашют... Подложил под бомбы две мины, а сам ходу... Да, видно, не слишком далеко ушел… Взрывом вырвало с корнем ель, и прихватила она мои ноги... Немец, майор этот, спас... Он и сюда меня приволок... Сначала на плечах нес, потом на лесной дороге разбитая телега попалась, так он передок снял и коляску соорудил... Вот и все...

Веселов еще раз жадно глотнул из фляги и снова закрыл глаза. Было видно, что он очень устал, что ему трудно дается каждое слово, и Кремнев, кивнув головой Галькевичу, встал. Но Веселов задержал его.

— Подождите... Еще минутку... Язык... непослушный какой-то... Да он и в доброе время не очень-то слушался меня... — Веселов натужно улыбнулся и вдруг горячо заговорил: — Товарищ капитан, просьба у меня к вам, последняя. Немца... не трогайте. Сможете — отправьте за фронт, а нет — отпустите. Слышите, товарищ капитан? Не трогайте его!

Кремнев снова внимательно посмотрел на Галькевича. Тот стоял, глядя куда-то в поле, где, примостившись на голой вершине дуба, золотой пучеглазой совой сидело солнце.

— Это моя последняя просьба, — передохнув, повторил Веселов. — Сердцем чую, не враг он нам...

— Хорошо, мы подумаем, — осторожно пожав горячую руку разведчика, ответил Кремнев. — Надеюсь, что нам удастся его перебросить за фронт. Может, вместе и полетите туда.

Кремнев встал, подозвал радиста и продиктовал ему текст радиограммы:

«Нами взорван склад. Уничтожено двадцать пять тысяч авиабомб разного веса, сто пятьдесят тысяч зенитных снарядов и весь охранный батальон в составе пятисот двадцати человек, среди них — двадцать четыре офицера. Наши потери — один тяжелораненый. В плен захвачен командир...»

На миг Кремнев запнулся, подумал и приказал:

— Последнюю фразу вычеркни. Вместо нее запиши:

«Срочно вышлите самолет в район Лесничовки»

Радиограмма полетела в эфир ровно в 13.00, а в 14.20 на заброшенном поле, близ колодца, разорвался первый артиллерийский снаряд. Осколком перебило колодезный журавль и, как серпом, срезало молодую яблоню-дичку, под которой лежал Веселов.

Веселов лежал без сознания и взрыва не слышал. Не слышал он и того, как Галькевич, только что вернувшийся из разведки, сказал Кремневу:

— Группа немецких автоматчиков, человек тридцать, движется к нашему хутору. Судя по всему — разведчики. Продвигаются очень осторожно, но через час могут быть здесь. Кроме того, на лесных дорогах слышен рокот моторов. Я лично видел легкий бронетранспортер.

— Но часа через два тут будет наш самолет! — оборвал лейтенанта Кремнев.

— Товарищ капитан! У нас не хватит сил, чтобы задержать фашистов даже на полчаса, — возразил Галькевич. — Самое верное, не медля ни минуты, покинуть Лесничовку, а если удастся, то и этот лес.

Кремнев бросил на лейтенанта недовольный взгляд, задумался. Он к сам понимал, что группу надо немедленно выводить из леса куда-то в другое, более надежное место. Но... что будет с Веселовым, если они не дождутся самолета и не отправят его в госпиталь? Ведь у парня гангрена!.. Нет, нельзя отступать! Надо дождаться самолета. Надо задержать немцев в лесу. Внезапно обстрелять разведчиков. Они залягут, начнут окапываться, поджидая свои основные силы...

Кремнев поднял голову, сказал Галькевичу все, что думал.

— Нам запрещено выявлять себя, — осторожно напомнил Галькевич. — Это может окончиться катастрофой для всей группы.

— Чепуха! — неожиданно взорвался Кремнев. — Выявим себя и — исчезнем. Тем более, что, по сведениям Мюллера, каратели окружают не горстку разведчиков, а советский авиадесант. Это правда, иначе немцы не бросили бы против нас артиллерию, броневики и не были бы так осмотрительны в своих действиях. Я уверен, что они сначала блокируют лес, а уже потом предпримут более активные действия. В подобных ситуациях немец осторожен.

Лейтенант внимательно посмотрел на командира, помолчал и ответил:

— Ну что ж, попробуем задержать. Но повторяю: рисковать всей группой нельзя. Хватит шести человек, три группы по два автоматчика.

— Это правильно, — охотно согласился Кремнев. — И я поведу людей сам. А вы ждите самолет. Вместе с Веселовым отправите за линию фронта и пленного.

— А может, лучше идти мне? — сдержанно возразил Галькевич. — Я предвидел ваше решение и выбрал место, где лучше встретить фашистов. В километрах двух в лесу есть глубокий овраг, который пересекает им дорогу. Вот на берегу этого оврага...

— Выполняйте приказ, — оборвал лейтенанта Кремнев. — Сигнал нашего отхода... Нет, сигнал мы можем не заметить и не услышать. А потому, как только самолет появится в воздухе — пришлете связного. Сигнал для посадки самолета — костер в центре поля.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Кремнев, Шаповалов, Кузнецов, Бондаренко, Крючок и Бузун исчезли в лесу.

Оставшись на хуторе за командира, Галькевич приказал Аимбетову и Яскевичу сложить в центре поля костер, а остальным, кроме радиста, вести круговое наблюдение за лесом и небом, чтобы своевременно зажечь костер.

Сам направился в пуньку.

Фон Мюллер безмятежно спал на соломе.

«Гад! Словно к теще в гости пожаловал! — взглянув на спокойное лицо майора, неприязненно подумал Галькевич. — И на кой только черт он там нужен? Ягненком прикинулся, а сам, небось, волчище матерый!»

Чтобы не видеть ненавистного фрица, Галькевич покинул пуньку и уселся на плоский камень у колодца. Отсюда ему хорошо было видно все: и окружающий Лесничовку лес, и покрытое редкими тучами небо, и, главное, пунька: «фону» он не доверял и ждал от него любой каверзы.

А еще — он чутко прислушивался. Прошло уже около часа, как Кремнев увел навстречу немцам своих разведчиков, а выстрелов все еще не было слышно.

«Неужели разминулись?» — беспокойно думал Галькевич, и чем тише было вокруг, тем тревожней становилось у него на сердце.

Но вот, как-то сразу, в одно какое-то мгновение, ударило несколько автоматов, и Галькевич облегченно вздохнул: наконец-то! Он посмотрел на часы.

Было без десяти минут четыре. Еще немного, и самолет будет тут!..

Галькевич начал сворачивать цигарку и вдруг вздрогнул. Перед ним, с листком бумаги в руках стоял радист.

— Летит?! — бросив цигарку, вскочил лейтенант.

Радист молча протянул ему радиограмму. Галькевич впился глазами в скупые слова и бессильно опустил руки. «Сбили, — тяжким молотом стучала в висках кровь. — Сбили над передним краем...»

Судорожно скомкав бумагу, лейтенант сунул ее в карман и глухо сказал:

— Скажи Аимбетову, пусть бежит к капитану. Отходим...

Всю ночь шли на запад разведчики. Шли напрямую, по бездорожью, неся на самодельных носилках раненого Веселова.